Замена

Меня затошнило — просто невыносимо. Стол плыл перед глазами — почему-то очень близко.

В дверь постучали, и я горлом почувствовала пульс. «Он вернулся. Еще не все. Как тогда». Я встала, опираясь на стол. Заполошно колотилась EVA, ей вторила — чужая, не моя — боль в паху.

— Сиди.

Я обернулась. В дверях стояла Аска Ленгли.

— Полегчало? — спросила она, сбрасывая туфли. — Скотина сейчас далеко, и ему не до тебя.

Я только сейчас заметила, что дышу, что стиснутый кулак не дрожит — ни карминной дрожью, ни обычной. Ленгли шла ко мне из коридора, я опускалась в кресло, и на фигуре доктора играли блеклые светотени — коридорная лампа, пласт света из-за двери в ванную, отблеск монитора. Я видела ее движения: она шла, чутко реагируя на свет.

— Интересно здесь у тебя, — сказала Ленгли, устраиваясь на стуле у кровати. Она забросила ногу на ногу. — Давай знакомиться заново. Я — кризисный оперативник «Соул» доктор Аска Ленгли… Сторожевая сука Каору Нагисы.

Имя. Я вздрогнула и увидела, как на секунду изменилось лицо Ленгли: она внимательно наблюдала за мной.

— Понятно, — кивнула Аска. — Поясню сразу. У него очень высокий приоритет в «Соул», а это означает две вещи: нужно охранять его и от него.

Я молчала: слова были точны и пусты. Ленгли расстегнула нижнюю пуговицу пиджака, откинулась на спинку стула.

— Ну что же. Да будет монолог.

Она заговорила: мягко, но очень точно. Я слышала длину предложений, логические ударения и всю выверенную грамматику человека, говорящего неродной речью. Ленгли умело подбирала синонимы и устойчивые выражения.

Я ничего не понимала по смыслу: в ушах стоял сплошной ватный гул.

— А тебе ведь не все равно, — вдруг сказала она громко.

Лицо Аски оказалось в полуметре от моего. Она подалась вперед, глядя прямо мне в глаза.

«Родинка на скуле, — подумала я. — И веснушки».

— Ты сидишь, как фарфоровая. Бледная. Безразличная, немая. Но не дай бог тебя уронить.

Я почувствовала ее руку на своем бедре, а потом было крохотное беспамятство. Когда исчезли алые пятна, Аска сидела на своем месте, а между нами в воздухе кружились, исчезая, тонкие нити. Пахло горелой шерстью.

— Пояс, — подсказала Аска.

Пояс халата, который я стискивала в кулаке, стал намного короче. Я разжала саднящую ладонь — стало легче.

— Прости, но мне нужно твое внимание, Аянами. Я не со шкафом пришла поговорить.

Фарфор. Я вспомнила: на мой семнадцатый день рождения Каору уничтожил все вазы в больнице.

— Итак. Все просто: я слежу, чтобы он не переходил черту.

— Черту?

— А. Ты умеешь разговаривать, — кивнула Ленгли. — Да, черту. Мне не нужны трупы детей и открытая демонстрация способностей проводника. Свихнувшегося проводника. Что же до тебя… Он брал тебя, когда ты хотела и когда не хотела. Когда едва понимала, на каком ты свете. Он уносил тебя на крышу больницы и показывал город. Он мучил медперсонал на твоих глазах…

Ее глаза расширялись, и она вгоняла за воспоминанием воспоминание — под кожу, в нервы, прямиком в EVA. Образы были нечеткими из-за боли, но там было прошлое. Это была прошлая я.

Это — не я.

— … Скажи мне, Аянами. Скажи, почему после всего этого ты не его кукла?

Я стояла, опираясь, на стол. Я дышала — и пыталась делать это не так громко. Не так часто. Не так больно. Аска сидела на своем стуле и поправляла отвороты пиджака.

«Я ее толкнула».

Ленгли поправляла одежду, и снова что-то не так было с ее лицом.

— Держи. Нам действительно нужно поговорить.

В ее руке была сигарета.

— Ни миллиграмма никотина, — кивнула она. — Просто легкий наркотик. Не хотелось бы предлагать тебе укол.

Я смотрела на нее и молчала. Я не знала, что сказать. Вопрос «почему „не хотелось бы“?» — не в счет.

— Хорошо. Я начну.

Она села на пол, старательно подтянув на коленях брюки. Она достала зажигалку, и я ощутила, что хочу сбежать. Сигарета уже тлела у ее губ, я едва видела внимательный синий взгляд. Но Ленгли знала о никотине, и ее дурацкая, детская поза на полу была такой странной, безоружной, а моя боль — такой сильной, что я села напротив.

— Молодец, — прищурилась она из-за дыма. — Держи.

Я приняла тлеющую сигарету. Казалось, она прожжет мне руку.

— Тяни осторожно, — предупредила Аска, подбирая под себя ногу.

Потом мы молчали. Я кашляла, и звоном отдавалась в голове оглушенная EVA. Все вокруг становилось маловажным, и боль, и, то, как я дрожала в прихожей среди своей бывшей одежды. Ленгли исподлобья изучала меня.

«Синие глаза. Как у Икари».

— Мне надо понять вашу связь, Аянами. Иначе я не справлюсь, понимаешь?

Я кивнула. Смешок.

— Запомни, я нечасто обещаю не справиться.

Я смотрела со стороны на эту комнату, откуда-то из-под потолка. Мы сидели на ковре, вился дым, и что-то растворялось, уходило прочь: глупость ситуации убивала что-то страшное.

Я курила.

Я курила наркотик.

Сидя на полу.

Сидя напротив незнакомой девушки, которая представляется как «сторожева сука».

— Что ты хочешь узнать о нем?

Я вслушалась в свой голос: он был странным. Хрипотца — словно я проговорила весь день. «А еще — как ровная линия на кардиограмме».

— О нем? — удивилась Аска. — О нем — ничего. Я хочу услышать тебя.

— Что именно?

— Кто он для тебя?

— Я не знаю. Он просто был.

Ответы давались легко и честно. Я с удивлением воспринимала образы из податливой памяти: полутемная палата, повязка на глазу после исследования. Он привел ко мне хор из детской онкологии. Он дергал их за ниточки, которые видела только я.

Это была страшная песня. Но мне было все равно.

— Нагиса пришел к тебе, как к своей игрушке. В чем он ошибся?

Я смотрела на нее в ответ и не понимала вопроса.

— Ах вот даже как, — улыбнулось дымное лицо. — Хорошо. Тогда иначе: в какой момент он начал ошибаться?

Это был понятный вопрос.

…- Рей, сюда.

Я осмотрелась. Икари-сан снова ждал меня. Комната для занятий младшей группы была пуста — маленькие парты, как ящики из-под фруктов, доска в белых разводах. Учитель забыл свой пиджак. Карман был измазан мелом.

— Я изолирую Нагису. Ты больше не должна ему потакать.

— Я поняла.

Он отрезал от меня огромный кусок, я понимала это, мне было больно, но… Но мне было больно всегда.

— Хорошо, — кивнул Икари-сан. — Нам пора определиться с твоим будущим. «Соул» готов оплатить любое образование.

Слова были легкими, теплыми. Он положил передо мной распечатки: профориентационные карты, пробные тесты, какие-то диски с данными. Последним был вывод экспертной группы врачей — я читала и подписывала такие раз в полгода.

— Что это значит, Икари-сан?

— Это значит, что медикам удалось добиться нулевой динамики.

— Они остановили метастазирование? — спросили голубые глаза.

— Да.

— Эксперимент «Е»?

— Я не знаю.

Мы молчали. Она меня прервала, и мне было немного обидно. Я снова переживала тот день. День, когда я будто бы проснулась. Я очнулась в классе, среди крохотных парт для самых маленьких учеников, многие из которых гарантированно не дожили бы до моих лет.

День, когда я выбрала, кем стать и кем перестать быть.

Аска не дала мне рассказать об этом — она просто все поняла.

— Понятно. Нагиса не принял такого исхода, да?

— Да.

— Попытался восстановить свою власть?

— Не сразу.

Аска помолчала. Скрипела сигарета, скрипело дыхание. Я почти не видела комнату: мне было тепло и легко. А потом начала рассказывать Ленгли. О том, как она пыталась найти записи тех лет. О том, что данные последних дней госпиталя НИИ «Нерв» восстанавливали буквально из угольев. О том, что тех данных ей не хватает.

— Я опрашивала одного выжившего из НИИ. К сожалению, на тот момент его уже десять лет кололи галоперидолом в «Остинсе»…