Страница 29 из 70
У черноволосого юноши дыра в груди от когтей была такая, что кулак бы вошел. А он еще жил и дышал… Карнетьяро его узнал, по случайности лицо почти не обгорело.
Стон, как выдох, побежал по рядам.
Кано Карнистиро шагнул к Диорову сыну с другой стороны, взглянул. Оскалился, кровь так и бросилась ему в лицо от ярости. Посмотрел на тварюгу – и перемахнул завал одним прыжком. Правда, шатнулся изрядно, выпрямляясь.
— А я думал, на мою долю паленых морготовых ящериц не хватит! — рявкнул он на всю площадь. — Стрелки! Цельтесь по глазам. Я его дорежу!
И сам показался горящим в своих чешуйчатых доспехах и шлеме работы отца, отразивших свет пожара. Двинулся вперед.
— Айя Феанаро! – выкрикнули десятка три голосов. Верные Первого дома выскакивали на завал, потрясая оружием. Даже охотники Рыжих. А воины самого Карнистиро готовили тяжелые стрелометы, жаль, тех стрелометов было всего пять.
— Подранок на подранка, — хмыкнул стоящий рядом адан, приходя в себя. Кто-то уже ругался, распаляясь, выходило плохо.
Лорд Эгалмот был очень бледен, как многие гондолинцы. Страх накрывал их всех куда сильнее и ярче. Или они чувствовали его честнее, подумал Карнетьяро, прикусив губу.
— Вот гордец, — сказал громко Эгалмот, тяжело перебираясь через завал, словно немолодой атани. — Не будь жадным, Феанарион, на двоих хватит.
Фалатримские стрелки со стены первыми спустили тетивы, и морготова тварь уныло заревела. Первые стрелы вспыхнули прямо в воздухе – но казалось, некоторые все же достигли цели. Затем выстрелили охотники Амбаруссар и дориатские лучники в серых плащах. У Карнетьяро, увы, лука не было. Он подумал – и потянул из ножен первый метательный нож. Этот не сгорит.
Вскочил на завал, огляделся.
Сын Диора уже погас. Но перед этим пытался улыбнуться.
*
Перерубленная в полете стрела хлестнула его остриём по лицу, и свет исчез. Он чувствовал текущую по щеке кровь, пытался открыть правый глаз, но его упорно заливало той кровью. Стоя один среди врагов, Руссандол теперь не видел ничего.
Бросившегося теперь орка он сшиб щитом на слух, по воплю.
Прыгнул влево, к стене дома, уже горящего, очертив мечом полукруг. Резанул при этом ещё что-то. Вокруг было море звуков и множество живых, дышащих, ворчащих, гремящих снаряжением тварей. Вонь дыма, звериная вонь врага и ближе всего запах крови — орочьей и собственной.
Страх оказаться снова беззащитным перед ними поднялся изнутри — и как это водится, обернулся новой яростью.
Не возьмёте живым! Больше никогда!
Он рубил их на слух и наугад, как деревья и кусты, все быстрее и быстрее, выжигая оставшиеся силы. Порой удар уходил в пустоту, и ярость от этого только росла. Слух все больше обострялся, среди шума он уже различал и рычащее дыхание больших орков, готовящихся броситься, и лязг ятагана, который тащат из ножен, и внезапный скрип тетивы.
Отпрыгнул к стене дома. Память рисовала ему улицу, какой та была за мгновение до стрелы, и это тоже стало опорой. Стена сделалась горячее, где-то рядом с шорохом сыпались обломки не то угольки.
От первой стрелы он закрылся, но стрелял не один орк, стреляли двое, и вторая стрела скользнула по левому плечу. Будь он в кольчуге, осталась бы торчать.
Тетива скрипнула снова. Орк целился не спеша. А второй? Движется одновременно с первым!
Руссандол метнулся влево, рубанув в прыжке мечом туда, где слышал дыхание. От него шарахнулись, он услышал новый звук, шелест и трение. Другое оружие? Крутнул мечом снова, очерчивая двойную петлю вокруг себя — и концом меча отрубил деревянное древко. Тут же со звяканьем задел другое железо.
Копья. Его хотят поднять на копья, как тролля!
Руссандол засмеялся. О, его хорошо боятся!
Он пропустил новый звон тетивы, и стрела вонзилась в правое плечо, в стык доспехов. Его все ещё хотели обезоружить!?
Провалитесь к Морготу! Он хорошо научился терпеть боль! Слишком хорошо! Рука держит щит, и ладно.
Он в ярости рубил направо и налево, но живого теперь на расстоянии удара не было — лишь копья и древки копий тянулись к нему, оттесняя шаг за шагом, прижимая к горячей стене, все новые и новые появлялись взамен разрубленных.
Как все просто — полсотни орков с копьями против одного, это лучше, чем балрог!
«Не дождетесь!»
Он опустил было меч — ему в грудь пытались упереть сразу несколько копий, но ниже их не было, острие меча свободно скользнуло в воздухе. И тогда он, отшвырнув их согнувшись, бросился под копья как под воду.
Время капало мгновениями.
Рывок — меч скрежещет по железу и уходит в податливое, вонючее тело. Правая рука бьёт вверх кромкой щита, отшвыривая другое тело, он выпрямляется с яростным криком, пинками раскидывая врагов, расчищая место для взмаха мечом.
— Айя Феанаро!! — уже не крик, уже рык, каждый взмах меча приходится в мясо.
— За Химринг!
Что-то колет его в бок, но боли уже нет, только ярость.
— За Финдекано!
Кто-то от страха вцепляется зубами в наруч, он взмахом руки ударяет во врага этим кем-то, и оно слетает, ломая зубы.
— За Амбаруссу!
Вокруг стоит сплошной вопль, забивая слух. Рубить. Колоть.
— За Финдарато!
Острие врезается ему в бок, но слишком медленно, он разворачивается, и стальной клык соскальзывает со скрежетом. Взмах, и что-то с дребезгом падает и катится в той стороне.
— За Нолофинвэ!
Он — это слух, рука с мечом, щит и доспех. Он бросается туда и сюда, на звук, рубя и топча, отпрыгивая в стороны, если слышит среди воплей скрип тетивы. Его почти нет, есть только цели, много целей — дышащих, орущих, разящих грязью, кровью и страхом.
За все, что было, и все, что не сбылось.
Но капли выигранных мгновений иссякают, целей вблизи все меньше, все чаще он снова срубает мечом древки и наконечники копий. Неподалеку рычит команды кто-то большой и злобный, Руссандол бросается в его сторону — и отшатывается от стены стальных клыков, на которую почти напоролся.
Даже орки учатся на ошибках.
Доспех и щит спасают его ещё раз, но по щеке катится свежая кровь, и пластина на бедре пробита.
Он замирает, впитывая всем собой звуки и запахи, ища путь следующему броску или удару. Вокруг только дружное рычание и хриплое вонючее дыхание морготовых тварей. И ещё особая вонь, которой он не сразу нашел название. Которая усилилась после того броска под копья.
Да это их страх всего лишь.
Скрипит тетива. Не иначе, попробуют расстрелять, удерживая копьями здесь. Где? А, снова гарь и жарко, снова к стене, и дом горит сильнее.
Если прыгнуть поверх копий, можно пробиться вновь. Жаль, совсем нет места для разбега, и мгновение, пока оно было, упущено.
«Меньше размышлять надо в драке».
Первые копья вновь упираются ему в щит и в нагрудник.
Новый звон тетивы — с другой стороны! Визгливый крик и шум падения, упирающиеся в него копья вдруг опускаются.
— Влево!! — раздается звенящий холодный голос, и Руссандол прыгает влево и вверх ещё до того, как голос отзвучал. Врезается снова в толпу — одни с воплями шарахаются, другие с воплями и звоном пыряют его всем, что есть. Если пробивают, то неглубоко, и значит, это неважно.
— Сзади!
Отмашка назад, туда, где особо злобный рев, меч рассекает кончиком металл, и рев прерывает булькающий хрип.
Тетива сверху звенит почти непрерывно, и радостнее этой музыки только голос Макалаурэ, но того нет и не будет здесь. Он откуда-то знает. Так же твердо, как знает, что второй брат жив.
— Право-назад!
Он бьёт туда краем щита.
Его невольные глаза стоят где-то на крыше, на ещё не горящей, и Руссандол прорубается в ту сторону, мимо жара и сыплющихся углей. Теперь он различает, как звук отражается от стен домов — или ему кажется, но полагается на это. А ещё он словно бы различает среди бессмысленных темных пятен перед глазами светлый силуэт там, наверху.
И еле тлеющее пятно чуть дальше, в той стороне, где орки рычат особенно злобно.