Страница 16 из 25
– Не надену, сказала! Надену моё любимое, в горошек которое. А это надо в магазин обратно сдать, поди, и дорогущее. Меня и Маленькую в этом самом отделе, знаешь, как обхаживали!
Я искала глазами по сторонам – ни одного бутика, торгующего аксессуарами, не попадалось.
– Подожди, Маленькая, этак мы до вечера ходить будем, надо спросить у кого-нибудь.
Павел направился к представителю охраны торгового центра, на вопрос Павла, тот развёл руками. Паша зашел в ближайший бутик, сквозь витрину я увидела, как оживилась скучающая девушка-продавец. Отвернувшись, я подошла к перилам, окружающим атриум здания, и тоскливо посмотрела наверх. «Мы на втором, вверх ещё три этажа. Прав Паша, и до вечера не обойти!»
Я скользнула взглядом вниз. По площадке атриума шёл Серёжа. Перегнувшись набок, он вёл за руку мальчика лет трёх. По другую сторону от малыша шла темноволосая женщина, в обтягивающем её стройное тело комбинезоне и ботфортах на высоких каблуках. На плече женщины висела большая сумка.
«Из последней коллекции LV» – машинально отметила я. Мальчик, вероятно, не хотел идти ножками и капризничал. Серёжа остановился и повернулся к женщине. Нахмурившись и выговаривая что-то, он наклонился, взял ребёнка под мышки и сунул в руки женщине. Принимая ребёнка, та, видимо, отвечала Серёже в его же тоне. Закатив глаза, Серёжа повёл ими и… увидел меня. Замер. На лице промелькнуло выражение, какое бывает у нашкодившего мальчишки, застигнутого на месте преступления. Я взмолилась: «Нет, милый, не надо так реагировать. Я знаю тебя сильным, взрослым, уверенным в себе мужчиной!»
Павел шумно дышал рядом.
– Ты знал? – скорее утверждая, чем спрашивая, произнесла я буднично, абсолютно спокойным тоном, и медленно повернула к нему лицо.
Не смея взглянуть на меня, он кивнул.
– Я хотел сказать… много раз хотел… – на лбу у Паши выступили маленькие капельки пота. – Ты была так счастлива в своём неведении…
«Он-то за что страдает?» – подумала я и успокоила:
– Паша, я понимаю, я не виню. Я себе удивляюсь – не в первый раз в моей жизни мой мужчина имеет близкие отношения с другой женщиной, а я годами пребываю в счастливом неведении. Что со мной не так, Паша?
– Маленькая, поехали домой.
Я усмехнулась
– От этого, – я кивнула головой в направлении новой семьи Серёжи, – не уедешь домой. И вообще никуда не скроешься, Паша.
Серёжа так и не изменил позы, всё так же стоял, неотрывно глядя на меня. С его лица сошёл страх, на лице появилось новое выражение. «Ты сейчас со мной прощаешься, Серёжа? Я не могу разглядеть выражения твоих глаз. Что же ты наделал? Твои глаза теперь всегда будут далеко от меня».
Женщина оглянулась, и я мысленно ахнула: «Карина?!», но в следующую секунду поняла – женщина слишком молода, чтобы быть Кариной, и повернулась к новой семье моего мужа спиной.
– Паша, я знаю, что мы купим Маше. Не понимаю, как я сразу не подумала об этом? – Я вновь усмехнулась. – Хотя, знаешь, не будем сожалеть о времени – время мы потеряли не зря, по крайней мере я.
Павел не знал, как себя вести – не знал, куда деть руки, не знал, что сказать. Ухватив за руку, я решительно потащила его в меховой бутик по другую сторону атриума. Недолго выбирая, я купила норковый палантин – достойное дополнение к роскошному туалету Маши.
Меня удивила моя первоначальная реакция, вернее, её отсутствие. Будто ничего неожиданного и не произошло, будто я давно ожидала подобной развязки. И только в груди было пусто, и сердце ныло не на своём месте, а где-то высоко за грудиной. «Сейчас бы заползти в укромную норку, спрятаться от всех, никого не слышать, не видеть виноватых и сочувствующих взглядов. И нельзя! Уже сегодня надо принимать решения о дальнейшей судьбе моей семьи. Самое сложное – Катя. Доченька моя, как ты переживёшь новость?» Не заметив, я тяжело вздохнула. Паша уставился на меня в зеркало заднего вида. Я покачала головой: «Всё в порядке».
Боль в груди ширилась и росла. «Только бы не расплескаться слезами до времени. Доберусь до спальни, там дам себе передышку. Самое сложное – Катя, но самое важное – детки. Нужно защитить деток от самой себя, ради них я должна справиться и с обидой, и с болью. Ради них должна простить. Он их отец. Ровно половина в них – он. Отрицая отца, я покалечу детей. – Внезапно накативший страх заставил прижать руки к животу, укрывая, защищая деток. Опамятавшись, я вновь усмехнулась: – От себя за руками не скроешь! Господи, дай сил и мудрости не сотворить беды! Детки мои нерождённые, обижена я. Но, как бы я не была обижена, я люблю вашего отца! Люблю!»
Беременность Максимом и Катей Серёжа почувствовал раньше меня, о новой беременности я хотела рассказать ему сегодня. «Ну да! Привык иметь дело с беременными женщинами, вот и чувствовать перестал! Сколько же у тебя детей, милый? – Я вспомнила Серёжу, сующего мальчика в руки женщины, и опять испугалась. Ребёнок хныкал. Он его ни разу не поцеловал, ни разу не заговорил с ним, ни разу не прижал к себе. – Что с тобой сталось, Серёжа? Кто он для тебя, этот малыш? Случайный ребёнок? Я знаю тебя, как лучшего отца в мире! Неужели твоё совершенное отцовство исчерпало себя на первенцев? А как же детки во мне? Для них у тебя найдётся любовь? Или для них будет лучше, если они никогда не узнают своего отца? – И опять накатившая волна страха затопила меня, грозя бросить в черноту отчаяния. – Нет! Я не верю, что Серёжа может не любить своих детей. Не верю! И никогда не поверю!»
Паша ещё не остановил машину, а из дверей дома уже вышел встречать Максим. Широким отцовским шагом он пересёк террасу, спустился по ступенькам. Открыл дверцу с моей стороны, подхватил, выудил меня из салона и прижал к себе.
– Мама. – Зарывшись лицом в мои волосы, глубоко вдохнул.
«Ты, Серёжа, ушёл из моей жизни, а привычки свои оставил сыну. И я пока не знаю, радует это меня или печалит».
– Как ты, мама?
– Поставь меня на ноги, Максим.
Он поднялся по ступеням, опустил меня на террасу и заглянул в лицо.
– Отец звонил, беспокоится.
– Да? – Я помолчала. – Я не знаю, что сказать, сынок.
– Я всё знаю, мама.
– Я не сомневаюсь, родной. После такой встречи, это понятно без слов. Вопрос у меня один: сколько времени ты всё знаешь?
Максим опустил глаза. Я вздохнула.
– Я никого не виню, Макс. Умом понимаю, обвинять не в чем. Вот только чувствую я себя одинокой. Я, а напротив все вы – знающие и молчаливые, и, заметь, любящие меня люди. Никто не хотел причинять боль слепцу, все только наблюдали. Я пойду в спальню. Пару часов мне дайте, сейчас не хочу никого видеть. – Я повернулась, чтобы уйти. И опять вернулась к сыну. – Максим, обстоятельства складываются так, что главный мужчина в семье теперь ты. О своём решении скажешь при встрече. Дед уже знает?
– Я не говорил.
– Хорошо.
Я зашла в дом, в гостиной, к счастью, никого не было. Поднимаясь по лестнице, я открытой ладонью остановила, выбежавшую из кабинета, Катю.
– Мама, наконец-то! Я жду…
– Катюша, не сейчас. Обо всём потом, позже.
Слёз не было. «Наверное, на жизнь человеческую отпускается нормированное их количество. Исчерпал ресурс, добавки не будет. Полгода назад, я точно так же стояла под струями воды, прощалась с тобой, обливаясь слезами, билась в тенётах вины. Я, и правда, была виновата – моя неловкая попытка при помощи поцелуя оставить Стефана в семье, не допустить его одиночества, тебя рассердила. А в это время у тебя уже была новая семья, и ты родил ребёнка. А, может быть, ты хотел использовать мой поцелуй, как предлог для расставания, и пожалел меня, пожалел и не довёл дело до конца? – Я потрясла головой. – Не о том думаю, всё, что было вчера, перестало иметь смысл, теперь это всего лишь прошлое. Надо думать о том, как моя семья будет жить дальше».
Я сосредоточилась на матке. Две крошечные точечки приветливо светили мне и, как будто одна чуть более ярким светом, чем другая. В уме всплыли два имени – Сашенька, Андрей. Я улыбнулась. «Славные мои детки! Как же я счастлива, что вы пришли ко мне! Я буду терпеливо ждать, пока вы растете, а наступит срок – с радостью приму вас в свои объятия. И не только я, много людей будут встречать вас с любовью. Ваш дед… о, граф Андрей будет счастлив! Он вновь воскресит надежду передать титул кому-нибудь из внуков! Вас будут ждать ваши взрослые брат и сестра. Ваш папа будет счастлив вашим рождением! – Моя боль не только перестала расширяться, а даже уменьшилась, собралась в маленький комочек и тихонько ныла где-то в уголке сердца. – Я ещё не осознала всего, что случилось. Вся моя боль – это, по сути, обида и жалость к себе. Настоящее горе – утрата Серёжиной любви. Я почувствую эту боль позже. А была ли она, его любовь? А если его любовь – это сладкая иллюзия, мною сочинённая и мною же взлелеянная? Тогда и утраты никакой нет. А если его любовь была, то она и есть, и никуда не делась! Да что с того? Есть – нет, была любовь – не была, теперь ничего не поправить. Со мной осталась моя любовь, её ни забрать у меня, ни убить во мне нельзя».