Одиночка

Какая беспечность! С любимыми нельзя расставаться. Ни на минуту! Ни на миг! Корил он себя. Ведь он-то знал, насколько беззащитен тот, кто любит. По-настоящему, любит? А как еще можно любить! Ему стало трудно дышать, он рванул ворот рубахи, в кровь расцарапав горло. Под ноги беззвучно, как падают опавшие листья, посыпались пуговицы.

Его обдало холодом свершившейся беды. Волосы на голове встали дыбом. И взору его открылось то, что случилось. Как она летела легким перышком, такая тонкая, руки, как крылья разбросав, ее запрокинутое лицо на асфальте и две струйки крови, вытекшие из носа, остывающие на белой, неживой щеке. Он увидел все в мельчайших подробностях, особенно ее мертвые бледные губы и долго пытался понять увиденное рассудком. Пытался, но не мог. Спустя несколько мгновений он понял: его любимой не стало. И небо обрушилась на него.

Маршрутка остановилась, дверь отворилась. Павел вышел и пошел куда-то, медленно переступая ногами. Азраил, ангел смерти, шел за ним по пятам, догоняя и обгоняя его, не замечая его, будто чья-то высшая воля, отводила ему глаза. А Павел шагал и шагал, как заведенный механизм, в состоянии какого-то тупого равнодушия. Сколько он шел, не знает никто. Все звуки вокруг него отдалились и смолкли, и слышалось ему только собственное прерывистое дыхание. Он не чувствовал ничего, кроме отчаяния и видел один лишь рябиновый сок под ногами, свежий и красный, он виделся ему везде.

Глава 19

Все расстаются с любимыми, рано или поздно.

Павел это знал и не хотел об этом думать. Самое ужасное, чего он боялся, сбылось. Он принял это внешне спокойно, и его переменившиеся черты сковало ледяное спокойствие. Холодный ветер трепал волосы на его непокрытой голове и внутри у него гулял сивер. А он все шел, глядя перед собой сухими глазами, и ему казалось, что глаза его полыхают неземным огнем, превращая в пепел все живое, на что он ни посмотрит. Больше всего он боялся встретить кого-то на своем пути, один вид человеческого лица ему был отвратителен. Отвратителен до рвоты!

Он обходил окольными дорогами шумные площади, шагал и шагал походкой лунатика, не выбирая направления, и вдруг завидев впереди чей-то силуэт, срывался на бег, сворачивая то в одну, то в другую улицу. Это бегство от себя продолжалось весь день. Под вечер он вышел за город, голоса полей звали его к себе, но усталость свалила его с ног. Руки крестом разбросав, он лежал на увядшей траве, глядел в темнеющее небо. Но небо оставалось безучастным, ‒ бездонная, немая пустота.

Потеряв любимую, Павел остался один. Вот когда он прочувствовал всю глубину своего одиночества. Он ощутил разверзшуюся пропасть внутри, как если бы в груди у него образовалась зияющая черная дыра. А вокруг него была пустыня, которую вовек не перейти. Она давала ему смысл жизни, загубленной в ночи. Без нее жизнь потеряла смысл. Вот оно что! Когда теряешь истинную любовь, жизнь теряет свой смысл. Было время, когда он думал, что любовь это красивая выдумка, придуманная отчаявшимися, чтобы бороться с одиночеством. Ошибка! Эх, если бы можно было что-то изменить, руку б себе отрубил. Да, что там руку! Жизни не пожалел бы, чтобы она жила. Но ничего изменить нельзя. Никогда.

Ни одного человека на земле он не ненавидел сильнее, чем себя. Вся, что ни есть в мире любовь досталась ему одному и, он ее потерял. Он и так всего лишился, а теперь не сберег ту, которую любил больше жизни. Все закономерно, человек всю жизнь ищет свою любовь и случается, ее находит. Но сберечь любовь труднее, чем найти. Счастье, как и первую любовь, дано испытать лишь однажды. Он узнал, что такое счастье, только для того чтобы его потерять. Вот она, расплата, коварная и утонченно извращенная.

Прислушавшись к своим ощущениям, Павел не обнаружил в своем сердце ничего, кроме пустоты. И если раньше в нем властвовал мрак, то теперь, он осознал пустоту вокруг и внутри себя, и увяз в том осознании, будто в трясине. Тяжкое отупение владело им. Больше всего его томила ни боль утраты, ни тоска по любимой, а всепоглощающая усталость. Когда Атропа, обрезая нити жизни, вместо одной перерезает другую, это называют роком. Это его рок, и его не миновать. Он знал, все пройдет, но воспоминания о потерянном счастье потом измучат его гораздо больше, чем мысли о ее смерти, которые терзают его сейчас.

Смириться с прошлым тяжелее, чем принять настоящее. Пройдет время и все изменится, так же, как зима, меняет все вокруг, даже деревья. Они не гнутся и не ломаются, но меняются. Прейдет время, и он ее забудет. Он попытался вспомнить и пережить мгновения их близости и счастья. Попытался и, ‒ не смог... Все пролетело, как порыв свежего ветра, а что впереди? Уделом его будет печаль, глубокая печаль и одиночество. Все то же одиночество. Ему постоянно слышалось какое-то назойливое дребезжание, он не понимал, откуда оно и зачем. То дребезжала пустота.

Павел задавал себе вопрос, зачем нужно было это чудовищное злодеяние? И не находил на него ответа. Кем же надо быть, чтобы сделать такое? В природе идет постоянная борьба между светлыми и темными силами, составляющими ее суть. Его изумил и потряс ужас уничтожения темной силой бытия такого светлого создания. Ведь она была такая… ‒ ее можно было только любить. Как после этого верить в разумность мироздания?

Но почему, представителю темной силы суждена жизнь? Так нет же! Его самого, Темного, надо уничтожить! Осенило его. Что сделано, то сделано и то, что должно быть сделано, будет сделано. Для задуманного надо было кое-что взять дома. И он устремился домой, будто ведомый чьей-то неведомой волей, влекущей его к загадочному предначертанию.

Само проведение вело Павла к назначенной цели. Буря бушевала в его голове, кровавые видения предстоящей мести всполохами молний озаряли его воспаленный мозг. Да, теперь он знал! Знал… ‒ но все расплывалось и путалось, и он приходил в бешенство и отчаяние от неспособности толком изложить для себя то, что он знал. Сколько он шел, не знает никто, и он пришел домой. Добрался туда, куда так стремился.

Дверь его квартиры была взломана и криво висела на одной петле. Стоял удушливый запах гари. Видно было, что здесь был пожар. Павел вошел и повел глазами вокруг. Его окружали почерневшие от дыма стены, обломки обгоревшей мебели да битое стекло. От огромного количества воды, которой заливали огонь, все размокло, тут и там поблескивали черные лужи. Отчего-то ему подумалось о бегемоте, который у древних египтян олицетворял хаос, ‒ чудовищное несоответствие одного к другому в рамках целого. Но, какое отношение это имело к нему? Этого он не мог для себя уяснить, словно что-то сломалось в его сознании.

За выбитым окном холодный ветер трепал остатки обгоревших портьер. Обугленный паркет запорошил белый снег. Белое на черном, как наша жизнь. Под окном на полу намело скособоченный, похожий на трамплин сугроб. Его убежище ‒ неприступный Камелот, где он прятался от мира, сгорел. Он пытался жить среди людей, обособленно, не соприкасаясь с ними, но ничего из этого не получилось. Как он ни хоронился, мир пришел к нему, чтобы уничтожить. Нигде не спрячешься от этого всепожирающего мира.

Ужас произошедшего в своей чрезмерности был лишен правдоподобия. Им и до того владела черная тоска, а его отчаяние граничило с безумием, но зрелище разрушенного дома, как ни странно, будто разбудило его, вернув к реальности, искаженной до неузнаваемости реальности. В своем крайнем проявлении переживания часто меняют свой знак на противоположный. Что случилось, того не изменить, отстраненно раздумывал он. Бессмысленно застревать мыслями в прошлом, это ничего не даст, надо жить настоящим. Жизнь принадлежит живым. Жизнь, это цепь испытаний, надо жить и с достоинством держать удары судьбы. А если ввязался в игру и проиграл, то надо платить. Карточный долг священен.

Она была той ценой, что он заплатил, развязав войну со Злом. Ничего, во всем можно отыскать и положительную сторону. Лишь потеряв все, можно приобрести абсолютную свободу. Свободу?.. Да зачем она мне! Ведь суть не в том, для чего ты живешь, а в том, без кого ты не можешь жить. Если бы он, хоть что-то сделал по-другому, она бы сейчас была жива! Никогда не следует оставлять врага в живых, если его можно убить. А мог ли он его убить? Вряд ли. Если хочешь кого-то убить, одного желания мало. Но попытаться стоило и не беда, что пришлось бы вторгнуться в пределы Господа нашего. Не впервой.