Звезда на излом

Нельзя раздирать эрухини лошадьми и смеяться, что не сразу умерли, отвечала себе Келонниль-стрелок, обходя шатер и открывая сундуки один за другим. Нельзя вырубать леса Оссирианда и травить нандор орками и гаурами. Нельзя силой забирать женщин из семей и бить их. Нельзя жечь Таур-им-Дуинат. Нельзя палить онодримов орочьим огнем, который липнет к стволу и не гасится водой. Нельзя делать морготовы дела и думать, что так и надо.

На мгновение Келонниль показалось — за уверенность, что так и надо, она ненавидит больше, чем за что-либо другое. Потому что она – основа всего.

Бумаги, вспомнила она слово. Ох, вот это напугало ее больше всего. Она забыла само слово! Бумаги, пергамент, письма...

Какие-то письма, свёрнутые трубочками, нашлись только под подушкой лежанки.

Келонниль отсчитала время, поставила масляные лампы у дальней стены возле ковров, спрятала письма и нож в одежде — и вышла наружу. Прежняя нандэ из Оссирианда плакала у нее внутри.

...Девчонка-аданэт уже замёрзла и тряслась под белым плащом. Ей бросили синий ватный халат, подпоясали. Это чудо, что все удалось — но у них совсем мало времени.

— Сейчас выходим, твердым шагом идем к шатру женщин, заходим за него, — Моррамэ поглядел на звёзды. Говорил он только для аданэт. — Начинается тревога — бежим что есть силы.

Что произойдет первым, неотрывно думала нандэ, шагая по грязному утоптанному снегу — загорится шатер Ульгэра, или князья поведут вторую атаку?

Гиль-Эстель, Звезда надежды, хорошо видимая отсюда, коснулась кромки Большого леса. Затем раздались крики, и затрубил вастакский рог с северного края стойбища. Князь Маэдрос успел первым.

Они бежали, как нандэ никогда в жизни не бегала. Потому что никогда ещё нандэ не пыталась обогнать вражьи стрелы по сухому снегу, который даже ее ноги словно бы плохо держит, одновременно таща за собой смертную женщину, проваливающуюся в этот проклятый снег почти по колено. Когда Моррамэ взвалил ее на плечо — начал проваливаться он.

Стрела возникла рядом в этом рыхлом снегу, утонув почти целиком, потом другая, третья. Обожгло ногу. Дёрнуло волосы.

Эделлин глухо охнул, шатнулся, побежал дальше, но медленнее. Келонниль ухватила за руку его.

— Бегите, — тот выдернул руку. — Без девчонки затаились бы.

— Да, — она снова его ухватила. Дальше, дальше...

Что быстрее, доскачут свои заснеженные всадники, выскочившие из какой-то низины, или подстрелят, или догонят вастаки?.. Вон уже тревогу трубят от шатра вождя, вон далеко слева конники нолдор снова разворачиваются и врассыпную уходят к лесу...

Когда она готовилась вскочить на лошадь, ровно в то самое мгновение, нандэ поймала стрелу в зад. Пока ее долго везли по лесу, перекинутую через седло, как мешок — думала, что ей не повезло.

Потом увидела, как снимают с коней белого полуживого Эделлина и заледеневшую девчонку, и решила, что обошлось.

Холодно только было ужасно.

*

— Как близнецы? – был первый вопрос Маглора.

— Все хорошо, — отозвался удивленный Амрод с небольшим колебанием. — Халадины сложили, наконец, свою… баню. Сейчас отогреем вас.

Зубами Маэдрос еще не стучал – но злой холод донимал его непрерывно всю обратную дорогу. Ночь выдалась ясной и ледяной, казалось, звезды тихонько хрустят наверху, и невольно опять догоняли мысли – в Хэлкараксэ было уже так, или еще холоднее?

Интересно, чем измерить холод?..

— Пусть разведчики отогреваются, наверняка поморозились хуже нашего, — Маглор спешился, бросил поводья мальчишке-адану, а щит – оруженосцу.

Этьяро принял у Маэдроса щит-коготь, помог снять доспех, исчез с грузом в дверях княжьего дома.

— Поморозившихся в баню нельзя, — сказал тут же старая Нэл из хадорингов, поставленная следить за мыльным и банным хозяйством. – Шкура снимется вместе с одеждой. Мы их просто в тепло, а горячее внутрь.

Маэдроса едва заметно передернуло. Он снял перчатку, привычно прижав к боку, развернул теплый рукав на правом запястье. Оно было ледяным и тихо ныло от холода, но чувствительности не потеряло.

— По Хитлуму знаешь? – спросил ее Амрод.

— По нему. Зимы там были… как здешние. И через горы… — старуха махнула рукой и поставила перед ним две деревянные бадейки с веревочными ручками. Внутри постукивали ковшики поменьше, плетеная мочалка. – Только она еще не в полную силу протопилась.

— А нам и не нужно в полную. – Амрод подхватил бадейки. – Эти сумасброды халадинские топят так, что дышишь еле-еле, а потом купаются в снегу. Говорят, еще их предки за Синими горами такое придумали, там тоже были холодные зимы. А я хочу вас просто отогреть и вымыть.

— И себя не забудь.

— Забудешь тут! Хотя ты прав, скоро мне в мастерской вовсе нюх отшибать начнет. Любопытно, как же делали кожи наше первое поколение? Там, на востоке?..

Этот поселок был кольцом из приземистых, с крышами до самой земли длинных домов, полуутопленных в землю, сложенных по большей части из торфа. Сейчас, под снегом, и с нескольких сотен шагов нельзя было отличить от холмов или курганов, только струйки дыма и выдавали жилье. Но дым мгновенно развеивался под северным ветром, даже не поднимаясь высоко.

Только баню построили из дерева. Не лучшего, но что делать. Онодримы указывали сухие, больные, грозящие упасть и порой очень старые деревья для вырубки, и только радовались, когда рубили упавшие стволы – это очищало лес, сберегая от пожаров.

Амрод распахнул дверь, пригнувшись, исчез внутри. Все же и эта постройка была приземистой, хоть и ушла в землю с лица больше чем наполовину. А вот задом она выходила на берег озерца, и Маэдрос мимолетно подумал – будет выше уровня воды.

Потолок внутри все равно был для него низким. Так было везде, кроме их охотничьих и княжьих домов. Он с недовольством подумал – неужели придется однажды привыкнуть?

В сухой комнатке братья уже скидывали одежду. Из следующей двери текло теплом. Он привычно сбросил кафтан, распустил завязку ворота рубахи одной рукой, стащил за ворот. Разулся, наступая одной ногой на носок сапога другой. Этьяро жестом предложил помощь – он отказался. Слишком привык делать все сам.

Все еще порой доказывал, что может.

Хотя железной руки немного не хватало. Даже неподвижная ладонь позволяет больше, чем пустое запястье.

— Железная тебя обожжет внутри, — сказал Амрод, поймав его взгляд.

— Я снял бы ее последней, — Маэдрос раздражённо отбросил штаны, потом все же подобрал, перекинул через правое предплечье, сложил, как остальную одежду.

Вошёл, нагнувшись, следом за братьями во внутреннюю дверь.

Здесь светился только очаг, в котором калились крупные округлые камни, над ним уходила в крышу тонкая глиняная труба с задвижкой. Вдоль стены тянулись лавки, почему-то двух высот, обычные и повыше.

— Зачем это?

— Когда в полную силу, на верхних особенно жарко.

Котел воды над очагом. Бочка холодной воды у входа. Пустые бадейки. Ещё одна дверь, наружу, в дальней стене, обитая старыми тряпками. Простые массивные табуреты из обрезков досок. Желобок в полу, уходящий под стену. Маэдрос привычно отмечал детали на случай... На случай внезапной опасности.

Но главное — тепло, забирающееся под кожу, шепчущее о безопасности...

— Майтимо!

— Не смотри так. — Он бросил нож на высокую лавку. Сел, откинулся назад с облегчением.

— Майтимо, это баня.

— И что? — спросил он.

Амрод пожал плечами, начал смешивать в бадейке холодную и горячую воду.

Протянул кусок мыла, ещё из старых запасов, и берестяной туесок со смесью сухого ила и глиняного порошка, который использовали для мытья все чаще. Смывался он хуже, но очищал неплохо.

— Помочь?

— Я справлюсь, — повторил Руссандол, расплетая спутанную косу.

Выбор между тем, чтобы обрезать волосы или ходить грязными вокруг него обсуждали все чаще. Мужчины народа Бора, собиравшие хвост на выбритой с боков голове, первыми начали его укорачивать, но не срезали. Другие аданы тоже стали подрезать покороче, едва ниже плеч.