Когда Герои Восстают

— Перестань думать, cuore mia (пер. с итал. «сердце мое»), — приказал Данте, но в его голосе звучал мягкий юмор, когда он перевел мой взгляд с окна на свое лицо. — Прими la dolce vita (пер. с итал. «прекрасную жизнь») и наслаждайся этими моментами со мной, va bene? (пер с итал. «хорошо?»). — он взял мою руку и поцеловал ладонь. Не думая, я обхватила ее пальцами, защищая. — Этот дом больше, чем любое другое место, где я когда-либо был. В детстве я проводил здесь почти каждое лето с матерью, Александром и Торе, а после ее смерти я жил здесь долгие годы. Это мое убежище, и надеюсь, что оно станет и твоим тоже.

— Мне кажется, что ты только и делаешь, что отдаешь мне, —,тихо сказала я ему, заставляя себя передать спутанный узел эмоций, забивший мое горло. — Я должна была помочь тебе, а теперь ты здесь как беглец только из-за меня.

— Ferma, — сказал он, — Остановись. Я всегда планировал уехать из США, и, честно говоря, я мог бы отправить Адди, Фрэнки, Марко, Чена и Якопо спасать тебя в Бруклине, но решил этого не делать. Мы все делаем выбор, Лена, не позволяй этому преследовать тебя, когда все сделано.

Я немного посмеялась.

— Знаешь, я всегда говорю это другим людям, но труднее всего применить это к себе.

— Я помогу тебе, — просто предложил он.

И тогда я полюбила его еще более яростно, чем за мгновение до этого. Потому что таким был Данте. Он был опасным человеком с самым большим сердцем, которое я когда-либо знала, и он никогда не колебался, предлагая свою любовь, руководство или защиту тем, кто в ней нуждался.

— Я люблю тебя, — сказала я ему впервые с того момента, как впервые призналась в этом на взлетной полосе в Нью-Джерси.

Почему мне казалось, что самое опасное, что я сделала за весь день, это сказала три крошечных слова, которые люди обычно произносят каждый день своей жизни?

Я люблю тебя.

Это почти абсурдно, как язык мог так аккуратно разложить по полочкам такие огромные эмоции.

— Ti amo, cuore mia, — мгновенно ответил Данте, так легко, что я почти позавидовала его способности. (пер. с итал. «я люблю тебя, мое сердце»)

Он перегнулся через консоль и, на глазах у всех собравшихся перед машиной, полностью зажал мое лицо в своих огромных ладонях и поцеловал. Он целовал меня вяло, чувственно раздвигая мои губы движением своего языка, а затем нырнул внутрь, проводя языком по моим губам. Я стонала от его вкуса, от грубого прикосновения его щетины к моей гладкой коже и от резкой боли, когда он захватил мою нижнюю губу между зубами и потянул. Закончив, он отстранился достаточно далеко, чтобы прислониться ко мне лбом.

— Теперь ты со мной, Елена. Позволь мне должным образом поприветствовать тебя в моем мире.

Я кивнула, нервы все еще бушевали в животе, но были подавлены давлением любви, взрывающейся во всей моей груди.

— Хорошо.

— Хорошо, — согласился он с мальчишеской ухмылкой, которая выдавала его нетерпеливый энтузиазм по отношению ко мне.

Он мгновенно отъехал и вышел из машины, обойдя вокруг капота со звонким Ciao — Приветствую мужчинам, собравшимся поприветствовать его. Они нестройным хором отозвались в ответ, когда Данте подошел к моей двери и потянул ее вверх и открыл для меня. Я взяла его руку и посмотрела на него, когда он подмигнул мне.

— Raggazzi (пер. с итал. «парни»), — крикнул он веселым криком, который легко разнесся по большому двору. — Хорошо оказаться дома.

В ответ раздался гулкий возглас. Амадео Сальваторе вырвался из строя справа и направился к нам. На нем была белая льняная рубашка, расстегнутая до груди, обнажавшая заросли черных волос и простая цепочка из золотых крестов. В свободных брюках, в сандалиях на ногах, с глубоким оливково-коричневым загаром и взъерошенными черными волосами, лишь слегка посеребренными на висках, он выглядел как богатый отдыхающий, а не как безжалостный дон мафии.

— Добро пожаловать домой, — поприветствовал он с широкой ухмылкой, которая прорезала складки на его щеках, возле глаз.

Я поняла, насколько он, красив, и еще раз убедилась, как редко можно увидеть такие по-настоящему золотые глаза. Я знала только Козиму и Себастьяна с таким взглядом, и это затронуло что-то слабое в глубине воспоминаний, которые я решила изучить позже.

Пока же я позволила Данте подвести меня к его псевдоотцу.

— Торе, come stai? (пер. с итал. «как ты?»)

— спросил Данте, когда они обняли друг друга за плечи и обменялись чмокающими поцелуями в обе щеки.

Торе не ослабил хватку Данте, когда они отступили назад, сжимая плечи более высокого мужчины, который светился от счастья.

— Лучше, гораздо лучше видеть тебя свободным и здоровым.

— Ты был прав, — загадочно сказал Данте, и оба бросили на меня косой взгляд. — С самого начала. Я всегда собирался изменить все ради нее.

Торе прищелкнул языком, но в его выражении лица было больше юмора и счастья, чем я когда-либо видела раньше. Задумчивый, часто сердитый человек, которого я смутно знала в юности, и стоический, осторожный Дон, которого я узнала немного лучше в Нью-Йорке, полностью заменился этим живым, теплым хозяином.

— Ты не первый человек, который изменил свою жизнь ради любви, и не будешь последним. — он перевел на меня свой тигриный взгляд и распахнул объятия. — Елена Ломбарди, добро пожаловать к нам. Надеюсь, тебе здесь понравится так же, как и мне и моему сыну.

Я слегка колебалась, годы ненависти и осуждения сковали суставы, как ржавые петли. В его глазах что-то промелькнуло, и на солнечное золото легла тень. Он выглядел... опустошенным. Это была такая сильная эмоция, но она была видна в напряжении рядом с его глазами даже после того, как он сдержал свою реакцию.

Что-то нежное во мне отреагировало на это зрелище. Я привыкла к отказу, к осуждению, и не хотела быть причиной этого в отце Данте.

Поэтому я отбросила свои сомнения и шагнула вперед, чтобы самой обнять старшего мужчину, прижимая теплые поцелуи к каждой из его измятых щек.

— Спасибо, что пригласил нас сюда, Сальваторе.

Когда я отступила назад, Данте и Торе улыбались мне. Мой мужчина выглядел гордым, а последний по-настоящему счастливым. Он прижал руку к своей щеке, куда я его поцеловала, а затем рассмеялся глубоким, грохочущим смехом.

— Это я должен благодарить тебя. Я так и не смог привыкнуть к Америке и холоду. Здесь, на юге, зима как раз такая, как надо, достаточно прохладная, чтобы надеть свитер на ночь, и все. — он вздрогнул. — В Нью-Йорке, когда я уезжал, на земле лежал снег.

— Твои кости старика не выдерживают холода, да? — поддразнил Данте.

Торе бросил на него злобный взгляд.

— Я покажу тебе, насколько я молод, завтра, когда мы проведем спарринг. Слышал от Фрэнки, что ты сбавил обороты.

Данте посмотрел через плечо на Фрэнки, который со злобной ухмылкой стоял у внедорожника, преследовавшего нас из Неаполя.

— Я займусь тобой завтра.

Фрэнки пожал плечами.

— Если Елена не задержит тебя в постели.

Когда Данте и Торе засмеялись, на моих щеках вспыхнул румянец, но я заставила себя расслабиться, когда Данте положил свою руку на мою.

— Не обращай внимания на Фрэнки, — приказал он громко, чтобы мужчина мог его услышать.

Я подняла подбородок.

— Обычно я так и делаю.

Он и несколько мужчин, выстроившихся в очередь, чтобы встретить нас, снова засмеялись. От их смеха у меня что-то екнуло в груди.

— Познакомься с нашей итальянской семьей, — сказал мне Данте, ведя нас к левой стороне очереди. — Это мой двоюродный брат и наша итальянская правая рука, Дамиано Витале.