Страница 5 из 7
— Не стоит тешить себя ложной надеждой, Третий, — ответил ему доктор, — у всех десертов разный срок годности.
— А что ты сделал ради спасения своих чувств? — тихо спросил Лёша, обратившись ко Второму.
Все мужчины кроме доктора еле заметно вздрогнули.
— Подожди, одноногий, — остановил его Третий, — что ты имеешь в виду?
Юноша, удивлённый таким необычным обращением, резко наклонил голову вниз и дрожащими руками задрал подол платья; правой ноги действительно не было, вместо неё красовалась культя — мерзкая на вид, однако аккуратно заштопанная по всем правилам ампутации.
— Я спрашиваю, что он сделал для того, чтобы влюблённость не скатилась в безразличие, а переросла в любовь? — недовольно спросил он, опустив подол.
— Ещё один, — рассмеялся сосед Третьего, — доктор уже который год твердит, что любовь живёт своей жизнью.
— Как это? — удивился Лёша.
— Совсем просто, молодой человек, — ласково прохрипел Сейович, — и если бы вы чаще посещали наши сеансы, то овладели бы этим знанием куда быстрее и не задавали бы сейчас эти глупые вопросы… впрочем, вам тут совсем не место.
— Увы, одного джентльмена с двумя головами мне удалось переспорить всего пару минут назад, поэтому прийти раньше бы никак не получилось.
— Ах, — улыбнулся доктор, — вы один из тех мечтателей, что приходят за ответом к Лектору? Я, как его непосредственная тень, уверяю вас, что не остаться навеки в этом зале намного труднее, нежели в первом. Напугать человека легко, мы с рождения дрожащие трусы, а ты попробуй его рассмешить, чтобы он от души рассмеялся или растрогай до такой степени, чтобы слёзы бежали по щекам не от страха, а от радости или умиления. Страх вечен, но примитивен.
— Правильно, доктор, — кивал Второй, — я полностью согласен. Вы, молодой человек, — обратился к Лёше, — так и знайте, что страсть должна быть сильна настолько, чтобы продержать любовь как можно дольше, а как страсть уйдёт, так и любовь испарится.
— Бросьте эти пошлости, — поморщился Третий, — любовь древнее вашего разврата, она всё равно победит, несмотря ни на что.
— Я считаю, что любовь, как и любой бывалый воин, хороший стратег и тактик, но ей также требуется надёжная поддержка с вашей стороны, — заявил Лёша, — сама по себе она не продержится и упадёт в воды безразличия.
— Ересь, — отмахнулся Первый. — Я, вот, ничего не делаю, как жил, так и буду жить, и всё прекрасно. Двадцать лет душа в душу! Нет, ну бывает, что спорим, ругаемся, даже о разводе говорим, но всё равно никуда друг от друга не уходим.
— Расскажи о той самой ещё раз, — попросил его Второй.
— Да что там рассказывать, ну появилась одна молодая особа, ну закрутилось у нас всё, а что толку-то? Я домой вернулся, а там уже и суп на плите и колбаска… А молодая что? Только целоваться с ней.
— Так вы любовь себе искали или кухарку? — улыбнулся Лёша. — Вот к чему ваше безделье привело: влюблённость растаяла и превратилась в липкую привязанность. Вы даже уйти толком не можете, чтоб ни себя, ни её не мучить.
Первый удивлённо раскрыл глаза и умолк.
— А вы слетели ещё раньше, — Лёша взглянул на Второго, — но у вас пока есть шанс всё исправить.
— К друзьям пусть обратится, хоть к своим, хоть к её, они советом помогут, — поддержал Третий.
— Нет, — отрезал юноша, — вот и ошибка. Делиться проблемой с друзьями нужно тогда, когда ты уже примерно наметил план её решения, иначе они посеют ещё больше сомнений. Это как с монеткой: подкидываешь, а в глубине души уже точно знаешь, какой из двух вариантов тебе более близок.
— Ну вот и посмотрим, как ты запоёшь, когда твоя пассия тебе приестся, — ехидно бросил Второй.
— А разве может она приесться? — наступал Лёша. — Когда приходит любовь, тебе становится всё равно: что делать, как делать и зачем делать, — лишь бы делать это с ней. Ваша страсть… тебе не нравятся поцелуи и объятия, тебе нравится целовать и обнимать её, ну или его, как там сейчас принято. Без объекта любви это перестаёт работать, понимаешь? Ты постоянно ищешь её знакомые черты в других людях, что тебе симпатичны; и по прошествии долгого времени тебя держит не её кулинарное искусство или что там так нравилось Первому, а неведомая сила, имя которой — любовь.
Второй молча выпучил глаза.
— Эка ты их заткнул, — рассмеялся Третий, — всё по полочкам разложил.
— Вы так хотели набраться опыта, — сказал ему доктор, — как думаете, прав ли этот человек?
— Конечно, конечно, — кивал тот, улыбаясь Лёше.
Но это согласие совсем не устраивало юношу, ведь к Лектору вёл не консенсус, а спор.
— Что за опыт такой? — поинтересовался он у Третьего.
— Отношений, — махнул тот рукой, откинувшись на спинку стула. — У меня-то их не было ещё, а рассуждать о любви очень нравится, она, своего рода, алгоритм.
— Какой же это алгоритм? — удивился Лёша.
— Самый обыкновенный, делай то, не делай этого, и будет тебе любовь! Вот только разобраться бы, что делать. Я думаю, что важно вовремя её доказывать, чтобы, так сказать, держать уровень.
Доктор Сейович надменно посмотрел на Лёшу, ожидая его ответа.
— Совсем нет, — спокойно ответил юноша. — Любовь не требует доказательств, её строят на вере; это опасная игра с неописуемым по своему масштабу выигрышем.
— Значит, — расстроился Третий, — её совсем не нужно изучать? Чёрт возьми, я так и знал! Всё-таки вы были правы доктор… всё это нельзя толком познать, остаётся только надеяться на чудесную удачу.
— Отнюдь, — усмехнулся юноша. Доктор и Третий удивлённо покосились на него. — Вы шли в верном направлении, когда говорили, что в любви нужно разбираться, да вот только сбились и пустились рассуждать с позиции материалиста: алгоритмы, последовательности. Вы же знаете, что материальное без идеального — пустое, в то время как идеальное без материального — невозможное, и что самое интересное — одно без другого бессмысленно. Вот знаменитая апория Зенона — Дихотомия: «Чтобы преодолеть путь, нужно сначала преодолеть половину пути, а чтобы преодолеть половину пути, нужно сначала преодолеть половину половины, и так до бесконечности», идеальное без материального. Вы так и будете стоять на месте, утопая в своих размышлениях, а могли бы попросту сделать шаг и решить проблему. Также и с любовью, мало изучения и теории, — идеального, требуется ещё целая масса материальных составляющих, пусть даже простых ухаживаний.
— Я совсем запутался! — воскликнул Третий, хлопнув ладонями по коленям. — Всё вроде ясно, вот, начинаются эти комплименты, ухаживания, но потом вдруг приходит какой-то страх… недопонимания что ли или расставания. Быть может, именно он толкует о том, что нужно сменить весь алгоритм, доктор? И не нужны эти комплименты.
— Безусловно, дорогой мой, они нужны, что за вздор, — лениво ответил Сейович, исподлобья взглянув на собеседника. — И страхов никаких не будет, если их не предначертано.
— Ещё чего! — рассмеялся Лёша.
Доктор недовольно хмыкнул.
— Да какие страхи-то?! — сорвался Третий.
— Вот вы — мужчина, голодный до комплиментов, чего боитесь? Того, что они окажутся лживыми. А ваша женщина, купающаяся в этих хвалебных словах с рождения, чего боится? Того же самого. У нас разная ценность, но одинаковые за неё опасения. Все мы до жути боимся быть обманутыми, но продолжаем обманывать других, оттого и страх.
— Раз каждый боится, и у всех страх один и тот же, значит, это всё-таки последовательность?
— Опять нет, ну что вы. Каждый боится по-своему; страх быть обманутым любимым человеком — это основа, самая верхушка айсберга.
Третий таращился на Лёшу и тяжёло прерывисто дышал.
— Так, если айсберг возможно изучить, то и любовь можно? Это, получается, наука, правильно?
— Наука — это земное, материальное, любовь же хоть сродни философии, но всё равно стоит за её гранью, а философия — это уже не наука, но тесно связанная с ней область познания, идеальное.