Одиночка

Поставив скороварку на газовую плиту, он зажег газ и стал прислушиваться к жутким крикам кошки. Он начал изрыгать какие-то бессвязные нечленораздельные звуки, ‒ пел. Взгляд его стал совершенно безумным, расширенные угольно-черные зрачки неистово сверкали. Откинув полу халата, он с нетерпением сорвал с дряблого бедра грязную повязку, под ней обнажилась безобразная, кровоточащая сукровицей рана.

Он начал ее осторожно поглаживать и гладить, почесывать и пощипывать, а затем и щипать. Это доставляло ему жгучее удовольствие. Вскоре на бедре у него уже зияла свежая рваная рана, и кровь лилась ручьем по ноге, а он все отщипывал кусочки кровоточащей плоти. Его пальцы соскальзывали, скользкая окровавленная мякоть отрывалась с трудом. Он издавал какие-то животные звуки и уже оглаживал, слегка пощипывая, пульсирующую артерию, едва не теряя сознания от наслаждения и боли.

Кошка давно умолкла. Старик, в задранном до пояса халате, лежал в луже крови на полу, отвратительный в своей костлявой старческой наготе. Его обнаженный коричнево-черный половой орган сморщился до размеров бутылочной пробки. От его ноги, той, где зияла кровоточащая рана, исходил какой-то странный, едва различимый перламутровый отсвет. Присмотревшись, можно было разглядеть, что до средины бедра нога покрыта чешуей, а пальцы на ней с перепонками, как у утки.

Из его разинутого рта доносилось хриплое дыхание, вскоре оно сменилось прерывистым горловым бульканьем. Его нечеловеческие глаза остекленели, жутко вперившись в пространство, будто перед смертью, он увидел там нечто страшно его изумившее. Не похоже было, что перед смертью он испытывал какое-то наслаждение. Вначале, с пронзительным металлическим звоном взлетела крышка скороварки, погасив газ. Спустя некоторое время, как заключительный аккорд, раздался мощный взрыв газа, который разнес квартиру старика и три примыкающие к ней квартиры.

Никто из трех соседей старика, народных депутатов, живущих на одной с ним лестничной площадке, не пострадал. Все они в это время занимались важными государственными делами. Один из них, в офисе своего банка на столе проверял профессиональные навыки новой секретарши. Второй, в сауне делал минет своему охраннику. А третий, в поте лица трудился в Верховной раде. С проворством шулера он манипулировал карточками для голосования двух первых своих соседей по площадке. По взмаху руки «дирижера» их парламентской фракции, (предельно ясно, вверх или вниз, а то уже было много досадных ошибок…), он голосовал «за» либо «против» судьбоносных законов, которым суждено было вывести Украину на новый виток процветания.

Только один раз он сплоховал, ковыряясь в носу, он засмотрелся на извлеченную козявку, и сунул в устройство для голосования сразу две карточки. Глядя на это легкомысленное поведение, у стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что у третьего народного избранника, в отличие от двух первых, законотворческая деятельность не вызывает должного благоговения. Но он старался, делал все, по мере сил и умственных возможностей, ведь от таких, как он зависело «процветание» Украины. Эти видения с калейдоскопической быстротой промелькнули перед Павлом, не коснувшись его сознания, но он уяснил главное ‒ равновесие восстановилось.

Все начавшееся когда-то кончается: хмурый декабрь и ласковый май, кровавый понос и материнская колыбельная, лишь человеческая глупость бесконечна. Нет ни одного великого ума без известной толики глупости. Но никого еще глупость не сделала гениальным. Да и зачем она, гениальность, если всем управляет Абсурд.

Конечно, нельзя исключить, что где-то там, в глубинах тысячелетиями накапливаемых человечеством знаний и прослеживается некий потаенный смысл. Только нам не дано воспарить над хаосом жизни, дабы узреть в ней какой-то порядок. Такова жизнь, в ней нет ни логики, ни смысла, тем более, ‒ справедливости.

* * *

Ночь.

Неожиданно Павел увидел над головой черную прорву неба. Кругом была ночь, она была всюду. Он брел куда-то по обочине Саперно-Слободской улицы, самой загадочной улицы Киева. Она напоминает ущелье, зажатое, с одной стороны, крутым склоном Лысой горы, а с другой, стеной заборов промзоны. В опасной близости от Павла в желтом свете ночных фонарей, рыча и сигналя, мчалось два встречных потока машин.

Он по-прежнему ощущал свою боль, но ему не было больно, будто он получил прививку от боли. Ему как-то смутно припомнилось, что он спустился сюда с Лысой горы, но как он туда попал и что там делал, он не помнил. Зато он понял, ему, наконец открылось, что такое любовь! Теперь понятно, это не норма и не патология, это... ‒ только благодаря любви можно принять этот мир страданий и обмана. Она одна, дивным светом озарив все вокруг, позволяет прикоснуться к изумительным сокровищам жизни, и жизнь ‒ юдоль печали, превращается в край радости и надежд.

Как беден я был раньше! Смысл жизни, который так безуспешно ищут люди ‒ в любви. Но почему любовь короче жизни? Да! Как это ни печально, но это так. Нет!.. ‒ это так, но не у всех. Время не властно над любовью. Хотя, время, кажется, властно над всем?.. Неумолимо стремительное время.

Павел не успел додумать эту важную мысль. У него возникло странное ощущение, которое он вряд ли смог бы выразить словами. Это была неколебимая уверенность в том, что настал величайший момент в его жизни и сейчас, вот-вот произойдет то, чего он ждал с тех пор, как стал себя помнить. С Лысой горы подул Черный ветер, и он понял, – пора.

Пришло время сыграть в игру под названием: «Последний побег». Правила просты, ты выигрываешь в тот момент, когда проиграл. Он остановился на краю бездны, что царила в нем, завязал глаза шарфом, глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и бросился через автостраду наперерез летящим машинам.

* * *

‒ Этим все и кончилось?

‒ Нет. Жизнь не кончается, она идет себе и идет. Не всегда побеждает тот, кто решается на схватку с нашей действительностью. Противостояние продолжается и не окончится никогда, а победа, ‒ переменчивей ветра над полем ржи.

Прощай, читатель!

Закрыв эту книгу, ты не найдешь меня рядом. Я буду по-прежнему стоять на своем пирсе одиноким кораблем, пришвартованный к кнехту. Никогда на мой призывный свист не отзовутся верные друзья. Только эхо откликнется в ответ:

– Будь добрее. Пусть в твоем сердце всегда живет Свобода и Любовь!

Виктор Гавура