Страница 24 из 26
Наступает жидкое, влажное утро. Еще до первых солнечных лучей, все служители этого святого дома, собираются в главной зале, где инквизитор благословляет их, обернув лицо смоченной в святой воде тряпкой.
— А где настоятель и… — звучит имя того мужчины, который упокоился вместе с учителем.
— Сегодня ночью я вновь увидел ангела, — говорит инквизитор. — Он явился и дал особые указания для наших братьев! Проснувшись, я направился к ним и пересказал все то, что услышал, и они немедленно приступили к выполнению задания от всех святых и от отца нашего мудрейшего, — он уподобляется самому великому из всех лжецов и врёт так, чтобы поверить в собственную ложь…
«Только так они поверят в мои сказки», — думает инквизитор, сочиняя на ходу очередную историю.
— Аминь! — выкрикивает кто-то один из прислужников, и через миг его крик подхватывают остальные, своими разными и такими цветущими голосами создав великолепный звук, который прокатывается по главной зале и наполняет душу инквизитора добром и любовью, словно благословляя на задуманное, страшное.
Служители святого дома покидают свою обитель вместе с первыми лучами солнца и направляются в назначенное им место, чтобы там, предаваясь молитвам, ждать снисхождения ангела. Инквизитор, проводив всех своих братьев, приступает к реализации задуманного им плана и спускается в подвалы, чтобы принести под главный символ веры масло и мазут, предназначенные для обработки факелов.
«Хорошо, что Мора послушала меня и ушла отсюда, — думает он. — Хорошо, что её чистая душа имеет шанс избежать страшной участи», — он не видел её с момента возвращения в храм и думает, что девушка, с глазами, впитавшими в себя свет и тьму, последовала его совету и покинула проклятое место.
В течение нескольких часов, надрывая спину, инквизитор перекатывает, перетаскивает бочки, чтобы поставить их в главном зале. Затем он делает подобие фитиля из одежд и прокладывает его вдоль стены, ближе к двери. Он уже знает, о чем он будет говорить, уже знает, как он уйдет из святого дома и что дальше будет делать.
Паства собирается в обычное время, чтобы склониться в молитвах и мольбах о прощении. Все входящие в святой дом поникшие, серые, вялые. Виной тому болезнь, которая уже завладела телами и проникала своими щупальцами глубоко внутрь, в поисках души. Мужчины и женщины заходят и занимают свободные места на скамейках, и сейчас людей намного меньше, чем на самом деле может вместить под своими стенами пристанище святого духа на грешной земле.
Инквизитор, облаченный в кожаный костюм борца с черной смертью подходит к трибуне. Окидывает своим взглядом прихожан, что смотрят на него без особого доверия, и начинает читать строчки святых слов из самой великой в мире книги. Он читает долго, нараспев, ожидая, когда люди начнут подпевать ему, погрузившись в подобие нирваны. Инквизитор знает, что рано или поздно каждый из присутствующих потеряет свой рассудок, поддавшись коллективизму и одному разуму, выданному на всех. Он выжидает этот момент так, как охотник выслеживает редкого зверька, чтобы завладеть его шкурой. Он понимает, что у него всего одна попытка, чтобы спасти всех ценой своей собственной души.
Когда все приготовления закончены...
Когда люди, пришедшие на службу, дабы вымолить прощение и избавление от страшной болезни, впадают в состояние транса и перестают думать... Когда инквизитор спускается с небольшого подиума и забирает с собой святое писание...
Когда люди завороженно смотрят на него, стоящего около двери, он читает слова индульгенции и застывает в проеме. Несколько секунд он смотрит на паству, на бочки, удобно и практически незаметно расположившиеся под стенами, на книгу в руке. Потом, его свободная рука ныряет в подобие кармана и достаёт оттуда два небольших камешка. Инквизитор присаживается и наклоняется поближе к одному углу, образованному стеной и полом, и одним движение высекает сноп искр.
Толпа охает. Никто не ожидал такого. Также никто и помыслить не мог, что огонь быстро поползёт вдоль линии стены. Никто из пришедших и представить не мог, что двери храма закроются, отгородив их от свежего воздуха и заперев вместе с пламенем, что быстро бежит в направлении одной из множества бочек.
Инквизитор, двигаясь быстро и четко, успевает покинуть стены святого дома и даже засовывает в ручки специально приготовленную задвижку, к тому моменту, когда пламя забирается в плотный деревянный контейнер. Того, что происходит дальше, инквизитор не ожидал… никто не ожидал…
Гремит взрыв, после чего из храма раздаются крики страха и отчаяния, крики боли и непонимания, крики утраты и последних мгновений. Также помещение наполняется дымом и запахом паленого дерева, тканей и плоти. Через несколько секунд гремит еще один взрыв, и вместе с ним от святого дома отлетает огромный кусок стены, в котором прекрасно проглядывается бушующее голодное пламя.
Инквизитор делает несколько шагов прочь, чтобы иметь возможность созерцать то, что он сотворил своими руками. Он поднимает руки к небу, падает на колени и молится о спасении душ. Его тело обмякает, и он припадает разбитым лбом к холодной земле, на которой свой танец танцуют тени и рисунки, отбрасываемые языками пламени. А инквизитор читает и читает строки, заученные наизусть, и неустанно просит помиловать тех, кто находится в жерле и очищается и от грехов, и от страшной болезни.
Инквизитор открывает спасенную им книгу и находит свой самый любимый отрывок. Он начинает зачитывать его, чуя запах горелого мяса и слушая страшную музыку агонии. Гремит еще череда взрывов и новые части святого дома вылетают из остова. Конструкция кренится на один бок и теперь уже не выглядит столь величественной и всемогущей
— Все потому, что здесь уже давно нет бога, — говорит инквизитор, после чего выдавливает из себя скупое «Аминь».
«Вот и все… — думает он. — Пора и мне отправиться на встречу с…» — он не может произнести имени первого из падших.
— Думаю, я обязан уйти в том же виде, в котором пришел на этот свет, — говорит он, после чего начинает слой за слоем оголяться. Сначала он снимает с себя перчатки и освободает поврежденную, гниющую плоть, от которой пахнет сладким. Затем инквизитор стаскивает с себя сапоги, каждый раз переламываясь пополам и припрыгивая на одной ноге в попытках удержать равновесие. Его стопы тоже покусаны чумой, так же как и лодыжки, и колени, и бедра… Инквизитор раздевается вплоть до того момента, пока не делается совсем голым, смотрящим в бурное пламя, пожирающее то, что было святыней.
— Мне пора — говорит инквизитор и, зачитывая святое писание, направляется в пламя.
С каждым шагом дышать все тяжелее и тяжелее. В какой-то момент кожа на лице сначала натягивается от моментально испарившейся жидкости, а потом лопается, вывернув мясо наружу, но даже это не останавливает инквизитора. А потом... все процессы его тела останавливаются.
«Я… привык… к боли? — думает он. — Или я уже умер и направляюсь к…» — он вновь не может назвать его имя и лишь кашляет.
В этот момент инквизитор стоит на пороге святого дома. Огонь яростно бросается на него, но он ничего не чувствует, а его организм, пятнами помеченный чумой, никак не реагирует на эти нападки.
— Какой ты молодец, — инквизитор слышит голос, который не спутал бы ни с каким другим. — Ты устроил прекрасную жатву! Ты сделал все за меня, — этот голос уверенный, тяжелый, упоительный. — Мой маленький, плохой… мой любимый помощничек!
— Ты?! — инквизитор резко поворачивается к источнику звука. — Мора, это ты?! — он смотрит сквозь танцующий огонь в попытках разглядеть маленькую девушку, к которой испытывает намного больше, чем может себе позволить.