Пловец Снов

Оригинальных вопросов, на которые Георгию не приходилось отвечать прежде, на этот раз почти не было. Обычный набор:

– Как вы придумываете сюжеты?

– Вы сами могли бы сами совершить преступление?

– У вас есть связи в полиции? Они приглашают вас на интересные случаи?

Людей традиционно интересовало и то, как ему удаётся сочинять «не хуже Донцовой» или «на уровне Марининой». Горенов отшучивался, хотя именно из-за таких вопросов ненавидел презентации.

Мужчин занимало другое:

– Я хочу быть писателем, как вы. С чего мне начать? – спросил юноша с пространным взглядом и запахом изо рта. Он поднялся с последних рядов, и аромат никак не мог донестись до Георгия, но порой слишком многое о человеке можно сказать по внешнему виду. Парня, скорее всего, звали Михаилом. Что ему ответить?

– Поделитесь своим опытом, – не унимался юноша.

Его опыт был слишком странным. Горенову пришлось бы начать с того, что в первую очередь придётся полюбить море, потом проучиться, например, в Ростовском училище, далее обязательно бросить всё, создать крепкую семью и разрушить её, разметать в руины. И вот тогда что-то начнёт… может начать происходить… Но стоит ли? Зачем быть писателем, «как он»? Чтобы потом сочинять и печатать не то, что хочешь? Отвечать на постылые вопросы, а в свободное время разгадывать непонятные сны? Зачем и кому это нужно? Кроме того, откуда этот мальчик может знать, какой он писатель? И как юноша представляет себе эту профессию? Ему вчера в школе описывали будни Пушкина с Толстым, и он во что-то там поверил? Дурной магнетизм, тяга оказаться в самой чаще сумрачного леса…

Всё это мазутным поездом прогромыхало в голове Георгия, но ответил он то, что было «положено». «Главное – писать», «не душить в себе», «давать выход идеям» и далее в таком духе. Кто велел это говорить? Хорошо, если тот, кто сегодня утром громогласно провозгласил в его комнате: «Точка». А если нет? Обязательно ещё вспомнить про «быть честным» и «настоящим». Словно существовала негласная договорённость между писателями, никогда не сообщать на эту тему ничего конструктивного, осмысленного… Хранить секрет… Не говорить правду…

– Как быстро вы пишете? – поинтересовались с первого ряда. – Сколько страниц в день?

Горенов опешил. Сам по себе вопрос был распространённым и, помимо прочего, обнажал совершенное непонимание: страницы страницам рознь. Но в данном случае имело значение, кто спрашивал. Изящное создание с аккуратной чёлкой и светлыми волосами интересовалось производительностью его труда. Внешне она лишь чуть старше его дочери и вовсе не поражала многократно воспетым в литературе сочетанием невинности и порока. Зачем, собственно, Георгию невинность? Её роль для зрелого мужчины существенно преувеличена, тогда как важность порока трудно переоценить. Гумберт Гумберт юными девами не столько удовлетворял плоть, сколько заговаривал время. Горенов справлялся с этим при помощи моря. «Нежность воды надёжней всего, что я знаю». Значит, сейчас им двигал не слепой инстинкт самосохранения, помноженный на половой и возведённый в степень болезненной развратности. Он просто был восхищён сказочно-странной грацией и хотел эту женщину. Влечение без лишних арифметических действий.

Вообще, при чём здесь Гумберт? Речь же шла о взрослой девице, а не о подростке. Откуда тогда все эти сомнительные и жалкие литературные мысли? Но, будучи отцом, Георгий понимал, что у каждой женщины где-то есть мужчина, для которого она всегда будет маленькой девочкой. Потому мысли о Гумберте неизбежно возникали у него, чтобы оправдаться перед самим собой. Делать это приходилось нередко.

Едва ли не всякий раз, когда в поле зрения Горенова попадала привлекательная женщина, в его голове сразу возникали недвусмысленные фантазии. В первую очередь, исходя из телосложения, объёма груди и лепки лица барышни, он мгновенно «слышал», как бы та сладострастно стонала в постели. Георгий отчётливо представлял тембр, периодичность и характер этого звука. Иногда воображение вдобавок порождало картины того, как бы она выглядела в ходе полового акта, как её волосы, тщательно собранные в элегантную причёску, расплескались бы по подушке…

Подобные мысли кому-то непременно показались бы странностью или патологической озабоченностью. Любая женщина, скорее всего, сразу пришла бы к такому выводу, но важно иметь в виду, что появлением этих картин Горенов совсем не управлял. Они возникали сами собой, как акт приветствия представительниц противоположного пола. Что-то вроде физиологической реакции организма. Появилась барышня – в ту же секунду на это отвечала фантазия.

Правда, в последнее время такие картины и звуки стали посещать Горенова заметно реже. И дело не в возрасте, не в здоровье. Просто почему-то в молодых дамах ему всё чаще виделись знакомые лица… Загадочным образом он замечал в случайно встреченных женщинах черты матерей или тёток одноклассников, гостий отцовского дома, маминых таганрогских подруг… А если знакомство уходило корнями в настолько далёкое прошлое, то воображать стоны барышни было как минимум странно.

Однако девушку, задавшую вопрос, Георгий определённо видел впервые. Его обезоруживал сам факт присутствия такого создания на презентации детективного романа. Неужели она читает? Сколько он ни пытался представлять себе свою аудиторию, ни разу фантазия не порождала никого подобного. Что ей ответить? Как сделать так, чтобы она ещё раз открыла свой ротик? Почему вообще её мог интересовать такой вопрос? Она что, тоже – писатель?.. Писательница… Нет, уж в это поверить, извините, невозможно. Лучше приврать, преувеличить или, наоборот, поскромничать? Пожалуй, перед такой скромничать не надо.

– Знаете, давайте не будем вмешиваться в работу нашего дорогого… – Люма пришла на выручку, прервав затянувшуюся паузу. Возможно, у неё были и свои причины вступить в разговор.

– Много!.. – перебил её Горенов. – А стараюсь ещё больше! Но, поймите, куда важнее, сколько из этого потом остаётся в книге.

Посыпались другие вопросы. Беседа набирала обороты, так как автор в ответах стал красноречив и напорист, думая только о том, как заставить незнакомку снова спросить о чём угодно… Важно ли о чём?

Георгий предпочёл бы не сводить с неё глаз, но это было рискованно, потому с усилием он оглядывался по сторонам, заставляя себя смотреть на Орлову, на паренька со смрадным дыханием, на остальных… Через сорок минут Люма решительно объявила последний вопрос, прошептав ему: «Прости, я не готова сидеть здесь до ночи».

Далее последовали автографы. Люди подходили с приобретёнными книгами, раскрытыми на титульном листе, а Горенов прилежно наносил на них свою подпись и дату, уточняя, к кому именно следует адресоваться. Он подписывал экземпляр за экземпляром, но в то же время ждал и рыскал глазами по толпе. Больше всего хотелось, чтобы и она подошла к нему. Тогда он узнает её имя, а может… Ошеломлённая фантазия внезапно прервала свою работу, поскольку девушка действительно оказалась перед ним. К чёлке и волосам прибавились точёные скулы, острый подбородок. Он сидел, она стояла. Живописцы явно недооценивают подобный ракурс – взгляд на женщину снизу вверх.

Георгий наивно попытался изобразить самообладание.

– Кому? – спросил он спокойно и сразу улыбнулся.

– Ольге и Уильяму, – ответила барышня. Её хладнокровие выглядело обезоруживающе неподдельным.

Горенов совладал с собой и начертил-таки: «Ольге и Уильяму, дружески, от автора». Что делать теперь? Вернуть книгу и потерять её навсегда? Угомонись, как можно потерять женщину, которая не твоя. А кольца-то на пальце нет… И следа от кольца тоже не видно… След – лучше всего, значит, многие иллюзии уже в прошлом, а если сняла специально – значит, чего-то хочет… В любом случае есть же у неё какой-то там свой Шекспир…

Георгий хотел предпринять что-то, дабы их знакомство – а ведь это уже вполне можно считать знакомством, раз он знает как её зовут, а ей известно его имя – не оборвалось так бездарно и непоправимо. Если она уйдёт?.. Удастся ли найти её потом? А искать, похоже, придётся, ни одна женщина давно не производила на него такого впечатления, не казалась столь незнакомой и желанной.