М - 4

Едва ли не против воли Сталин снова вспомнил про ту самую папку. Неужели, и Лаврентий ТАМ есть? Собственно, что значит «неужели»? Какой глупый вопрос… Разумеется, есть, поскольку однозначно входит в самое ближнее окружение. И ему очень не хочется узнать про товарища что-то нехорошее; что-то, о чем он даже не подозревает, несмотря на все старания Власика… и не только его. Немного успокаивает одно — Алексеев в своих «воспоминаниях о будущем» Лаврентия очень хвалил, называя не слишком понятным словосочетанием «лучший кризис-менеджер двадцатого века», и утверждая, что тот оказал огромное, едва ли не решающее влияние на реализацию советского ядерного и ракетного проектов. Так что поглядим и, что бы ни оказалось в тех документах, подумаем, прежде чем принимать любые решения. Пока без Лаврентия никак нельзя, уж слишком много он на себе тянет, причем, кое-что практически единолично. Но и Шохина он ему уже не отдаст, поскольку и он тоже слишком уж многое знает…

Хозяин кабинета хмыкнул: вот, к слову, насчет этого самого «менеджера», как назвал старлей народного комиссара. В языке потомков появилось огромное количество англицизмов, интересно почему? Влияние англосаксонского мира в будущем настолько велико, что оказывает влияние даже на современный — для старшего лейтенанта, в смысле, современный — русский язык? Плохо. И с этим тоже нужно будет что-то делать. Не с англицизмами, понятно, а с их источником. Но не сейчас, когда мы с ними, — Сталин досадливо поморщился, — союзники, а после войны…

Зазвонивший телефон оторвал Иосифа Виссарионовича от невеселых размышлений. Выслушав доклад секретаря, распорядился:

— Пусть Лаврентий зайдет. Когда прибудет Борис Михайлович[17], пропустите без доклада, я жду…

Глава 13

ЦЕМЗАВОД. ПРОРЫВ

Геленджик-Новороссийск, 22 февраля 1943 года

«Новочеркасск» догнали меньше, чем за час — сказалась разница в скорости. И завидев в паре кабельтовых знакомые обводы корпуса с плавно задранным носом и белые цифры «142» на борту, Степан расслабленно выдохнул. Успели, блин…

Хотя переживал он, по большому счету, зря: ни летающие, ни плавающие фрицы во время перехода не беспокоили. Первые, видимо, неслабо получили по зубам над плацдармом и сейчас либо вернулись на аэродром зализывать раны и пополнять боекомплект, либо упокоились в каменистой новороссийской землице или на морском дне, вторые тихо-мирно сидели в своих крымских базах, дожидаясь ночи, когда можно будет выйти на относительно безопасную охоту. Так ли все обстояло в реале, Алексеев понятия не имел, но и текущее положение дел его более чем устраивало. Дошли — и ладно. Особенно, с учетом того, что раненые чувствовали себя неплохо. Даже Вешняков, получивший в спину осколок, после введения противошокового и перевязки пришел в себя. За контуженных же близким взрывом Руднева со Степановым старлей и вовсе особо не переживал: через несколько часиков окончательно оклемаются, по себе знает… ну, в смысле, помнит. А вот Серега уже в любом случае отвоевался, с перебитыми ребрами и застрявшим пониже правой лопатки осколком в бой не пойдешь. Ничего, медслужба на БДК работает штатно, и непредусмотренную морпеховской анатомией железяку извлекут, и рану заштопают, и антибиотики с прочей необходимой фармакологией образца двадцать первого века вколют…

— Вот же непруха, ну и какой из меня теперь снайпер? — отвлек Степана от размышлений Ивченко, продолжавший убиваться над героически погибшей СВТ с перебитым в районе шейки прикладом, свободно болтавшимся на ремне. В который раз тяжело вздохнув, ефрейтор привычным жестом погладил кончиками пальцев потемневшие зарубки. — Столько времени вместе фашиста били, и вот такой гембель под конец… может, еще можно починить? На корабле ж наверняка реммастерская имеется, вон он какой здоровенный? Накладки, там, поставить, или еще чего? А у морячков руки всегда с нужного места росли…

Поскольку горестные стенания снайпера продолжались уже достаточно долго, старлей, наконец, не выдержал, ответив запавшей в память и слегка видоизмененной фразой из знаменитого старого телесериала[18]:

— Не расчесывай мне нервы, их и без тебя есть, кому испортить! Например, фрицам, они в этом деле большие специалисты.

Откровенно опешивший от услышанного Николай пару секунд хлопал глазами, затем осторожно осведомился:

— Командир, а ты точно не с Одессы-мамы? Я от тебя и раньше словечки всякие слыхал, а сейчас так и вовсе словно в родные края вернулся?

— Точно, — хмыкнул Алексеев, скрывая улыбку. — А насчет твоей «светки»? Снимай прицел, да швыряй павшую в неравном бою подругу в набежавшую волну, что тот Стенька Разин свою персидскую княжну. Ну, или каких она там была? Не починишь ее уже, сам ведь прекрасно понимаешь — осколок не только приклад срубил, но и спусковой крючок вместе со скобой набок выворотил, так что и всему УСМ в любом случае тоже капец. А на борту я тебе новый ствол организую, получше прежнего. Причем, под тот же патрон. «Эсвэдэ» называется, снайперская винтовка Драгунова, так что с прицелом можешь тоже на заморачиваться. Тебе понравится, зуб даю!

— Соглашайся, Коля, — сообщил прислушивающийся к разговору старшина. — Ты ж нашего командира знаешь, ежели обещал — в лепешку расшибется, но выполнит. Так что будет у тебя новое оружие, — переглянувшись со старшим лейтенантом, Левчук понимающе подмигнул. — Видал, какие на Тихоокеанском флоте автоматы на вооружении состоят? Поди, снайперка еще и покруче будет.

— Да хватит уж про ТОФ баланду травить, — буркнул Ивченко, приняв решение и в последний раз огладив приклад. — Я, вообще-то, у моря вырос, в трех кварталах от порта и судоремонтного завода жил, уж на что, а на всякие-разные кораблики с прочими судами насмотрелся. Так что, если эта громадина, — морпех кивнул на приближающийся БДК, — с Тихого океана к нам причапала, тогда я — Леонид Утесов вместе со всем джазовым оркестром в придачу. Ладно, согласен на мену. Но вы твердо обещали, тарщ старший лейтенант!

Проводив взглядом идущего к борту катера снайпера, Левчук вопросительно кивнул старлею:

— Степа, сам им расскажешь, или я? Все одно ведь уж почти догадались, что не все так просто?

— Давай лучше ты, — без колебаний ответил Алексеев. — Ну, типа, не мог раньше, поскольку приказ и прочая секретность, все дела… короче, Ильич, у тебя в любом случае лучше получится! Все одно, как на борт поднимемся, я убегу по делам, скорее всего, надолго. А впопыхах не хотелось бы, ребята не поймут. Только без лишних подробностей. Понимаешь?

— Чего ж не понять, старшой? Сделаю в лучшем виде.

— Как считаешь, мужики сильно удивятся? Обиду не затаят?

Несколько секунд старшина задумчиво хмурился, затем пожал плечами:

— Да не особо, старшой. Словечки эти твои странные, шуточки незнакомые, то, как ты воевал… да много чего. Думаешь, они ничего не замечали? Еще как замечали и промеж собой шушукались, а я слушал, и на ус мотал. Да и рассказ твой насчет освобождения Одессы и Крыма в следующем году, тоже хорошо запомнили — ты ж тогда, Степа, даже точный срок, когда все это произойдет, назвал! Вот они и запомнили, особенно Никифор, которому ты надежду своими словами подарил… Так что не переживай, нормально мой рассказ примут. Ну, а касательно обиды? Это ты, извини, так и вовсе глупость какую-то сморозил! Какие уж тут обиды, когда война идет? Про секретность я так и вовсе молчу. Да и доверяют они тебе, сам ведь знаешь. Сильно доверяют.

Поколебавшись, Левчук добавил:

— К слову, много вас из будущего к нам на подмогу прибыло? Или тоже секрет?

— Угу, секрет Полишинеля, блин! — раздраженно дернул щекой морпех. — Весь Геленджик и половина Малой земли этот самый секрет лично наблюдала! Три боевых корабля, вон этот, к которому мы сейчас швартоваться станем, называется «большим десантным кораблем», в трюме — легкая плавающая бронетехника, будет возможность, покажу, на борту — почти батальон морской пехоты. Тот самый, где я взводным числюсь. Остальные два — ударные ракетные корабли, один вроде нынешнего крейсера, только раз в сто мощнее по вооружению, второй поменьше, типа эсминца, но фрицам тоже навалять может, мама не горюй. Пока боеприпасы не закончатся, поскольку в этом времени их взять тупо неоткуда. Только ты про все это языком не трепли. Считай, я тебе вовсе ничего не говорил.