Одиночка

Своими необъятными бедрами (у Калюжной было рейтузное ожирение), она напоминала Павлу обводы портового буксира, который он видел когда-то в Одесском порту. Этот «труженик моря», пыхтя трубой, своим тупым носом пытался развернуть белый океанский лайнер. Как он ни тужился, у него ничего не получалось. Затем подошел еще один, такой же толкач, и они его развернули.

Лайнер, уменьшаясь на глазах, пошел в открытое море. Его прощальный гудок долетел с далекого рейда, он звал Павла за собой. Не дождался и, ушел на закат, без него. Корабли, легкие и стремительные, самое благородное из того, что создают человеческие руки. А морская вода по составу похожа на кровь. Все мы вышли из моря, каждый из нас носит его в своих жилах, как символ свободы.

Павел любил море. С первой их встречи в пионерском концлагере в Одессе, море пленило его своею равной небу безграничностью. Увидев однажды, он навсегда заболел Синей далью. Прощаясь с морем, он каждый раз чувствовал себя моряком, сходящим на берег, отправляющимся во враждебный мир людей. Только моряк способен понять, как не хватает моря на берегу. Можно стать капитаном своей судьбы, но не хозяином. Настоящие моряки об этом знают, чаще других, на берегу, они попадают в беду.

Сотрясая толстыми щеками, Калюжная потчевала гостей, громко выкрикивая:

– Так, дамы и господа! Милости просим к столу! Покорнейше прошу угощаться! Ешьте, раз наварено, не собакам же выкидать… ‒ ее арбузоподобные груди колыхались, как пара ведер, налитых водой. Вдобавок она отпустила себе еще и усы.

«Жаба в христианской религии символ похоти», ‒ отчего-то вспомнилось Павлу. Чтобы не встречаться с Калюжной, он свернул в полукруглую арку и вошел в примыкающую к столовой буфетную, обставленную мягкой мебелью, обтянутую черной кожей и огромным баром во всю стену. За стойкой из хромированного металла скучал бармен в розовато-лиловом смокинге. На диване сидело несколько женщин, его бывших коллег из ассоциации, специализирующихся на всяких мелочах: гадании на рунах, кармической чистке, снятии порчи, невезения и привлечении денег.

Одна из них, по фамилии Верещака, с красной шерстяной ниткой от сглаза на запястье, входила в десятку известных киевских предсказательниц будущего. С ее кукольно красивого лица не сходила улыбка, а взгляд малоподвижных голубых глаз удивлял пустотой. Она никогда не пыталась демонстрировать умственную деятельность, а впечатляла какой-то неживой, механической бездумностью, совершенно лишенной обаяния жизни. Верещака была специалистом предсказывать погоду «на вчера», хорошо видела «сегодняшнее», то, что уже произошло, и всем было известно, но иногда угадывала и «предстоящее». Наподобие того, что после пятницы, непременно, со стопроцентной гарантией, наступит суббота и возможно будет дождь, но, может так статься, что его и не будет.

В десятку «лучших предсказательниц будущего» она попала благодаря местному криминальному авторитету, который использовал ее, как рабыню. Все об этом знали и принимали, как норму. Наглый бритоголовый уголовник держал ее, чуть ли ни взаперти, как ей удалось сегодня сюда прийти, оставалось загадкой. Рядом с ней сидела ясновидящая Тамара Кошлатая, занимавшаяся снятием порчи и очищением кармы. Она почти всегда была немного не здесь, вся в себе, какая-то разморенная, и оживлялась только при виде денег. Двух других, Парасюк и Шелепуху, Павел знал меньше остальных.

Перемыв кости всем своим знакомым, его сослуживицы явно скучали. Увидев Павла, они оживленно приветствовали его, наперебой уверяя, что рады видеть его не безвременно почившим покойником, а живым и здоровым. Безотчетно ими овладело, не до конца осознанное ими самими, желание его пленить. Каждая из них старалась обратить на себя его внимание. Что послужило стимулом для их кокетства? Возможно, это был факт его чудесного воскресения, эффектный костюм либо редкостный муар галстука. Павел обладал безупречным вкусом и собственным стилем, в основе которого были элегантность и простота. Вкус и стиль значили для него больше, чем для других. Для него они были той невидимой броней, доспехами, в которых он противостоял коварно изменчивому миру.

Но, скорее всего, все было гораздо проще, в обществе нескольких женщин появился мужчина, единственный в их окружении. И среди них тут же началось тайное состязание, сначала едва заметное, а в последующем, все более явное и изощренное. Вначале затаенное, незаметное на первый взгляд соперничество, стало все отчетливее проявляться в их мимике, жестах, словах, даже у разморенных, и с кукольной пустотой в голове. Они были примерно одного возраста и одинаково миловидны, от этого их противоборство становилось все ожесточеннее. Каждая из них прилагала все усилия, стараясь превзойти других в искусстве флирта, рисуясь и выставляя напоказ свои прелести.

Не испытывая ничего, кроме скуки, Павел с учтивой улыбкой односложно отвечал на их любезности. Он остро ощущал, насколько он им противоположен, что замешан он совсем на иных дрожжах и совершенно с ними несовместим. Он изо всех сил придумывал, под каким бы предлогом от них избавиться. Неожиданно ему на выручку пришла Калюжная, которая принялась громко сзывать всех в столовую, где ей вздумалось устроить конкурс караоке. Понукая и подталкивая гостей в спину, она согнала их в столовую.

Здесь, перед висящей на стене плазменной панелью, уже выступала одна гостья в черном платье с огромным воротником из серой парчи. Она постоянно вертела головой, пытаясь высвободить короткую шею из высокого и тесного воротника, который закрывал ее уши. Этот несносный воротник основательно ей докучал, наверно из-за него она, что было сил завывала слова из романса «Пара гнедых». При этом была совершенно лишена музыкального слуха. Но это ее не останавливало, и она пронзительно вопила свое, заглушая льющуюся из динамиков музыку. Из романса «про гнедых» она знала один куплет, прокричав его, она принялась пронзительно пищать, как это делает популярный шансонье Витас. Гости начали кричать, затыкая пальцами уши, а несколько из них, убежали и спрятались на кухне. Создавалось впечатление, что не все по достоинству оценивают ее вокальные способности.

Павел боролся с желанием подпеть ей, пронзительно запищав в ответ, но так и не решился. Он стоял сбоку и с какой стороны на нее не смотрел, вид был одинаковый, как у горшка без фикуса. Из высокого, чуть ли ни до бровей воротника, виднелся только ее нос. Казалось, это нос пищит сам по себе. На возмущенные крики и писк прибежала Зябкина. После непродолжительной борьбы, она отобрала у вокалистки микрофон, больно ущипнула Калюжную, предложила гостям танцевать и перовой пустилась в пляс. Зябкина кокетничала со всеми без исключения и виляла в танце оголенными ягодицами так соблазнительно, что взгляды всех мужчин невольно, как всевластным магнитом притягивались к ее круглой попке. Что тут скажешь, шуба есть ‒ трусов не надо.

Чувство изящного влекло Павла к музыке, той, где поет душа под аккомпанемент животрепещущего слова. Он полагал, что музыка, есть некое таинство, изобретенное людьми, чтобы приподымать человека над повседневностью. Ведь она непременная спутница радости. Почему музыка так трогает сердца людей? Павел не раз задавался этим вопросом, пока не сформулировал для себя приемлемый ответ. Музыка способна вызывать ассоциации жизненных конфликтов и создает впечатление их преодоления.

Но эта техно-музыка напоминала ему шум пилорамы, стены содрогалось от монотонно гремящего ритма ударника. Павел стоял в гуще гостей, делая вид, что танцует, хотя его телодвижения больше походили на дергающуюся на нитках марионетку. Выламываясь всеми суставами, он со скукой поглядывал по сторонам, и ему казалось, что он выше всех остальных и танцующие прыгают, вертятся и скачут у него под ногами, как дрессированные собачки.

Один из гостей не танцевал, не заинтересовал его и голый зад Зябкиной. Это был тучный мужчина с густыми черными волосами, зачесанными назад. У него было расширяющееся книзу грушевидное лицо, а голова, лишенная шеи, казалась, плавно переходила в плечи. Из брюк его дорогого костюма неприлично вывалился живот большого любителя поесть. И весь он был какой-то налитой, как «труп утопленника». Он сидел в гордом одиночестве на единственном стуле, придвинутом к фуршетному столу, и сосредоточенно грыз копченый свиной бок, удерживая его перед собой двумя руками.