Инквизитор и чума

Глава 3

— Чёрная смерть? — переспрашивает девушка, резко подняв голову и вновь утопив инквизитора в глубине своих невероятных, благословленных глаз. В её взгляде нечто хищное, что-то кроваво-страшное, но инквизитор принимает это за испуг, шок и отчаяние.

— Не волнуйся, дочь божия, — говорит он по-отечески добро, — мы сможем одолеть любой мор, любую печаль и смерть, — и тут же замечает то, чего уже некоторое время не замечал. Прихожане, которые неистово воздавали поклоны в молитве, сейчас затихли и встали вокруг неприлично близко стоящих инквизитора и чужачки. С их уст срываются названия… Нет, имена двух смертей, что разрывали неизмеримо большой и в то же время непостижимо маленький мир.

— Ещё одна беда…

— Красная, чёрная…

— Смерть идёт за нашими душами…

— Бог проклял Просперо и его подданных?..

— Всевышний проклял?

— Все это ведьмы… ведьмы… ведьмы… и сам лукавый…

— Кто упомянул имя нечестивого?! — ревёт инквизитор. Его руки описывают огромную окружность в момент его поворота на пятках. — Кто посмел назвать его в храме БОЖЬЕМ?! — гортанным, тяжелым, хриплым голосом гремит высокий мужчина в тяжёлой чёрной рясе.

Окружившие чужачку и инквизитора люди отшатываются. Никто не ожидал такой бурной реакции.

— Кто, я спрашиваю?! КТО?! — взывает он вновь, а потом словно видит себя со стороны.

Святой отец видит морщинки треугольника смерти, видит глубокие морщины, исполосовавшие лоб, сведенные брови и совершенно бешеные, как у обезумевшего пса, глаза.

Люди, окружившие разговаривавших, отступают. На их лицах праведный страх, вызванный праведным гневом высокого мужчины. Его глаза быстро пробегают по глазам окружавших прихожан. Он проникает в их мысли, выворачивает наружу, вынимая самое потаённое. Это длится всего одну секунду, после чего инквизитор вновь вопиет бешеным голосом.

— Кто назвал одно из имён предводителя бесов?! — голос гремит, разрывая связки, добавляя мерзкого металлического привкуса во рту.

— Не гневайся, святой отец! — просяще произносит беглянка из графства Просперо. — Не гневайся! Не поддавайся! Борись! — она хватает инквизитора за напряженное предплечье, заканчивающееся кистью со скрюченными костлявыми пальцами. Одним движением девушка заставляет его тело сделать оборот и предстать перед её глазами… её разными глазами, в которых концентрируется божье провидение.

— Дочь… божья, — ошарашенно произносит тот, забыв о своём гневе. — Господи! — говорит он, и под уставшими, изнеможёнными глазами сверкают жидкие кристаллы слез. — Боже… — срывается с губ инквизитора, а в следующий миг колени его жёстко упираются в каменные плиты пола. — Прости, Господи! — шёпотом, практические неразличимо, произносит он, и его голова тяжелым шаром падает в объятия хрупкой девушки с глазами разного цвета. Его веки встречаются, и он чувствует её запах. Запах мяты, ладана и чего-то сладковатого. От этого запаха мысли его прочищаются. Тело… инквизитор чувствует силы во всех своих членах. Душа… она лишилась смятения, страха, отчаяния и уныния. Сердце… больше нет гнева, больше нет скорби, больше нет ни боли, ни отвращения. Святой отец чувствовует лишь то, что чувствовал тогда, много лет назад, когда впервые пришёл на урок в семинарию. Это было счастье. Он открывает глаза.

«Тьма… липкая, обволакивающая пальцы тьма», — думает он, подняв руку перед собой и различив слабые контуры пальцев.

— Чёрная Смерть… пришла… за мной? — сквозь хрип срывается с его губ.

Тепло на лбу, придавливающее его голову, вздрагивает. Только сейчас он чувствует мягкое, нежное касание к его голове, которое не прерывалось.

— Проснулся? — в словах, прозвучавших во тьме, он слышит улыбку. — Ты долго спал… ты был измучен… — теперь он слышит в словах лишь тонкие линии морщин вокруг опущенных уголков губ.

— Что происходит? — срывается с его обветренных тонких линий губ.

— Ты спал. Долго. Сладко. Крепко, — отражаясь от правящей пространством тьмы, звучат слова. — Аббаты перенесли тебя сюда и позволили мне остаться рядом, чтобы ухаживать, — вновь приятный, нежный голос пролетает искрой сквозь внутренность древнего Хаоса.

— Я… — произносит он и замолкает. Инквизитор даже не знает, что хочет, должен, может сказать.

— Молчи, — вновь раскатом хрустальных бусин, потревоженных ветром, пзвучит голос. — Спи… завтра тебя ждёт длинный день, — длинные волосы касаются лица высокого мужчины, и он вновь чувствует тот магический запах. В затухающем сознании, за секунду до вхождения в мир Морфея, он видит над собой две радужки глаз. На короткое мгновение инквизитор пугается.

— Где я? — спрашивает он у обладателя глаз.

— В твоей комнате, — отвечает девичий голос.

«Странно, — мелькает в голове у инквизитора. — Здесь нет окон, не горят свечи… свету не от чего отражаться… Как я увидел эти великолепные, разные глаза?» — думает он, а после проваливается в забытие.

Инквизитор слушает одну длинную, одну бесконечную, одну прекрасную песню. Сквозь тяжёлую пелену сна он слышит голос ангела, что переливается и искрит так, как это делает лучик света, пойманный в надежную клетку алмаза. Высокий человек смотрит страшный сон, лишенный красок. Он чувствует, как сердце трепещет от беспокойства под рёбрами, но ничего не может поделать. Его сознание следует сквозь выстроенные мыслями улицы города сна. Мужчина стучится в двери домов, аккуратно расставленных по обеим сторонам дороги, но слышит лишь эхо, уходящее побродить по проспекту, и слышал, как звук пропадает в пустоте застенка.

Следуя сквозь этот беспокойный сон, инквизитор смотрит в окна домов. Оттуда за ним пристально наблюдают глаза. Сотни пар глаз, лишенных тел. И лишь изредка высокий человек замечает нечто странное и страшное. Редко, но к стёклам окон прикасается пятерня человеческой руки, в центре которой расположился любопытный глаз. И ещё… только спустя некоторое время инквизитор замечает ещё одну руку. Она мелькает реже, но от её вида становится дурно. На той пятерне, на ладони, расположился рот. С кривыми черно-жёлтыми зубами… который замер, еще до прикосновения к стеклу, искаженным в крике. После прикосновения изо рта высовывается длинный язык, который начинает жадно облизывать прозрачную поверхность, разделяющую существо и высокого мужчину в чёрных тяжелых одеждах. Только сейчас инквизитор начинает понимать, что на нем толстый, тяжелый кожаный костюм, защищающий в битве против Чёрной смерти.

Он продолжал двигаться по тоннелю, наполненному безжизненными глазами, следящими за ним. Инквизитор только что заметил, что все зрачки, преследовавшие его, лишены искры, лишены осознания, и видит, что они принимают в себя все стекло, что может хранить в себе сама смерть. И ещё те странные две пятерни все чаще мелькают среди появляющихся чёрных силуэтов.

Высокий мужчина ощущает тепло своего тела в тяжелой коже своего длинноносого костюма. Он чувствует благовоние трав, что прекрасным сухим полем раскинулись в клюве шлема. Он смотрит сквозь стеклянные окуляры и наблюдает за тем, как наблюдают за ним. И вновь его пронзает очередное откровение, пропитанное мраком происходящего. Инквизитор не видит своего отражения в окнах, в которых все больше прорезаются, словно в мраморе, тела, одаренные мертвыми… да, мертвыми глазами.

«Надо остановиться, — думает он, но не может повлиять на своё тело. — Я должен остановиться, — судорожная мысль бьётся в конвульсиях в его разуме. — Остановись!» — высокий человек старается закричать, но не может раскрыть рта.

И ещё одно осознание является ему.

«Это не маска… — думает он. — Это не клюв моей маски! Это мое лицо…» — холодный пот капельками инея оседает на лбу инквизитора.