Инквизитор и чума

Глава 8

— Уведите его! — кричит один из почетных служителей церкви, кто стоит прямо под трибуной, за которой стоит инквизитор и рядом с которой стоит Мора. — У него горячка… он в бреду! — кричит старец, стараясь выгородить того, кому служил много лет. — Уводите его!

Несколько молодых парней прыжком взлетают на возвышенность и берут под руки инквизитора, заламывая его, и небольшую, хрупкую Мору, которая не сопротивляется.

— Успокойтесь! Прошу вас! Успокойтесь! Предстаньте перед ликом божьим, глупцы! — еще один старец с трудом, через коленки, поднимается на возвышенность и проходит за трибуну. — Молчать!

Этот мужчина не хуже инквизитора умеет использовать здешнюю акустику… даже лучше! Ведь это он научил инквизитора тому, как нужно говорить, как чувствовать собственный голос, как возвышаться на крылах своих голосовых связок и проникать в мысли паствы.

Услышав старика, прихожане замолкают. Услышав старика, пришедшие на службу ощущают мурашки на своей коже. Услышав старика, многие вспоминают о том, кто он такой, и падают ниц, не в силах сопротивляться старому проповеднику, чья седая борода намного старше многих присутствующих.

— Что вы себе позволяете?! Как вы посмели неправильно истолковать слова инквизитора?! — не напрягаясь, но с напором произносит ветхий мужчина, но он делает это так, что каждого, даже священнослужителей, прибивает к полу. — Вы должны сжечь одежды, вы должны сжечь все свои воспоминания, вы должны бросить в огонь ваши намерения, которые оказались греховными! Вы должны сделать все это, чтобы очиститься и отстранить от себя дурное влияние, сглаз, проклятье! — тихо проговаривает старец, но он настолько искусен в управлении своим голосом, что тот возвращается мощной волной, сметающей все подряд со своей дороги.

— Но как, старейший?! Он ведь сказал… — кто-то из прихожан осмеливается перечить.

— Я слышал, что он сказал! И он прав! Вы все должны сгореть за свои грехи! — произносит старик. — Сами посудите! Вы сотворили столько зла! Вы сбили с праведного пути священнослужителя и сами направили его во грех! Но он столь великодушен, что готов даровать всем индульгенцию! Но только тогда, когда вы избавитесь, очиститесь от того груза, который набрали на свои души! — ни единого постороннего звука во время его речи, никто не осмеливается. — Поймите! Все ваши дурные поступки — груда камней на стальном браслете, и вы сами обеспечили себе планомерное падение в чертоги, и единственный способ спастись от страшной участи — это очиститься! Но не надо… не надо поджигать свою плоть! Достаточно сжечь то, что впитало в себя грех… то есть одежды! Сознаться во всех своих прегрешениях на причастии и молить… после этого ежедневно молить о прощении!

Старик говорил, выгораживал своего ученика, не имея ни малейшего понятия о том, что инквизитор на самом деле имел в виду, когда предлагал самосожжение. А в это время группа людей бежит по подземному тоннелю, наполненному звуками шагов, мольбами и просьбами инквизитора.

— Прошу! Отпустите меня! Вы не понимаете того, что происходит! — произносит инквизитор, чьи руки заломлены в локтях и сложены за спиной.

— Святейшество, вы не в себе… вы явно плохо себя чувствуете! — произносит послушник Иоанн, который аккуратно сопровождает Мору. — Вам необходимо отдохнуть! Вы никак не придете в себя после последней ночи, когда у вас случился нервный срыв!

— Нет! Я в порядке! Это вы… вы совершенно ничего не понимаете! — кричит инквизитор и тут же получает сотню извинений за жесткий удар под дых. Он задыхается и ловит ртом воздух. Еще через секунду тряпка врезается в края его рта и затягивается узлом на затылке, лишая возможности плеваться неугодными словами. Мора старается спрятать улыбку. Мора смотрит на все и в творящемся хаосе наслаждается происходящим.

Проходит столько времени, сколько требуется, чтобы тайным подземным ходом выйти из города и, подняв плиту, выйти в лес. На небольшую полянку выходят несколько парней, в руках которых сопротивляется, рычит и бьется инквизитор. Вслед за ними идет девушка с гетерохромией радужек глаз и старается не смеяться. Она уже прекрасно знает, что случится в ближайшем будущем.

— Простите нам наше неповиновение, святейшество, — начинает причитать Иоанн. — Но мы вынуждены обезопасить вас такими страшным методом, — инквизитора привязывают к стволу дерева. — Как только горожане утихнут, мы вернемся за вами, чтобы вы смогли рассказать нам о том великом проведении, что явилось вам во сне вместе с чистейшей песней ангелов.

Молодой парень смотрит на своего учителя и видит перед собой сбившегося с пути престарелого человека, за душой которого охотятся демоны. Он поворачивается к Море, которая прислонила ладошки к губам и нашептывает молитву. Он смотрит на нее в поисках правильных слов. Иоанн хочет попросить о помощи, о том, чтобы она присмотрела за инквизитором.

— Мора, — он слышал её имя и поэтому решает обратиться напрямую. — Могу ли я попросить тебя присмотреть за святейшим? — Иоанн идет самым прямым путем, не петляя и не изобретая книгопечатание с нуля.

— Да, конечно… само собой, — она предстает в облике смущения. — Я бы в любом случае оказала ему помощь… а теперь это моя прямая обязанность, — она прячет глаза, стараясь смотреть в землю под ногами.

— Хорошо… спаси тебя бог! — проговаривает один из неизвестных ей прислужников, стараясь не смотреть на неё.

— Мы вернемся за вами чуть позже… когда все утихнет! — подключается второй, который так же тупит свой взгляд в землю, что способна выдержать любое смущение.

— А сейчас нам надо идти, — говорит Иоанн, единственный, кто не испытывает смущения в компании Моры. Он единственный, кто готов к аскетичному образу жизни и послушной службе богу.

Послушники уходят, оставляя на полянке воющего из-за невозможности кричать, привязанного к дереву инквизитора в компании небольшой красивой девушки, которая молча присаживается рядом и, словно не слыша его стенаний, начинает рассказывать что-то из своей жизни.

— Я, когда маленькой была, цветочки собирать любила, — произносит Мора, стараясь выдернуть инквизитора из мыслей о смерти и о том, что в городе осталось всего несколько праведников, которые рискуют заразиться страшной болезнью. — Около нашего дома была небольшая полянка, где росли ромашки. Много облачно-белых и солнечно-желтых ромашек, — голос прекрасной песней ангелов, целебным бальзамом слов осыпается на истерзанную болью и страданиями душу инквизитора.

— Развяжи мне рот! — старается произнести он, но у него не получается из-за плотного жгута тряпки, который врезался в уголки рта и между большими коренными зубами.

Инквизитор пытался разжевать материю, но из-за ограниченности амплитуды, обусловленной все той же тряпкой, ему не удалось раскусить ни единой нити. Поэтому он умоляюще произносит одну и ту же фразу на повторе, в надежде на то, что Мора сжалится над ним и поможет вырваться из вынужденного плена.

— А еще… ты замечал, как меняются запахи в течение года? — задорно спрашивает та, словно получая удовольствие от мучений инквизитора. — Летом запах сладковатый, приятный, теплый! Осенью пахнет прохладой и пшеном… зимой пахнет морозом и тишиной! А весной! Весной самые удивительные запахи! Не так ли?! — она упорно не обращает внимания на попытки инквизитора привлечь к себе внимание. — А еще я помню, как мы жили до Красной смерти, — проговаривает Мора, и её выражение меняется с полного наслаждений на грустное. — Это было замечательно! Утром с матерью и сестрами мы готовили завтрак отцу и братьям. Потом занимались домашним хозяйством и приготовлением обеда, чтобы отнести его мужчинам, — она рассказывает о своей семье так, будто бы её никогда не было и все рассказанное было выдумкой.