Страница 8 из 26
Высокий мужчина чувствует, как дыхание замедляется. Так, как если бы его кто-то начал душить, но шея его свободна. Он старается сделать глубокий вдох, но с каждым следующим расправить легкие кислородом становится все сложнее. Наконец, к нему подкрадывается паника. Она спряталась за его спиной и теперь идёт вслед, наступая на пятки.
«Бежать… бежать… бежать — барабаном стучит в мыслях инквизитора. — Бежать… проснись… проснуться… бежать… встать…» — судорожно жужжат мысли, перебиваемые песней, звучащей где-то в отдалении. Голос ангела становится все тише… так же, как и мысли высокого мужчины.
Тело несёт куда-то вперёд. Окна мелькают справа и слева все чаще. Оттуда на инквизитора смотрят глаза с потухшими зрачками, с потерявшими свой блеск радужками. Они указывают на него — все как один — указующими перстами на уставших почерневших кистях.
Нейроны прекращают попытки сопротивления этому невероятному, подчиняющему импульсу. Даже в своих мыслях мужчина, чьё существо внезапно превратилось в одеяние борца с Чёрной смертью, перестаёт сопротивляться. Теперь голос, что он слышит в своей голове, в быстром темпе начитывает молитву.
— Отец небесный, породивший на свет по образу и подобию детей своих, обращаясь к тебе, прошу, молю о спасении души моей. Тело мое стало подвластно ироду, низвергнутому в пучину боли и отчаяния, И тянет он меня, сына твоего, теперь вслед за собой в омут темный. Отец небесный, что ниспослал на землю тобою сотворенную, сына своего. Великий и могучий, всесильный и всемудрейший господь-бог. Отвадь от меня щупальца неблаговерного, изгнанного из сада райского. Да спаси душу мою, только тебе принадлежащую. Аминь! — тараторит инквизитор , фокусируясь только на своих мыслях, только на молитве, но практически неслышная и далекая песнь голосом ангелов отбирает большую часть внимания. Инквизитор не слышит ни единого слова, только лишь гласные звуки протяжным небесно-красивым стоном.
Высокий мужчина бросает тщетные попытки закрыть глаза, чтобы красками, взятыми из-под сердца, на обратной стороне века попытаться нарисовать символ борьбы с Чёрной смертью. Сейчас он просто представляет перевёрнутую пирамиду, состоящую из сокращающегося заклинания «ABRACADABRA». Инквизитор мысленно произносит каждую строку.
«ABRACADABRA. ABRACADABR. ABRACADAB. ABRACADA. ABRACAD, — в этот момент он замечает, что больше не слышит даже своих мыслей. — ABRACA. ABRAC. ABRA, — с каждым новым повтором становится все сложнее, все страшнее. — ABR, — думает он о магическом слове в очередной раз, и тело, что стало костюмом, резко дёргается вверх, и сознание начинает быстрое восхождение на самую высокую лестницу города. Там инквизитор, вместе со свитой, сжигал всех без разбора.
Сердце колотится подобно крысе, чувствующей приближение чего-то поистине страшного.
Он оказывается на площади, откуда ушёл буквально несколько часов назад. Достигнув этого места, где несколько часов назад он общался с ведьмой, тело инквизитора останавливается. Он вновь может ощутить себя как целое существо. И даже песня, что так тихо, но так назойливо звучала в голове, унимается. Даже сердце, что колотилось как рыба, выброшенная на берег, успокаивается и, поймав свой обычный ритм, бьётся в груди высокого человека.
— Господи! — молвит он, и руки поднимаются к лицу и ощупывают ладонями страшную маску, что надета на голову. — Снять! Её надо снять, — сбивчиво, впопыхах, произносит инквизитор, позабыв обо всем вокруг. Его руки скользят на затылок. Туда, где застежка. Он знает, что найдёт её там, но все равно молит своего бога о том, чтобы она была на своём месте.
— Спасибо тебе, Всевышний! — с облегчением выдыхает высокий мужчина и в ту же секунду сначала расцепляет небольшие крючки, а затем стаскивает с головы длинноносую маску. Теперь его взору открывается совершенно все и в других тонах. Он прощается со стеклянными окулярами и видит окружающий его мир четко. Во всех тёплых оттенках чёрного и серого, которые он только мог видеть. А потом его отвлекает небольшой хлопок. Даже нет, щелчок, где-то позади. Обычно такой звук издают стопы, которые касаются камня или мрамора при ходьбе. И вот этот звук заставляет инквизитора развернуться на сто восемьдесят градусов.
Перед ним предстаёт нечто большое, монолитное, совершенно тёмное, в красивой резной раме. Словно он стоит перед смолой, заключённой в деревянные стены, выполненные неизвестным резчиком.
Рука инквизитора поднимается и касается поверхности появившегося перед ним обрамлённого обелиска. Она тёплая, она гладкая, матовая. Высокий мужчина, скинувший оковы тяжелого костюма, прикасается к этому нечто щекой, и на лице его возникает удовлетворённая улыбка. Вновь звучит отдаленная и прекрасная песня, которую поёт ангел.
«Неужели этот сюр, неужто этот кошмар подошёл к концу, и теперь я смогу отдохнуть?» — появляется вопрос в голове инквизитора, и тот поворачивается, чтобы посмотреть на скинутые им вещи. Они лежат на прежнем месте, и от осознания этого тепло разливается по жилам от самого сердца.
Высокий мужчина ногой стоит на площади, где недавно казнили ведьм и сжигали тела мертвых и не успевших скончаться от страшной болезни. Его ладони мягко скользят по поверхности тёплого чёрного нечто, появившегося здесь. Он хочет прижаться и пропитаться тем невероятным теплом, что сочится из закованного в дерево, похожего на смолу обелиска. Внезапно этот предмет начинает постепенно терять своё матовое свойство. Он становится все более глянцевым, и через несколько быстро пролетевших минут на его поверхности начинает появляться отражение. Оно словно отрисовывается. Медленно, по черте. Так, как будто ленивый художник, что переносит работу, делает штрих, дабы воспользоваться им как предлогом к последующему продолжительному отдыху. Внимание инквизитора любопытством приковано к возникающему изображению.
Сколько инквизитор ни вглядывается, сколько бы ни пытается различить из силуэта цельную картину, ему это не удаётся. Он замечает, что черты со временем исчезают. Что они пропадают так, как если бы теряли силу цвета. А он все стоит и вглядывается, и слушает прекрасную песню ангелов, что вновь так четко звучит в его голове.
Проходит еще некоторое время, и инквизитор, руки которого лежат на возникшем из ниоткуда обрамленном камне, замечает, что силуэт постепенно увеличивается. Так, как если бы то, что было внутри, приближалось к краю из самой глубины. Так, как если бы с другой стороны был длинный коридор, и по нему шел путник, и приближался бы он к двери, которой и является этот закованный в дерево обелиск.
Подумав про это, он сразу видит сходство с дверью, которое не замечал до сих пор. Пока его взор гулял по искусно вырезанной раме, силуэт значительно увеличивается. Линии становятся более четкими и будто бы постепенно перестают пропадать вовсе. Это зрелище завораживает и пугает одновременно. Это зрелище, как танец огня, приковывает к себе. Это зрелище несёт за собой тяжелый мешок под названием «неизвестность».
Вновь голоса ангелов становятся громче, ближе, чётче. Теперь инквизитор может различить слова. Это действительно песня, больше похожая на колыбельную. На убаюкивающую песню, в слова которой, на самом деле, лучше не вслушиваться. Лучше не думать о значении словосочетаний и о том, что значит контекст коротких предложений. Вновь инквизитора прошивает холодом ледяного пота, инеем, изморозью осевшем на нагом теле. Все потому, что он слышит и не может не слушать.
Ангелы на иконах кровью плачут,
Чёрные капли смолой на крест капают,
Плесень осела на образа́х налётом,
Книга изнутри, как яблоко, гниет.