Настя

— Я за, — поддерживает Каганович, и вносит своё предложение, — Товарищи, я уже устал предлагать переименование метрополитена моего имени. Давайте уже присвоим ему имя Владимира Ильича Ленина и снимем этом вопрос с повестки дня. И ещё. Давайте рассмотрим вопрос о пенсиях по старости для всех наших граждан…

— Хорошо, Лазарь, перед съездом и решим, а сейчас напряжённо в мире, — продолжает неофициальное заседание Совета Министров товарищ Маленков, — В ответ на наше заявление о недопустимости применения атомного оружия, американцы как с цепи сорвались. Макартур раздаёт заявления, что сотрёт в порошок корейских коммунистов, если через месяц не уйдут на Север. Президент США хоть его и одёргивает и даже грозится снять со всех постов, но американцы перебрасывают в Европу дальние бомбардировщики и в Средиземное море пошла американская эскадра с авианосцами. Они заявляют, что защитят Европу от наших ударов. А Европа прекратила отгрузку войск и техники в Корею. Видимо, дошло, что если что, то они первыми получат ответку… А наши испытания на Новой Земле, их окончательно протрезвили…

— А давайте, не про работу, — предлагает Ворошилов, — Лавр, ты много всяких историй знаешь… Расскажи, что нибудь забавное…

— Вот, недавно со мной в Челябинске было, — вставая с кресла говорит, всесильный Берия, — Приехали мы с Борисом Музруковым на спецобъект. Я всю задницу по дороге отбил, думаю хоть высплюсь нормально. Так подо мной сетчатая кровать развалилась без всяких там дамских перегрузок… (смех присутствующих). А утром сажусь в машину, а плаща то и нету — свистнули… Под носом у охраны зэка свистнули мой боевой потрёпанный плащ. И никого за это не посадили… Некогда было разбираться, нужно было дело делать…

Отсмеявшийся Маленков заметил:

— И правильно. Хватит уже сажать за всякую ерунду.

Ага-ага. А «ленинградцы», «евреи» и «врачи» типа не считаются… Хотя… Может я чего-то не знаю…

По услышанному ранее разговору мне было ясно кого Сталин готовит на своё место. Заседания Политбюро в кабинете вождя в его отсутствие всегда проводил Маленков.

— А где Сабуров? — спрашивает сталинский преемник у Косыгина.

— Поехал в Горький принимать новую радиолокационную станцию, — отвечает Алексей Николаевич и следует за всей «могучей кучкой» в банкетный зал.

Лёва Булганин, подошедший ко мне во время разговора, заметил:

— Был я на испытаниях этой станции. Вещь! И видит далеко и самолётный запросчик есть. А новая «Унжа» и вовсе все вопросы с перехватом решит. Всю страну поясами ПВО покроем.

Я вспомнил, как там в «партизанах» проходил подготовку на базе батальона радиотехнических войск. Станция П-80, как сейчас помню. Другие дальномеры и высотомеры, дизеля в капонирах и двухуровневый подземный техпост с индикаторами и планшетистками. Всё это пронеслось галопом в голове, но я понимал, что уже и так дал пищу «солдатам Дзержинского» на предмет поколоть меня укольчиками в укромном месте, чтобы я всё выложил на блюдечко с голубой каёмочкой.

Василий Сталин хлопнул меня по плечу, и вспомнив, что я снова «контуженный», поморщился, подняв руки, помахал ладонями, мол извиняюсь… Повернулся к Булганину-младшему и махнул кулаком перед капитанской физиономией. Лёва дёрнулся.

— Саечку за испуг, — по-детски протянул Василий, и положив пальцы под подбородок друга, улучив момент так подкинул челюсть, что звонко клацнули зубы.

— Я завтра тоже на Кузнецкий, — заявляет Лёва Збарский, — там девушкам нужно письмо Диору сочинить, чтобы тот удивился и приехал весной в Союз.

— Кто такой Дегор? — шепчет мне в ухо Колобок, — И почему он должен удивляться?

Збарский услышал последнее шептание и ответил:

— Товарищ Шелепин послал приглашения в европейские Дома моды на приезд в СССР перед Международным фестивалем молодёжи, а ответили только от Кристиана Диора. Да и то, попросили удивить смелыми идеями советской моды. Что бы такого нашим дамам предложить чего ни у кого нет? Вот завтра буду рисовать идеи. Нужен ответ советских маникенщиц парижскому султану моды. Я как то раз чёрта нарисовал — сказали не похоже, а я попросил предоставить оригинал для сравнения…

Посмеялись, и тут уходившая с родителями Воля Маленкова, помахала нам от двери.

— Ей то хорошо на машине, — протянул Колобок, — А нам по лужам до остановки, хоть сапоги надевай… А нету.

Сапоги… Сейчас, что женские, что мужские модели напоминают привычные армейские офицерские сапоги. А если сделать на высоком каблуке, да ещё молнию сбоку пришпандорить.

Объясняю тему Збарскому. Тот профессиональный художник и со второго раза рисует то, что надо.

Булганинский зять, Витя Кузнецов, дошёл до кондиции и рассказывал тоже дошедшему Колобку, что пара наших адмиралов сидят за сотрудничество с союзниками в 1944-м году, а адмирал Галлер и вовсе в психушке после допросов.

— Болтун — находка для шпиона, — заплетающимся языком произносит избитую фразу бывший нахимовец и, встретив недовольный взгляд молодой супруги, спешит за нею к двери.

Генерал Сталин, выпивший с Лёвой и Микоянами на посошок, рассказывает и показывает как летал на учебном МИГе:

— На новом то и зализы получше, и крен без рывков. Рысканья почти нет. Вещь!

— Пошли уже «рыскальщик» — бесцеремонно прерывает беседу Капитолина.

— Эх, Капа… — тянет сын вождя, — Если б ты знала… Как тоскуют руки по штурвалу.

Василий Иосифович с помощью адъютанта надевает, снятый в порыве веселья, китель и, поцеловав Даше руку, затем, как Брежнев, троекратно лобызает друга Лёву под покашливание недовольной жены.

Глава 8

Пять минут, пять минут! Бой часов раздастся вскоре!

Из популярной песни.

12 июня 1950 года.

Утром на пробежку не пошли. Голова бо-бо! Сердобольная до удивления Дарья заварила нам чай и, не дождавшись похвалы, начала чаёвничать за нашим столом, рассказывая о своём, о наболевшем:

— Ночью уехал с группой. А Пхеньян далеко от линии фронта? А ну-да, Лёва говорил, далеко… Китайцы прикрывают. Вот не доверяю я китайцам. Всё то по рассказам генерала Сталина у них есть — и самурайская отвага, и немецкий орднунг, только опыта маловато… Но, не доверяю я им, хоть ты тресни. Правда, Лёва говорил, что с первого числа мирные переговоры где-то там начнутся… (Повернувшись к Колобку) Некоторые думают, что на передовой всё время шли бои. Как бы не так. Это где-нибудь в руинах Сталинграда или там Берлина может и было… А в поле… Никому не охота бежать через проходы в минном поле на вражеские пулемёты. Гаубицы они ведь бросят по паре чемоданов в указанный квадрат, а подавили или нет, не ясно… В «позиционке» и наши, и немцы люто ненавидели снайперов. Ведь, встаёшь ты в сортирном окопчике штаны застегнуть и голову чуть выше бруствера поднял. Раз — уноси готовенького! Снайперов в плен редко брали. На месте решали, как наши эсэсовцев и венгров. А немцы стреляли коммунистов и тувинцев… (Удивлённый Колобок приподнимает голову от подушки).

Дарья, польщённая вниманием, продолжает:

— Смуглых тувинцев фрицы, как и ИЛ-2, называли «Чёрная смерть». Эти наши союзники, по своим военным понятиям чести, не признавали плен и просто рубили всех сдававшихся на поле боя… Это мы с Розой узнали под Ровно. Нас туда перебросили из фронтовой школы снайперов Первого Украинского, на усиление прорвавшихся в столицу украинского Рейхскоммисариата кавалеристов генерала Павлова. Там с тувинцами и познакомились. Слышали их горловое пение? Они в этом деле мастера. Такие рулады выдают закрытым ртом, закачаешься… Что? Нет, Васечка, на передовой песни поют редко. Когда стоишь согнувшись в наспех вырытом окопе в полукилометре от врага — не до песен… Но, на войне были неписанные правила, которых практически всегда придерживались вменяемые бойцы и командиры. Нельзя было после боя стрелять по чужим санитарам и похоронной команде. Оно и понятно, кому охота всю ночь слушать стоны умирающих на нейтралке или нюхать трупный запах. Мясо оно ведь летом быстро портится… Помню, на одном из участков наши с немцами по очереди за водой ездили к роднику. Пока они бочку набирают — нам стрелять нельзя… Я вот в госпитале во Владимире лежала. У нас с обморожением ног был пленный немецкий офицер Вольфганг Морель. Никто его не охранял. Лечили, как всех, ел с нами в столовой. Наши офицеры с ним в шахматы играли. На войне важно оставаться человеком. Мы вон с гэдээровцами и венграми дружим, а лет шесть-семь назад бились с ними насмерть… В Будапеште заваруха была похлеще, чем в Берлине. Ну, чего лежим? Или мне вас, как Вовочку, из ковшика будить?