Страница 8 из 94
Рука сама дергается в сторону горла. Удар. Молниеносный, жесткий, беспощадный. «Надеюсь, не промазал», — быстрая мысль в голове, говорящая о том, что точно высчитать расположение сонной артерии было слишком сложно под скоплением жира на шее.
Первая секунда после удара — страх. Вторая секунда после удара — она открывает рот, и я вижу, как это существо жадно втягивает кислород. Третья секунда — я чувствую страх... Он связан с осознанием моего провала и того, что ко мне заявится чистильщик... а я и не стану сопротивляться, потому что самым мерзким образом провалил задание! Четвертая секунда — её глаза резко, беспорядочно дергаются во все стороны сразу. Пятая секунда — туша делает несколько коротких шагов вперед, после чего несколько назад и начинает раскачиваться.
«Неужели Тихоне повезло?» — вместе с этой мыслью делаю несколько быстрых шагов вперед.
Все тело напрягается до предела. Я пытаюсь не только поймать, но и удержать жертву, чтобы аккуратно положить её на пол... чтобы не было удара. Да, таковой заглушится, но не пропадет вовсе!
«Да... Тихоне повезло! — думаю я, аккуратно опуская тело на пол. — Хотя, возможно, не так сильно, как хотелось бы, — легкие выплевывают короткие, тяжелые выдохи, связанные с постепенным опусканием туши на пол. — Теперь надо двигаться очень быстро... если здесь есть кто-то еще, помимо совсем маленького ребенка, которого трогать нельзя, у меня могут быть проблемы», — мысли вспышками слов возникают перед глазами, чтобы оставить после себя мутные силуэты, которых на самом деле не было и нет.
Опустив тушу на пол, быстрыми движениями изучаю жилые квадраты. Я уже понял, что тут есть ребенок, и его колыбельку уже увидел тоже... Осталось только убедиться в том, что больше здесь никого нет! И никого, кроме младенца, не было.
«Твою участь будут решать другие. Не я, малыш, — думаю я, подходя к кроватке — Твоя судьба не принадлежит тебе или мне. Я — всего лишь инструмент очистки. Ты — лишь пылинка, которую я не могу уничтожить, но могу смахнуть в сторону», — заканчиваю внутренний монолог, после чего выскакиваю из жилых квадратов в коридор, чтобы забрать оттуда свой рабочий стол.
Затаскиваю то, что тащил через весь город. Благим матом, не покидая границ собственных мыслей, обругиваю того архитектора, который придумал делать это — пускай небольшие, но очень неудобные ступеньки при входе в жилые квадраты... Проклинаю его от всего сердца, после чего переключаюсь на мысль что порожек был роскошью элитных зданий, районов и палат высоких особ, которые нос умудряются задирать до небес! Переключаюсь на рассуждение, что все те, кто начал подражать и присовокуплять в свои квартиры подобные небольшие ступеньки — законченные кретины, и всех таких надо изничтожить по заданному нам порядку: место обитания человека должно быть функциональным, а не служить ради созерцания! Ради созерцания есть бары и бордели. Остальное является избыточным проявлением личности, которой у нас быть не должно... не в погребальном.
Преодолеваю порожек. Затаскиваю стол в квартиру. Младенец пока что спит в своей колыбельке. Это не может расстроить. Это только радует, но радость непродолжительная. Она заканчивается ровно в тот момент, когда я наконец в полной мере обращаю внимание на хозяйку этого провонявшего жизнедеятельностью пристанища.
«Черт... — скулы напряжены настолько сильно, что в голову отдаётся чистая, без примесей, боль. — Эта еще больше предыдущего заказа! — думаю я и с ненавистью вспоминаю этаж, ступеньки и вновь начинаю материть порожек, будь он неладен. — А если еще и её муженек такой же необъятный... то у меня будут большие! Очень большие проблемы с транспортировкой сырья до места приемки, — меня передергивает. — Так... сначала надо позаботиться о том, чтобы малыш спал... это будет не так-то сложно... для подобного у меня всегда есть припрятанные сонные свечи, которые способствуют продлению сна! Такие, которые используют высшие Фрейлины, алхимики и прочая мерзость в своих закулисных играх».
Захожу в комнату младенца. Зажигаю свечку и оставляю её на полу. Она дает мне время для спокойной, размеренной работы. Она отводит от меня любые взгляды, так как ребенок спокоен, звуков нет, никто не тревожится... Сама жизнь замирает в том обличье, в котором должна быть в нашей бетонной части города.
Из стола-ящика достаю мешок огромных размеров. В лучшие времена спецзаказов наподобие этого в такой с легкостью вмещалось сразу три или четыре тела! Здесь — одно... огромное, желеподобное, ужасное тело, которое одним только чудом не лопнуло, распираемое давлением изнутри наружу! Которое только благодаря божественному или ещё какому чуду до сих пор не лопнуло под натиском жира... которое двигалось...
«Наверное, это один из тех нечастых случаев, когда меня можно поблагодарить за подобное... Когда прекращение жизни можно считать прекращением мук, связанных с болезнями, с тяжестью, с ужасной сущностью такого заболевания! — думаю я, после чего в голове возникает очередной вопрос, которого в голове не должно быть. — Сколько мыла получится наварить из этой бабы?! — и тут же мой кулак сам бьет меня по лицу. — Забудь! Не думай! Не задавай вопросов!» — тут же ругаю сам себя — кулаком, потому что так тише... пощёчиной было бы звонко... и никакая сонная свеча не помогла бы удержать малютку в мире снов!
Уместилась. Она уместилась! Только благодаря неплотной структуре у меня получилось запихнуть это тело в ящик рабочего стола!
«Но вот вопрос: а поместится ли туда еще одно? — думаю я, созерцая плоды своей работы и понимая, что потратил слишком много времени и при других обстоятельствах это могло бы не только навести на меня подозрения, а пустить чистильщика по моему следу. — Надо определиться с тем, каким образом нести ребенка... в ящик он, скорее всего, не вместится... Так же у меня никаким образом не получится нести его на руках... на плечо не закинуть, а положив на стол, я очень сильно рискую, особенно, если заверну в мешок и мешок будет плакать. Таким образом я буду привлекать слишком много ненужного внимания. На себе нести не хочу… не хочу пропахнуть ребенком. С этим надо что-нибудь придумать до прихода мужчины, — мысли опарышами шевелятся в моей голове, и я, буквально физически, могу почувствовать эти сокращения. — Если бы не объемы женщины... они втроем точно вместились бы в ящик! И не было бы проблем, ведь мир надежно изолирован от звуков, которые есть в его недрах».
Дожидаюсь мужчину. Его возвращение становится новостью для меня, причем такой же, как и его объемы, которые вгоняют меня в затруднительное положение, которые буквально уничтожают надежду на нормальное продолжение. Далее по пунктам.
Первое, что становится для меня новостью — то, как открылась дверь. Это происходит спустя несколько минут после того, как я закончил запихивать тело его женушки в ящик. Второе, что оглушает меня — его объёмы. Я даже думаю: «Аристократы явно планируют что-то непонятное, грандиозное, и им для подготовки необходимо огромное количества мыла высочайшего качества, особенной свинины и украшений из редких костей».
Третье, что оказывается из рамок вон выходящим и заставляет подумать, что один имперлик для подобного слишком мало — второе тело не желает вмещаться и буквально требует поступить с ним так же, как и в предыдущем заказе.
Четвертое — это меня добивает окончательно и бесповоротно: стол оказывается настолько тяжелым, что я прикладываю невероятное количество усилий, чтобы сдвинуть его с места. Надвигающийся спуск по лестнице превращается в невыполнимое задание. Пятое — свеча хорошо действует на малыша. Все время он спокойно спит. Он не мешает мне выполнять мою работу, и это компенсирует все те неустойки, за которые я готов был потребовать тройную плату.