Одиночка

Он разгуливал голый, как правда, по комнатам, считая обнаженное состояние единственно подходящим для домашней обстановки и находил удовлетворение в своем собственном, ограниченном стенами квартиры, мире простых вещей. Окружающие его неодушевленные предметы стали понемногу примирять его с действительностью, и он начал отыскивать в них ненавязчивое очарование мелочей, а затем и более глубокую суть, чем видится на первый взгляд. Вещи, как и люди, имеют свою судьбу и свое предназначение. Ему стало казаться, что вещи умеют слушать и будто живые, безропотно тихо страдают, когда он оставляет их не на своих местах.

Спустя некоторое время он перестал слоняться по квартире. Не испытывая голода, он почти ничего не ел и пребывал в каком-то странном состоянии, будто вне тела, ощущая себя человеком, поднявшимся на высший уровень человеческого самосознания, раннее ему недоступный. Как сторонний наблюдатель, он отметил несвойственную ему леность своих мыслей, каждая из которых теперь существовала как бы сама по себе. Незаметно появляясь, они так же незаметно исчезали, будто тонули в омуте его сознания, и ему не хотелось сосредотачиваться на них.

Сутками напролет он валялся в постели, лежал, моргая глазами, и несмотря на это, чувствовал себя утомленным. Он утратил желание что-либо хотеть, и вскоре у него в голове образовалась блаженная пустота, родственная безумию, и он стал подолгу просиживать у окна. Он впервые открыл для себя, насколько прекрасен полет снежинок, парящих за стеклом, словно в невесомости. Прошло немного времени, и они ему надоели.

Дни шли за днями и казалось, происходит бесконечное повторение одного и того же дня. В белом багете окна застыл зимний пейзаж: ломанная линия городского силуэта на фоне серого неба, голые деревья, слякоть и грязь вокруг. Белый снег на лету таял и дальше падал дождем. Озеро за окном застыло в своем совершенстве, оно лежало пред ним, как на ладони, будто его собственность. Летом, по утрам, когда синева еще не успевает наполнить небеса, зеркало озера играет перламутровыми оттенками жемчуга. Увидев однажды это чудо, кто-то, с поэтическим складом души, назвал его жемчужиной Виноградаря.

В пыльных, прошнурованных книгах городских реестров, это озеро значится, как «Голубое». Какая пошлость, перламутр сравнивать с синькой, оно Жемчужное! Размышляя об этом, чрезвычайно важном для него аспекте, Павел между прочим подумал, что ему не с кем даже обменяться мыслями. Впрочем, у него не было в этом нужды. Природа за окном вскоре стала нагонять тоску. Дожился, живу в мире, ограниченном шириной окна. До чего примитивен мой эскапизм![11]

В ясные дни он глядел на небо. Всматриваясь в блеклую лазурь зимнего неба, ему казалось, что он смотрит в бесконечность. Он глядел в пустоту небес без мыслей и чувств, растворяясь в бездушной их пустоте. Вскоре и это ему надоело. Да он и сам себе уже надоел. Он никогда не тяготился своим обществом, а теперь не знал, к чему бы себя применить. Может, поехать куда-нибудь? Да, но повсюду опять придется встречаться с людьми. Смена географии, новые места, это все те же люди, без них природа лишена характера. Вокруг люди, да люди, одни только люди, хоть бы черти встречались!..

Зеркало озера оспиной рябью морщилось на ветру. Капли дождя, как молчаливые слезы, стекали по окну. Не было сил на них смотреть. И Павел перестал смотреть в окно. Зачем куда-то ехать, если можно путешествовать по всему миру, не выходя из своей квартиры. И он часами в задумчивости глядел перед собой, лежа с открытыми глазами на диване. Его взгляд устремлялся в пространство, разглядывая невесть что, удаленное на сотни световых лет и ему начинало казаться, будто он бредет бесконечной дорогой, уходящей все дальше вдаль беспредельных пустот.

«Почему мои мысли столь убоги?» ‒ как-то отстраненно, между прочим, думалось ему. Ограниченность собственного воображения и желаний томили, как клетка томит вольную птицу, убивая ее, в конце концов. Да, он переступил чрез устоявшиеся стереотипы и победил, но эта победа не принесла ему удовлетворения. Нет хуже чувства, чем быть недовольным собой.

Почему человек столь противоречив? В чем причина, этого постоянного раздора с самим собой? Ученые придумали целую теорию, объясняющую это явление. Дескать, человек в процессе эволюции прошел многие этапы развития, поднимаясь от примитивных видов, к высшим, ‒ начиная от низких червей и кончая ушлыми обезьянами. При этом, на более старые структуры мозга со своими животными инстинктами, наслаивались молодые, с человеческими моральными ценностями.

Так продолжалось до тех пор, пока не произошел новый вид ‒ Homo sapiens[12]. А теперь, эти чуждые человеку структуры мозга в постоянном конфликте друг с другом, не дают человеку быть в ладу с собой. Порой одна из них, ‒ первобытная, та, что из дикой природы, берет верх, и человек совершает дичайшие поступки, за которые потом горько раскаивается, страдая своей новой, человеческой частью мозга. Чепуха, конечно. Но, что-то в этом есть.

Вскоре Павел исцелился от «недовольства собой» и стал ко всему равнодушным. Теперь у него не осталось ничего, кроме одиночества. А может, это не так уж и плохо? Думал он. Я один, но я не одинок. Все относительно. Даже огромный кит, кажется крошечным, когда пересекает просторы океана. Но, разве кит может быть одиноким? Он такой большой. Грустно, конечно, что ему некому сказать, что заплыл он слишком далеко и может утонуть… Думая так, Павел все явственнее видел перед собой улыбающееся лицо безумия.

Но, что есть безумие? Задавался он и этим непростым вопросом. Не более, чем пространное обобщение. Как отличить нормального человека, от ненормального? Психика нормального человека просто приспосабливается к среде обитания, ловко маскируя свои вывихи. А если это не получается, тебя запишут в ненормальные и ты окажешься перед альтернативой. Либо, поселиться в сумасшедшем доме, либо прятаться от реального мира, выдавая свою инакость за эксцентричность.

Время все так же текло незаметно, и Павел перестал его замечать. Время не столь ценно, как о нем думают те, кому постоянно его не хватает. Ближе всего к пониманию этого подошли на Востоке, азиаты относятся ко времени так, будто его у них прорва. И Павел начал относиться ко времени так, будто его вовсе не существует, постепенно теряя всякую связь с реальностью. Он перестал ощущать запахи, но и это его не обеспокоило. Вокруг него ничего не происходило и ему казалось, что ничего не происходит во всем мире. Разорвав все связи с внешним миром, Павел постепенно утратил осознание своей собственной личности.

Приближаясь к зениту своей самости, он окунулся в некое подобие сна без сновидений. Его собственное «я» стало для него совершенно эфемерным, сознание расширилось, и стены реальности рухнули. Он представлял себя полем, тихим и скорбным, поросшим степными травами. Ему слышалось, как над ним веет ветер, тихо шелестя иссохшими стеблями лебеды. Ему казалось, что кусты перекати-поля, растущие на нем, отрывает от корня суховей и гонит их серые колючие шары по черной выжженной земле. Глядя, как они, удаляясь, пропадают вдали, он ощущал себя женщиной-матерью, навсегда разлучавшейся со своими детьми, уходящими в неведомые дали. Матери всегда тяжело видеть, как уходят ее дети.

Мысли-мысли, летучих дум небрежные созданья…

* * *

Звезды, волшебство ночи, а ночь – повелительница снов.

Одной из бесконечно долгих ночей Павел пришел к выводу, что главным сокровищем ночи являются звезды. По ночам, либо среди дня, его унесло в чудесные края Сна. Его сновидения, расцвеченные всеми красками реального мира, с осязательностью действительно происходящего, не отличались от реальности. Они были лишены не поддающегося логике сюрреализма, полонившего сознание большинства спящих, и изобиловали интересными встречами и разговорами с неизвестными людьми, общение с которыми оставляло ощущение их, не вызывающей сомнений, материальности. Во сне он перемещался в пространстве и времени, и жил в другие времена. Но краток сон в мире грез, проснувшись, он все забывал, неимоверно уставший от жизни во сне.

11

Эскапизм (от англ. escape ‒ убежать, спастись), индивидуалистическо-примиренческое стремление личности в ситуации кризиса уйти от реальности в мир иллюзий и фантазии.

12

Человек как разумное существо (лат.).