Страница 15 из 25
– Маша, ты прежде выспись. Слишком много волнений за последние сутки, а ты ещё и ночь не спала. Какой угодно организм взбунтуется! Я ещё забегу к тебе.
Склонив венценосную голову, Маша сидела на кровати, карябая ногтем по заскорузлому бурому пятну на платье.
– Видно, и моё время пришло. Мне в этом году пятьдесят пять. Мама моя уже семнадцать лет, как в могилу сошла, а бабка и того раньше.
Я прикрикнула:
– Ты не мама, и не бабка! Уже одно то, что они не дожили до сорока, а тебе пятьдесят пять, само за себя говорит!
Она протяжно всхлипнула.
– Васю жалко.
– Не жалко, раз на тот свет собралась! Знаешь ведь, он без тебя жить не сможет!
– Смооожет, раз разводиться со мной собрался. Найдёт свою худоногую.
Я засмеялась.
– Ох, Маша! Неужели, ты так ослабла, что уступишь худоногой Васю своего?
Она вскинула голову, посмотрела на меня и тоже рассмеялась, потом покачала головой.
– Мой Вася!
– Вот и славно! Пошла я. А ты не теряй времени, ложись и спи! Катя обещала к обеду приехать, одежду тебе привезёт.
Василич лежал на кровати спиной к двери. Я хотела прикрыть дверь, как услышала:
– Маленькая, ты? Заходи, не сплю я!
Я вошла. Осторожничая, боясь вызвать боль, он стал поворачиваться на спину.
– Болит?
– Да ничего, легче уже! Максим пошёл воды купить, а я тебя жду. Как там?
– Там так же, как и у тебя, Василич. Маша больше переживает за тебя, чем за себя. Жалеет, что не вовремя я её в больницу определила. Ей бы лучше тут, рядышком с тобой быть.
– Ты мне язык не заговаривай. Ты главное скажи! Инсульт был?
Я кивнула.
– Почти. То ли Маша крепкая, то ли, и правда, моя «терапия» кровавая помогла, обошлось всё.
Он расслабился и, устремив глаза в потолок, осудил себя:
– Обидел я Маняшу вчера, не сдержался. Вот она и…
Я придвинула стул к его кровати.
– Хочешь, я руки положу?
Он молча приподнял свою ладонь, открывая доступ к месту боли. Я закрыла глаза, проверяя поток энергии, потёкший из рук.
– Боится Маша, что ты женщину ту свою до сих пор помнишь.
– Да какую «свою»? Не было у меня с ней никогда ничего! «Свою»! За ручки держались, да поцеловались несколько раз! Мне не понятно, почему Маняша скрыла, что она приходила? Думала, что я выбрать не сумею? Между двух баб болтаться буду? Значит, не верила она мне!
– Не усложняй, Василич! Маша и тогда боялась тебя потерять, и до сих пор боится. Любит она тебя.
– Любит. Когда под принца ложилась… это тоже любит?
– Я думала, ты простил.
– Простил. Но память-то я не потерял!
– Понимаешь, Василич, бабы – дуры. Мы даже если и знаем, что нас любят, всё равно хотим восхищения в глазах да восхищения в словах, так уж устроены. Можно на это не обращать внимания, блажью считать, но от этого мы другими не станем. Женщина по жизни лебёдушкой плывет, когда в своей неотразимости уверена, и утицей ковыляет, когда муж на неё равнодушным взглядом смотрит.
Василич помолчал и крякнул:
– Даа. Хочешь сказать, что я сам Маняшу в объятия принца толкнул?
– Хочу сказать, что и через годы с нами надо вести себя так же, как вели себя во время ухаживаний. Это если женщина дорога, а нет, так и спросу нет! Но тогда не жалуйтесь, что женщина на мёд, истекающий из других уст, соблазняется.
– Ишь, ты как! А нам как же? Вы-то тоже, выйдя замуж, другими становитесь.
Я кивнула, соглашаясь.
– Становимся.
– Ну и что? Чего замолчала? Как с этим быть?
– Один будет вести себя, как взрослый, будет давать, не ожидая благодарности. Другой будет ждать, когда вначале ему дадут. Незадача в том, что и брать-то умеет только тот, кто научился давать.
– Ишь, как завернула! – Он с силой потёр лоб и помолчал. – А правду, пожалуй, говоришь! Кто умеет давать, тот и берёт, что малое, что большое с благодарностью и обязанным себя не чувствует. А у вас с Сергей Михалычем, кто даёт, а кто берёт?
– Не знаю. Каждый, наверное, и даёт, и берёт. Серёжа радуется, что может разделить со мной то, что у него есть. Я люблю его и благодарна, что он принимает мою любовь.
Катька влетела в палату ураганом, принеся с собой смех, шутки, поцелуи. Василич сделал вид, что сердится на неуёмное веселье, на что Катя, смеясь и целуя его в небритые щёки, приговаривала:
– Это, чтобы не болело никогда-никогда! Это, чтобы ты не сердился! Это, чтобы настроение твоё стало опять весёлым! Поцелуи лечебной силой обладают, я с детства знаю! Мама поцелует, и ушибленная коленка переставала болеть. Где тебя ещё поцеловать?
Возвращаясь домой с Катей, я повинилась:
– Вчера не пришлось поговорить. Прости, Котёнок.
– Даа, – отмахнулась она, – не актуально. Эдвард пригрозил, что женится в этом году.
– Женится? И невеста на примете есть?
– Ага. Анюта.
– Анюта беременна.
Катя присвистнула. Помолчав, спросила:
– Даша поэтому так срочно рванула в Питер?
Я пожала плечами.
– Вероятно.
– Мама, это что получается, Стефан дедом вот-вот станет? Ух ты! – Катя рассмеялась.
– Не жалеешь?
– О чём?
– Что Эдварду отказала?
– Вчера не по себе было. А потом… Василич, Маша… подумала, хочу так же, чтобы страшно было без другого остаться. Маша вчера обмерла вся, соображать перестала… говорю, смену белья возьми, трусы, майку, она понять не может… наверное, предложи ей с Василичем местами поменяться, то она… – Катя приспустила стекло и помахала рукой, уступившему ей дорогу, водителю, – то она согласилась бы. А так… непременно в этом году жениться, а кто жена… тебя люблю… но не ты, так другая… так не хочу. Ну вот. – Выехав, наконец, на трассу, Катя расслабилась. – Спасибо всем вежливым людям! Теперь полетим. – И прибавила газу.
Мотор заурчал басовитее, слегка вдавив нас в сиденья, машина, и правда, полетела. Катя хохотнула.
– Думала, братка у меня тихоход, а вчера на трассе, представляешь, мама, – Катя бегло взглянула на меня, – под четыреста притопил! И дед ничего, помалкивал.
– Полиция тебя не останавливает?
– Не-а. Они меня знают. Я обаятельная! И потом, мама, я хороший водитель!
Единственная роскошь, которую Катя себе позволяет – это её Bugatti, одна из нескольких десятков, произведённых на весь мир, машин. Купила Катя суперкар на свои деньги, на свои же и обслуживает его.
Глава 2. Разлука
День первый
– Паша, мне обязательно надо купить этот шарф, иначе, завтра вместо празднующей свой юбилей Маши, мы получим Машу, оплакивающую свою судьбу. – Разглядывая в окно бункерообразный шедевр современного градостроительства, я проворчала: – Лишь бы в этом торговом центре было то, что нужно.
– Хорошо, Маленькая, давай заедем. Народу сегодня много – суббота, место на парковке придётся искать.
Мы долго стояли в очереди на поворот к торговому центру. Потом кружили по паркингу, наконец, нашлось свободное место, и Паша припарковал машину.
– Ну вот, всего-то сорок минут, и мы с тобой у цели. Выезжать отсюда будем столько же, если не дольше. – Он помог мне выбраться из машины.
Мы ехали домой, когда я вспомнила, что не купила Маше палантин. На праздничный ужин в честь дня её рождения, мы подобрали ей открытое вечернее платье. В магазине туалет Маше понравился, поблёскивая глазами, она долго крутилась перед зеркалом и щебетала:
– Я же хороша ещё, Маленькая? И не скажешь, что пятьдесят пять. А? Посмотри со спины, красиво?
Я кивала, любуясь её сдобной красотой. Платье визуально вытягивало её, одновременно подчёркивая манящие изгибы форм.
Дома, демонстрируя наряд Василичу, Маша вдруг разглядела увядающую кожу на руках, тотчас решила, что обнаженные руки и глубокое декольте не годятся для её возраста. И как ни восхищался Василич женой, Маша осталась непреклонна: