Есть такая профессия...

— Я папе напишу! Вы не имеете права! — Детская истерика вызывает смешки.

— Я разочарован, сын. — Мир маленького грязнули только что рухнул, он смотрит в глаза отцу и понимает, что не вышло, потому делает, что сказано, весь дрожа.

— Сиятельный наследник мыться пробовал? — морщится Гермиона, это ее первые слова, Люциус Малфой краснеет. — Наставница, можно вас?

Подхожу, смотрю…

— Где ж вы, батенька, взяли класс червей, имеющих лентовидную форму и состоящих из различного количества анатомически изолированных члеников — проглоттид? Размеры червей варьируют, кстати, от нескольких миллиметров до 10-15 метров и более. В Мунго. Не в школе с такими радостями разбираться и обследовать более тщательно весь Слизерин.

Что-то отец грязнули побледнел, не упал бы. А другие-то как на него смотрят… Подхватился и утащил отпрыска в камин. Даже в чем-то жалко. Что у нас осталось-то…

— Гермиона, дезинфекция, и смени перчатки, сейчас у нас будет чемпион Хогвартса.

— Что вы имеете в виду? — родители Паркинсон заинтересовались.

— По грязи чемпион, — спокойно пояснила я, не глядя на разозленного лорда, видела я таких лордов…

Девочка вошла, разделась, что-то меня зацепило. Остановила ее и начала диагностировать. Что-то мне все-таки не нравится. Стоит, вся сжалась, на глазах слезы, в глазах отчаяние, неприятный запах присутствует…

— Гермиона, солнышко, целителя Сметвика сюда мне быстро.

— Тут я. — Оперативный ты мой.

— Посмотри-ка, по-моему, чем-то специфическим прокляли, нет?

— Ох… Давно такого не видел. Отдаешь ее мне?

— Отдаю, конечно. Она пыталась справиться сама, никому ничего не сказала, глупышка.

***

Хэллоуин. Тяжелый день для моего малыша, день потери, день памяти. Мы с ним сегодня отправимся на могилу его родителей и помянем, конечно, по нашему обычаю. Глазки с утра на мокром месте. Надо будет с ним поговорить.

— Наставница, а можно я с вами? Гарри будет плохо и грустно. Можно? — ученица моя с большим добрым сердцем.

Держит малыша за руку и будто согревает, вот уже и робкая улыбка появилась. Хорошая девочка, хорошая, дай Бог, чтобы не зачерствела.

— Хорошо, дети. Готовы? — Кивнули, мои хорошие.

Незаметно, но все больше привязываюсь к ним. Вот они, серьезные какие, за руки взялись, готовы. Значит, пора нам. Камин, питейное заведение. Вышли, очистились и медленно двинулись на кладбище. В руках цветы, в глазах печаль. Павшие родители… В жизни малыша тоже была война, она была давно, но отняла у него самое дорогое, как и у меня когда-то. Непрошенная слеза ползет по щеке, быстро смахиваю ее, чтобы не заметили. Вот и кладбище, гранитные плиты… Малыш падает на колени перед могилами родителей, Гермиона опускается рядом с ним, обнимая и поддерживая. Так и стоят вдвоем перед могилами, оба в слезах. Что шепчет Гермиона?

— Я никогда не узнаю, какими вы были, но хочу сказать спасибо за то, что есть Гарри.

Господи, маленькая моя… Она благодарит их за малыша, за то, что они дали ему жизнь. Даже не знаю, откуда у двенадцатилетней девочки такое понимание, а слова… Слова идут от сердца, из самых глубин души. Симпатия у детей явно обоюдная. Положили цветы, поднялись, посмотрели друг на друга и кинулись ко мне. Я присела, чтобы обнять плачущих детей. «За что? Почему так?» Нет ответа на эти вопросы, на то и смерть. Она забирает всегда самое дорогое, самое важное, как забрала доченьку.

Дети начали успокаиваться, мы поднялись и пошли прочь…

========== Высочайшее уважение к жизни ==========

Комментарий к Высочайшее уважение к жизни

В связи с респираторной инфекцией у автора, ожидать быстрого продолжения не следует.

В воздухе ощущается атмосфера праздника — скоро Рождество. На память приходят праздники до… до семнадцатого года. Елочка, мишура, волшебство. Дети разъезжаются по домам, пообещала ученице навестить ее на каникулах — аж засияла вся. Малыш погрустнел отчего-то.

— Что случилось, Гарри?

— Мы в замке остаемся, да?

— С чего это? — удивилась я. — Рождество — семейный праздник, а ты — моя семья.

Какие чистые, яркие эмоции, просто брызжут во все стороны: недоверие, страх обмана и искреннее счастье. Рассмеялась, прижала к себе. Пора идти в Большой зал, последний завтрак и домой. Дети радостные, все в ожидании праздника. Райвенкловки чистенькие, аккуратные. Хорошо все-таки, что я не стала их позорить прилюдно, а просто поговорила с каждой, пообещав… Много чего пообещала, они поверили и исправились. Неглупые девочки, хотя за полтора месяца осмотрела каждую и, слава Богу, без сюрпризов. Паркинсон так и не выписали из Мунго, чем-то очень нехорошим ее прокляли. Еще и непонятно, кто. Вернувшиеся змейки-грязнульки сидят тихо-тихо, уже не выступают, что тоже хорошо.

Можно сказать, что за эти полгода дети привыкли к гигиене и сюрпризов больше не будет. Как вспомню, что было, когда мне рассказали, что Уизли ставят опыты на детях… Менгеле доморощенные. Конечно, я сразу же вызвала Гиппократа и авроров. Долго рассказывала им о докторе Менгеле, фашистах и количестве жертв. А еще — к чему могут привести такие опыты. Оба Уизли еще несовершеннолетние — на тюрьму не наработали, но в школе им делать нечего. Авроры были в ужасе от подробностей, рассказанных мной, особенно об утрате в результате таких опытов репродуктивной способности у пары первокурсников. Вот это был взрыв. Сильный, яркий, как ФОТАБ* глубокой ночью. Поголовье рыжиков в Хогвартсе резко сократилось, закончились их «шутки».

Впрочем, не стоит о них, нынче у нас праздник. Добрались до станции в каретах, запряженных какими-то черными скелетовидными конями. Паровоз уже ждет, я смотрю на него, а в голове совсем другой поезд — обляпанный белой краской, с красными крестами на бортах. Хотя мы их замазывали, потому что стервятники по ним и целили, а так был шанс прорваться… Будто наяву увидела Ефремыча… Суетящихся девочек, укладывающих в вагоны ранбольных, как их называли вначале. Помотала головой, прогоняя видение, и повела детей к вагону. Сегодня мы поедем со всеми и только потом отправимся домой. Малыш радуется возможности еще немного побыть с Гермионой. Дети, дети… Дай Бог, чтобы вам не выпало того, что выпало нам.

Поезд дал гудок и отправился со станции. Тепло, хорошо, в купе тихо, только дети сидят рядышком и болтают о чем-то, я не прислушиваюсь, только смотрю в окно. Вот ведь, думала, что война уже отпустила меня, а она вона как. Всего только поезд, но возвращаются картины, встают перед глазами… За окном заснеженные поля, а, кажется, что сейчас в купе войдет Машенька и позовет на обход. Сколько я таких полей повидала…

Вот и станция, в глубоких раздумьях даже не заметила, как пронеслось время. Что ж, пора на выход. Вышли на перрон, десятки детей и взрослых вызывают улыбку, Гермиона смотрит немножко виновато, что такое?

— Родители за барьером, они маг… Люди.

— Правильно, малышка, все мы люди, с палкой или без.

Вот и ее родители, вполне обеспеченные на вид люди. Смотрят с волнением на счастливую дочь, я чуть прижала малыша к себе, чтобы не чувствовал себя одиноким.

— Мама, папа, разрешите вам представить мою наставницу — целителя Помфри, — гордо заявила девочка.

Внимательный взгляд коллег, открытый взгляд им навстречу. Минут пятнадцать хвалила Гермиону, отчего та стала совсем бордовой. «Я горжусь своей ученицей». В этом взгляде так много, что не описать словами — гордость, счастье… Нет таких слов. Настала минута прощания. Жестом остановила шагнувшего отца ученицы.

— Не мешайте им, коллега, — тихо попросила.

Не буду подслушивать, как они прощаются, это очень личный процесс, почти интимный. Дети привыкли друг к другу за это время, поэтому им тяжело расставаться. Вот, обнялись, прижались друг к другу. Сколько в этом детской наивной нежности, прелесть просто.

Гермиона отправилась с родителями, а мы — домой. В пустой до этого момента дом. Нужно было многое купить, поэтому, переодевшись и оставив вещи, мы отправились в город. Елка, потому что какое же Рождество без елочки? Продукты и много-много украшений. И началось самое важное в этом празднике…