Звезда на излом

— Впереди большой орк, идёт к тебе!

— Понял!

Звон и звяканье. Сверху стреляют, но тот, кто приближается, сам закован в тяжёлую броню и закрыт щитом. Звон стрел словно очерчивает для слуха Руссандола его тело в доспехе и огромный щит.

А в руках у такого наверняка булава.

Орк хочет красивой драки, орк не знает про балрога или ему плевать, орк велик и силен — Руссандол слышит его гулкое дыхание на высоте почти своего роста. Орк громко и торжественно ревёт, требуя поединка. Хочет быть победителем.

Руссандол не может позволить себе эту роскошь. Потому он срывается вперед, пока орк еще ревёт свой вызов, и попросту вгоняет в это — звучащее, дышащее, пахнущее злобой и верой в себя — меч на всю длину.

Рев захлёбывается, последний удар орка скрежещет по спине Феанариона, а дальше начинается хаос. Одни враги кидаются к нему, другие прочь, наверху коротко и резко звучит тетива. А снизу с улицы вдруг доносятся, прорываясь сквозь хаос, вопли и скрежет, ровные гулкие удары и боевой клич, который он готов был не слышать уже никогда.

— Айя Феанаро! — три знакомых голоса рядом.

— За Сирион! За Амон Эреб!! — вторят им человеческие голоса.

— Гондолин!! — Рыкнули слева приглушённо, словно бы из-за стены или за углом. — Гондолин и Сирион!

Грохот рядом и волна жара! Руссандол сперва шарахается прочь, кажется, вместе с орками, и лишь потом понимает, что обрушилось там, где стоял его стрелок, его внезапные глаза. Стрелок с иатримским выговором.

— Сзади! — доносится вопль Халлана, Руссандол отмахивается назад уже привычно.

Скрежет металла сливается с коротким дребезгом, и его словно бьют бронированным кулаком в бок. Не остановили, но замедлили, проклятье, замедлили!

Стиснув зубы, он шаг за шагом двигался туда, где звучали голоса, и где звонко рубили длинные мечи по скверным орочьим доспехам.

Новый короткий дребезг — бронированный кулак не просто воткнули в бок, а словно вогнали под ребра.

Стена. Слева может быть стена.

Голоса людей и эльдар теперь недалеко, и Халлан орет уж совсем непотребные ругательства. Наткнувшись на горячую стену, Феанарион опирается на нее, смахивает мечом кого-то мелкого и вонючего, закрывается щитом, расслышав опять скрип.

Стреляли почти в упор.

Это снова было как удар кулаком, в щит и в грудь, и снова тот кулак вогнали поглубже. А за ним обычный скрежет, и привычные уже стрелы клюют его в руки и в плечи, порой оставаясь и застревая в стыках.

Щит работы Курво ещё держится. Держит его здесь. Опора вернее стены за спиной. Все равно стена жжется. Только руку стало трудно поднять.

Они появляются слева — три ярких пятна, живые огни. Встают перед ним стеной — и остальная темнота в глазах вдруг наполняется живыми тусклыми углями, по которым переливаются и мигают страх, злоба и азарт. Угли замирают, чуть отступив.

— Кано! — выдыхает в испуге Халлан, справа и впрямь он.

— Дерись, — отвечает Руссандол.

Наплывает запах тлеющих волос. Наверное, его собственных. Шаги, и приближаются другие живые огни.

— Попытаемся пробиться к гавани, — это голос Моррамэ. — Почти все отплыли, кто смог.

— Улицы горят, — отвечает ему, подходя, гондолинец, — нужны тряпки, лица замотать. Кано Майтимо, ты выдержишь?.. — Он осекается.

Руссандол выпрямился.

— Мешает, — сказал он, кривясь. — Деритесь.

И понял, что воздуха опять не хватает, и бороться за вдох нужно заново. Давят к земле доспехи, тянет руку неподъемный щит.

—Деритесь…

Потом звуки и запахи исчезли, погасли, как свечи.

**

Верхняя, деревянная половина охваченного огнем маяка даже не обрушилась — ссыпалась вниз огненным дождем вся сразу, накрыв половину отступающих враз, не разбирая. Карнистиро успел вскинуть измятый, закопченый щит, вскрикнуть яростно...

И остался только треск огня и стоны обожженных уцелевших.

Потом, через мгновение, страшно завыл Карнетьяро. Замыкающий. Уцелевший с той стороны, отброшенный на несколько шагов ударом горелого обломка в кольчужный бок и даже не обожженный всерьез.

Он не думал ни о чем — просто кинулся вперёд, в груду горящих бревен, хватаясь за черные концы, не чувствуя боли, и только пытаясь растащить, раскатать, достать...

—Кано!! Кано Карнистиро!!

Груда мощных бревен, бывшая только что здешним маяком, приглашающе трещала и гудела в огне.

Кто-то потащил его назад, повалил и набросил плащ на голову. Карнетьяро вырывался, пока не получил по голове уже всерьез. Только это и вернуло его в действительность, и лишь после удара он ощутил боль в руках, вонь паленого, жжение от жара на спине, на затылке — и на лице, которое только что пузырями не пошло.

— У тебя волосы горели, болван безмозглый! Вот же вы в голову ударенные все!

И высокий худой синда, Враг знает, откуда взявшийся, врезал ему по шлему второй раз.

— Опять... Опять!!! — простонал нолдо. — Опять бесполезный болван!!

— Да, болван! Вставай, дерево! Пока мы не сгорели тут сами! Обойдем с другой стороны, пока можем! Не трогай лицо, лосище тупое! Бежим, не то я тут с тобой сам сгорю!

Устав говорить, он вздернул нолдо на ноги и, вцепившись в локоть железными пальцами, потащил за собой. Карнетьяро шел, шатаясь как пьяный, оглушенный и отравленный виной до самых костей.

Он снова потерял вожака. Снова не спас его. Второго из своих князей. За брата кано Тьелкормо оторвёт ему голову прямо у фэа и будет прав тысячу раз! Ходячее несчастье, позор всего войска Первого дома, вот он кто!

— Очнись! — серый больно пнул его по щиколотке. — Бежим!!

По другую сторону маяка один склад пылал, но второй и вправду разобрали, лишь одна из его стен горела, лёжа внутри бывшей постройки, да доски крыши валялись повсюду, и вдоль каменной стены справа пробежать было нетрудно.

— Отпусти, полудурок, какого драуга! — нолдо попытался высвободиться. — Я заслужил здесь сдохнуть!

— Никто из нас не заслужил здесь умереть! Ни ты, ни даже твой князь, будь он неладен! Ни тот десяток эльдар и аданов, что засыпало брёвнами вместе с ним! Беги или я погоню тебя пинками!

— Ты спятил, серый?

— Можно подумать, ты в своем уме, черно-красный!

Синда вдруг обернулся, вглядываясь в верхний конец улицы. Взял лук наизготовку. Там, позади, дрожал от жара воздух и пылали стены, но волей случая, горящие дома здесь рушились то друг на друга, то внутрь себя, проход не завалило, и, если очень захотеть жить и уметь терпеть, пройти ещё было можно. Наверное.

— Орки вроде не рвутся в пожарища так... Не разобрать в проклятой жаропляске!

Карнетьяро невольно слушал его, как треск пламени или далёкие испуганные вопли орков. Ему хотелось... Не быть. Не стоять тут, прижимаясь к горячей стене. А честно лежать под брёвнами рядом с кано Карнистиро.

Нет, гореть все же не хотелось. Но быть было... Нестерпимо стыдно. Нестерпимо жгло лицо и уши, от стыда или ожогов, не разберёшь.

—Смотри туда, — толкнул его странный синда.

Карнетьяро посмотрел — и вздрогнул.

Их было четверо или пятеро — высоких не по-орочьи, бредущих и пятящихся по самой середине улицы, поддерживая друг друга. А вот то, что маячило позади них, было врагами уже наверняка.

— Чего встал? — вдруг очень обыденно сказал синда. — Мне нужны еще стрелы, а им вода, облиться. Там вон, — мотнул белобрысой головой в сторону гавани, — должны быть хоть орочьи стрелы, от первой волны. Ведра для воды — по всей гавани полно. Вставай. Иди, неси воду и стрелы. Пока они ещё идут. Я их прикрою.

И серый натянул лук, прищурясь в пожарище.

Как кукла, которую потянули за верёвочки, Карнетьяро нога за ногу побрел вдоль стены к воде. Шаг за шагом, чем больше он двигался и думал о простых, обычных вещах — вёдрах, стрелах и своих прожженных перчатках — тем больше он словно бы выныривал из черного отчаяния и двигался все увереннее. Через двадцать шагов он перешёл на бег и даже задумался, на чем потом плыть, если их не дождались.