Остров холода

Выхожу на скользкие камни, которые покрылись тонкой корочкой льда и то и дело норовят перевернуть меня, ставшего таким неустойчивым и беззащитным. Потихоньку, аккуратно продвигаюсь вперед, к воде, чтобы промыть шкуру убитого мной зверя. Чтобы вывернуть наизнанку и отбить камнем, чтобы сделать все, что в моих силах, для обеспечения телу тепла.

На подобную работу уходит много времени, а все потому, что я не могу нормально стоять, сидеть, вставать и двигаться. Голод уже подкрался ко мне и скребет желудок изнутри, но я понимаю, что не могу просто так вернуться и пожарить свой запас.

«Мне необходимо растянуть его на… как можно дольше!» — думаю я, закидывая в шкуру немного камней, которым суждено превратиться в подобия ножей.

Ковыляю обратно к своему очагу. Получается еще медленнее. Все потому, что усталость голодной тварью напала на меня и теперь кусает и жрет, жрет и кусает! Нещадно, целенаправленно, упрямо стараясь сцепить ресницы как корни древа и сплести их в плотные косы, чтобы зрачки перестали видеть свет… серый, как лед на острове холода.

Специально начинаю неосторожно ступать на поврежденную ногу, которая практически не работает, которая плохо слушается и которая, такое чувство, что больше никогда не будет прежней… Которая не позволит мне пробежаться по полю вместе с супругой Лив и сыном Стейном!

Неаккуратно ступаю вперед. Боль отгоняет усталость, но вызывает головокружение. Глаза сами собой начинают дергаться, теряя сфокусированный контакт с лесом, в котором я оказался после шторма и который стал моим временным пристанищем, испытанием и местом проведения тяжелой схватки с жизнью за жизнь! Боль — единственный мой друг сейчас и до скончания моего существования! До того момента, пока я либо не окажусь дома, либо пока валькирии не заберут в Вальгаллу мой непокоренный дух!

Добравшись до пристанища, разведя слабенькое, но все же пламя, укутавшись в волчьи шкуры и шкуру оленя, которого мне посчастливилось заколоть сосулькой, пробив тому шею, я засыпаю.

Так заканчивается мой продолжительный день, наполненный борьбой за выживание гораздо больше, чем все предыдущие, что я провел на острове. Так заканчивается мое спокойное, пускай голодное, существование, и наступает тот момент, когда каждая крошка пищи воспринимается как благословение. Так я начинаю погружаться в пучину отчаяния и все меньше верю тому, что смогу вырваться отсюда и вернуться домой! К тем, чьи жизни осознал, принял, вспомнил слишком поздно… К тем, в чьих жизнях ничего не изменится после моей смерти… К тем, кого все равно хочу увидеть, чтобы хотя бы в последний раз услышать голоса, которых не помню, но которые звучат в голове все то время, пока я намеренно растягиваю мясо хищника на несколько недель.

Одновременно с этим, превозмогая себя, каждое утро я выбираюсь из землянки и отправляюсь в поход по знакомым мне местам: горячий источник; поле ловушек, куда давно не попадаются зверьки; пляж, чтобы взять несколько камней; лес, в котором живу, чтобы набрать веток.

Из шкуры у меня получилось сделать теплые штаны, перчатки и рукава из лап, что-то наподобие накидки. Часть оленьей шкуры ушла на тонкие полоски, из которых я сделал завязки. Мне тепло, но голодно.

Спустя несколько дней скитаний в поисках мне удаётся найти подходящую рогатину. Часть оленьей шкуры пошла на ручку-упор, которую я засовываю подмышку. Мягко, тепло и можно передвигаться с чуть большей скоростью, нежели несколько шагов в минуту. Казалось бы — все не так плохо, но пищи нет. Истощение достигло ужасающей точки.

Чтобы скоротать время, я выстраиваю над землянкой новую арку из снега и льда. Параллельно пытаюсь сделать себе нож из тонкой кожаной завязки, палки и камня, который я нашел в глубине острова и который оказался намного прочнее гальки, что не может не радовать.

«Возможно, если получится сделать нож, то потом, впоследствии, я смогу сделать и топор?!»

Надежда не покидает меня. Кажется, жизнь уже отчаялась послать за мной смерть и лишь изредка, чтобы окончательно не заскучать, посылает мне страшные бури и понижает температуру все больше и больше. С каждым днем.

Ежедневно выхожу на поиски еды. Ежедневно ищу какую-нибудь речушку. Озерцо. Что-нибудь такое, где вода пусть и холодная, где, возможно, ледяная корка поверху, но где я смогу попробовать выловить рыбу, подплывающую к поверхности. Для этого я даже переделал свой нож в копье. Хотя нет, нож превратился в копье, чтобы можно было отбиваться на расстоянии… Чтобы можно было попробовать кинуть и таким образом раздобыть себе кусок свежего мяса там, где пускай немного, но есть грибы, которые я не рискую съесть, ягоды, которые не вызывают доверия… Там, где все в равной степени играет и на руку, и против!

Несколько раз поле ловушек приносит результаты. К тому моменту я голодаю уже несколько дней к ряду, а после еды мне плохо. Желудок, будто бы разучившись переваривать, старается отвергнуть пищу, но в итоге пускает в переработку.

Все приносит мне боль: движения, пища, воспоминания, стремление выжить. Все доставляет страдания, но я продолжаю биться, не желая отдавать жизнь! Все показывает, что мне не выжить, но я отрицаю подобную реальность даже тогда, когда замечаю, что поврежденная нога становится гораздо меньше в обхвате. Когда любая попытка согнуть её в коленном суставе заканчивается мыслями: «Давай! Давай! Проклятье! Работай, тварь! Сгибайся!» и обессиленными попытками помочь руками.

Когда подобная метаморфоза настигает меня, я уже нахожусь на последнем рубеже голода. Отражение в горячем источнике показывает мне пускай и чистое лицо, но изрядно поросшее волосами, что расположились под выпершими скулами и полностью исчезнувшими щеками.

Руки становятся тонкими, как у девчонки. Одна нога тоже сильно исхудала. Поврежденная же напоминает ветку, которую проще сломать и выкинуть, чтобы она не мешалась.

«Вот если бы у меня был топор… — думаю я, сходя с ума от голода. — Вот если бы у меня был топор, я отрубал бы по части и готовил себе себя раз в несколько дней, чтобы можно было протянуть подольше».

Эти мысли тяжелые и до дурноты приятные. Все потому, что они о жратве! В те самые моменты, когда ни о чем другом думать не получается, они кажутся настолько ужасными, что минуют все защитные процессы головы и щупальцами проникают глубоко в сознание. Эти мысли мучают меня тогда, когда я смотрю на нерабочий кусок мяса, которой стала нога, при этом я не задумываюсь ни о боли, ни о том, как остановить кровь. Это проходит стороной, потому что безумие постепенно берёт бразды правления в свои крепкие руки и начинает править мной как куклой.

Все это тянется днями и ночами и при всем моем желании не поддаваться сумасшествию, оно всё больше проникает в голову и все чаще показывает мне то, чего на самом деле нет и быть не может. Так, к примеру, однажды ночью я услышал два голоса. Я знал, что они принадлежат Лив и Стейну! Я был в этом уверен, хотя на самом деле не помнил, каким образом звучат их голоса.

Той ночью я ковыляю на побережье. Несколько раз смачно наворачиваюсь, пока на рогатке с мехом бегу до шепчущей камнями воды. Той ночью я долго кричу вдаль. Сам не знаю почему… Той ночью я уже готов сдаться, но случается чудо, и в ловушку попадается крыса. Выглядит это существо жалко. Мне приходится долго отмывать тварь. Все то время, пока я полоскал тушку в горячем источнике, я разговариваю с семьей. Это странно, потому что рядом их нет, голосов я не помню, но знаю, что они есть — голоса.

Однажды днем, стараясь найти хоть что-нибудь для жизни или пропитания, я вижу спины своих родственных жизней. Они появляются передо мной легкой дымкой. Они идут и разговаривают, но я не слышу, о чем. Тогда сначала я кричу, стараясь позвать их, но никакой реакции нет. Когда голосовые связки оказываются бесполезными, я бегу… Точнее, начинаю более активно переваливаться с ноги на ногу, прыгать… Я падаю, поднимаюсь, чтобы сделать еще несколько неровных, рваных, тяжелых шагов или прыжков вперед, чтобы вновь обрушиться на землю!.. Я схожу с ума в попытке догнать удаляющиеся спины и смеющиеся голоса, но так и не могу это сделать, потому что на самом деле их и не было.