Госэкзамен

Поговорили ещё немного, и покачиваясь слегка, щеголеватый заместитель председателя Фабианской партии удалился в кусты, оповещая всех встречных о своём намерении заняться орошением оных. Н-да… действительно, притормозить надо.

Вечеринка в самом разгаре, и трезвых нет! Начудим ещё, и так начудим, что "Орошение Давида" если и не затеряется, то станет совершенно рядовым эпизодом. Проверенно.

Уж на что я не любитель, а и то… Впрочем, в меру. "В плепорцию", как выражается дядя Гилдяй, у которого эта самая "плепорция" имеет свойства изрядно растягиваться! Кстати…

… а, вот он. Найдя его глазами, успокаиваюсь. По своему обыкновению, он шумен, громогласен, и весело наседает разом на троих оппонентов, ухитряясь одерживать верх. Это ничего, это не страшно…

Вот если вечеринка в разгаре, а Владимира Алексеевича не видно и не слышно, тогда да… верный признак! Несколько минуточек ещё, и его будет видно, слышно… и разговоров хватит до ближайшей пасхи!

— А, вот ты где… — Товия наскочил на меня из толпы и затараторил на почти чистом идише, вставляя немножечко иврита для лучшего непонимания посторонними.

Дела торговые у него, как оказалось, смешались с делами сердечными, и сердце старинного друга похитила красавица из гриква. Девушка из хорошей семьи торговцев, имеет красивое приданое и много-много не слишком бедных родственников.

Ему таки плевать на цвет её кожи, но (вот где ужас!) она верующая христианка и не желает принимать гиюр, хотя для женщин, выходящих замуж, это вообще на раз-два! Ему, Товии, на это всё равно, но не всё равно на любимую маму, которая в Африке решила удариться в иудаизм всем телом, а не краешком, как раньше!

Пообещав ему помочь как минимум советом, а как максимум разговором с драгоценной мамеле, оставил его совершенно успокоенным. Они ещё с Одессы привыкли доверять мне без всяких оговорок и рассуждений, а после нашего африканского анабазиса, из которого мы выпутались без большого ущерба, но с большим прибытком, доверие близнецов стало абсолютным. Даже неловко иногда бывает…

" — Приходится оправдывать"

Заулыбавшись, Товия загудел себе под нос, и полуприкрыв глаза, принялся весьма ловко вальсировать под невидимую музыку с невидимой партнёршей. Огромная косматая фигура, кружащаяся под фонарями с развевающимися пейсами и в украинской косоворотке, которую мамеле одного из друзей-немцев вышила специально для "милого мальчика", решительно и бесповоротно врезалась в мою память.

На невысокую эстраду, сооружённую аккурат между зулусскими хижинами и двухэтажным особняком, вылез тем временем Коля, и дабы не орать лишнего, стукнул в поставленный для этого медный гонг. Затихли не сразу, а кое-где народ, подстёгиваемый алкоголем и невоспитанностью, и не подумал прерывать разговор.

— Товарищи! — выразительно посмотрев на говорунов, плантатор взял громкоговоритель, — Сейчас будем запускать фейерверки, желающие могут принять участие…

Желающие, разумеется, нашлись, потянувшись на площадку шумной гурьбой, пахнущей алкоголем, мясом, табаком и самую множечко по́том. Дядя Гиляй, подхватив под руки хохочущего Верещагина и упирающегося Бляйшмана, откормленной трусцой забежал в голову процессии и устроил затор.

— … цепляйся… да за паровозиком! Што ж тут непонятного!?

Владимир Алексеевич весьма натурально пыхтел, сопел, дыбил усы, таращил глаза и пытался изображать свисток, насмешив всех чуть не до колик. В итоге, заразив всех своей дурашливой идеей, он добился своего, и пару минут спустя, вцепившись друг дружке в бока, мы пошли за "паровозиком", дудя губами в меру сил и фантазии, и выбрасывая вбок ноги.

Ну ерунда ведь… А зашло, и как зашло! Минут с пятнадцать шатались так, стоптав по пути скамейку и проделав в кустах обширный проход, достаточный для проезда телеги.

К площадке, на которой установили фейерверки, мы прибыли в настроении, которое самое то! Смеющиеся… нет! Ржущие аки кони, толкающиеся и чувствующие себя не солидными и уважаемыми людьми, а натурально — мальчишками!

Видя с каким упоением Самуил и Товия, бывшие артиллеристы и ракетчики, запускают шутихи в звёздную темноту, расцветающую десятками разноцветных огней, только смеялся. Им-то чего? В армии не хватило?!

" — Простенько" — скептически отозвалось альтер-эго при виде взлетающих ракет и бенгальских огней, но я решительно заткнул его, размахивая искрящейся палочкой. Душе хочется праздника, и праздник есть!

… а Санька захотел поесть, и этот раб желудка сразу после салюта потащил меня за собой.

— … хобот слона, — капая слюной, вещает брат, — Миш! Ми-иша! Пойдём слонятину есть!

— Тоже мне… — фыркаю я, изображая из себя пресыщенного жизнью патриция, которой в этой жизни успел попробовать всё. Миша, чуть улыбаясь, молча идёт рядом, вкусно дыша всей грудью и щурясь на огни фонарей.

— По новому рецепту! — взъерошился Чиж, — ну Его-ор… с кем мне потом впечатлениями делиться? Ми-иш… ну скажи ему!

Закатив глаза, делаю такой вид, шо Саня мине сильно должен, и иду на дегустацию. Корнейчуков расстарался, и его повар, совместно с туземными искусниками, превзошёл все ожидания. Не знаю пока, как насчёт качества блюд, но количество — зашкаливает за все мыслимые пределы!

Отрезав себе кусок хобота на тарелку, я поставил туда же бокал с вином и принялся фланировать среди гостей, стараясь с каждым обменяться хоть несколькими словами. Благо, настроение у всех вполне такое… фестивальное.

Некоторых из них я не видел с войны, с другими виделся с той поры раз или два, едва ли не на бегу. Так что подобная неформальная обстановка — бальзам на моё сердце человека, который знает слово "психология" и умеет применять его правильно!

Отловив меня в ночном саду и вцепившись в пуговицу, Коля с пьяной решительностью изливает душу под хрипловатый аккомпанемент патефона.

— … вот так вот всё, — он колотит себя ребром ладони по горлу, попадая в такт аргентинского танго, — вот так! Ты меня понимаешь? Понимаешь?