Страница 15 из 94
И это жутко даже для таких, как я — обитателей погребального квартала, где тишина — основное правило существования. Ещё меня поражает самое фигурное место, какое только можно придумать. Произошедшее преобразование не только изогнуло все здания в разные стороны, оно завернуло их спиралями. Смотрится это красиво, безумно и страшно. Остальные пространства более-менее адекватны, на мой взгляд. Не считая глубокого отверстия в земле, которое осталось после исчезновения башни.
«Причём эта дыра настолько глубокая, что ни одна исследовательская экспедиция до сих пор не смогла достигнуть дна этой отвесной пропасти», — размышляю я, обходя стороной основную тему, которой не хотел касаться из-за приятного чувства внутри желудка.
Молнией прошибает одна мысль, которую я тут же воплощаю на бумаге и передаю бармену. Тот смотрит на записку, на меня, на записку, после чего разворачивается и принимается делать по написанному мной. Спустя пару минут он ставит на стойку два стакана. Как оказалось спустя несколько секунд, второй предназначается для него. Бармен говорит: «Я просто обязан попробовать подобное пойло!» после чего взглядом указывает мне на стакан, берёт свой, слегка приподнимает в знаке «чок» а потом мы одновременно делаем по глотку. Жидкость мягко обжигает вкусовые сосочки на языке, а потом скользит вниз, оставив после себя отличное, кисло-сладкое, мягкое послевкусие, которое даже не требует выдоха.
— Ух! Хорошая штука! Самое оно, когда хочешь долго, с наслаждением и в говно! — смеётся бармен. — Слушай, человек, который не показывает лица, скажи мне вот о чем, как называется это пойло? Просто никогда раньше не встречал подобного, а вот ты написал, и мне зашло! Прямо даже очень! — он вновь смеётся.
Я слушаю, вырываю очередной листик и быстрым почерком пишу: «Назови этот коктейль в мою честь, то есть «Тихоня». Дарю твоему заведению идею за отличное жаркое», после чего протягиваю бармену. Тот читает, и выражение его лица сильно изменяется. Он смотрит на меня, и, черт, в этом взгляде столько ужаса, сколько я не испытывал в теневой части района искусств.
Вырываю еще один листик из своей записной книжки. Пишу наставление. Передаю его бармену и, если бы не бандана на лице, он бы увидел мой потуг улыбки. Я пишу следующее: «Не волнуйся. Я никого не трону. Все нормально. Друг». Мне кажется, что такое обращение должно расположить ко мне. В принципе, лицо бармена расслабляется, и он машет в мою сторону рукой, после чего приближается и шепчет на ухо: «Как бы то ни было, спасибо за оплату и коктейль. Думаю, он станет фишечкой моего заведения».
Я киваю, залпом допиваю, кидаю еще поларгена на стойку, после чего встаю и быстро покидаю этот прекрасный бар. К этому моменту начинает светать, а люди уже вываливаются из своих жилых квадратов и заполоняют улицы телами.
Я думаю: «Да, хорошо, что я назвался этому дядьке. В случае чего, если к нему кто— нибудь придет по моим следам, то он сможет сказать, что ничего обо мне не знает и что похожий по описанию гражданин заходил, покушал и ушел в неизвестном направлении. Как минимум он должен быть в безопасности, зная, с кем по случайности связался... как максимум я должен петлять любыми доступными мне способами. Пускай они будут глупыми и наивными, но любой способ — это способ!» — и с этими мыслями направляюсь в сторону ближайшей аптеки.
«Поскольку мое лицо мало кому известно, лучше воспользоваться этим... А для того, чтобы это сделать, мне необходима ментоловая мазь и как можно больше шариков из сладкой мяты... Иначе я сдохну от булимии и обезвоживания, ибо заблюю весь квартал Храма искусств! — потихоньку хихикаю от мысли о том, чтобы в абстрактный ад сюрреализма, пропущенного через призму психоделики, добавить немного пятен из прекрасного жаркого и желудочного сока — Мерзость! Но ведь искусство не всегда принимает привлекательные формы! Иногда, как раз наоборот, показывает всю грязь мира.