Страница 5 из 8
«Кто я такой! – подумал парень. – Ей, видать, другой нужен, из купцов или, может, стрелец…»
В лавку зашел покупатель. Тимоша отвесил ему товар, прикинул цену на счетах, из протянутого кошеля отсчитал нужную сумму.
Покупатель, довольный, ушел.
«Э нет, не простой я работник! – вдруг подумал про себя парень. – Почитай приказчик: грамоту и счет разумею. В лавке служить – не в кузнице молотом махать. Товары надо уметь ведать как лучше продать: где уступить, а где норов показать. Дай срок, буду купцом, – решил Тимоша, – вот тогда и сам к ней посватаюсь. Только это будет не скоро, дождется ли Феклуша? – вздохнул парень-работник.
Торговлишка по причине лихого времени шла не очень. Люди деньги все больше в землю прятали, в лавку ходили только по большой надобности. Доходы у Аграфены от такой торговли были невелики, а у работника Тимоши и того меньше. Вот незадача какая…
В тот день Аграфена, устав от домашних дел, только к обеду вспомнила, что обещала сходить к воеводе и явить на разбойника. Приказная изба после дневной трапезы посетителей не принимала, полагалось часок-другой поспать-отдохнуть и, подведя итоги за день, расходиться по домам.
Пришлось направляться в приказную избу на другой день с утра.
– Челом бить хочешь, жонка? – спросил подъячий Ларион, доставая бумагу для письма. – Что принесла за работу? Показывай, не скупись!
– Да что принесла – ничто… Явка у меня на разбойного человека.
Она пересказала, что знала об укусах на теле Гришки Мокрого. Подьячий записал.
Аграфена не уходила, ей очень хотелось спросить начального человека о том, что говорила соседка Матрена насчет казны и всего остального.
– Послушай, парень, дело у меня до самых начальных людей.
– А чем я плох? – ехидно спросил подъячий.
– Чином не вышел, – отчего-то не сдержалась Аграфена.
– Я человек государев, могу и обидеться, – покачал головой подъячий, – а за обиду пеня полагается, тем более что по службе обида. Обида – это дело государево.
Он для значительности поднял кверху указательный палец.
– Ладно тебе, – миролюбиво ответила Аграфена, – я по делу, слушай. Ведомо мне учинилось, будто злые языки слухи пускают о казне златокипящей, будто что в Вологду ее стрельцы привезли и ныне она в амбарах закрыта. Мнится мне, что могут узнать об этом лихие люди и пограбить животы государевы. Надо бы поберечься – елико возможно, караулы усилить. Я своих работников на такое дело могу дать, другие тоже не откажут. Так дело и выправим.
– Ты, баба, в своем уме? – замахал руками подъячий. – Ты кого уму-разуму учишь, воеводу с дьяком?
– Я за дело радею!
– Твое дело маленькое, иди домой, мужу скажи, чтобы выходил тебя вожжами за своеволие. Не пристало жонке государевых мужей учить.
– Так нет у меня дома мужа, в Ярославль ушел, в Ополчение.
– Это другое дело, – смягчился голосом подъячий. – Вижу, что не просто так пришла. Ступай, я на словах по начальным людям насчет слухов все передам.
Подьячий Ларион не обманул Аграфену, доложил дьяку, что приходила баба с посаду, говорила насчет лихих людей. Дьяк выслушал его со вниманием. Он был в городе недавно, порядки, заведенные воеводой Одоевским, ему претили. За все государево имущество он отвечал головой и не мог допустить никакого небрежения к делу.
– Надо же, – думал приказной начальник, – откуда идет слух про злато и каменья? Все делалось в большой тайне, говорили только про мягкую рухлядь. Видать, кто-то прознал! Одно дело меха хранить, другое – драгоценности царские. Если что случись, не сносить ему, Истоме Карташову, головы.
Дьяк почесал бороду, достал из ларца свитки с описью казны и стал читать, время от времени покачивая головой.
На следующий день он с подьячими приехал к амбарам. Страже сказали, что по государеву указу будут добро пересчитывать и опись писать, а чтобы сподручнее было, малыми частями повезут в приказную избу для счета и обратно вернут, как исправятся. Так и вышло. Трудились без малого неделю, все амбары перебрали, всё сочли, лари и подголовники вернули назад и печати для порядку наложили с единорогом.
– Ну, все теперь, каждая мелочь в книгу записана, – облегченно сказал дьяк. – Полный отчет могу дать, что и где лежит.
– Да и нам спокойнее, – согласился караульный сотник-стрелец. – Печать, она сохранность придает и от воровства охраняет.
Глава 3
Через неделю дьяк доложил воеводе и стольнику князю Ивану Одоевскому, что все добро пересчитано и упаковано надежно.
– Береженого Бог бережет, – важно сказал воевода.
– А небереженого тать стережет.
– Тьфу тебе на язык!
– Да я это так, чтобы не сглазить. Всякое бывает, а проговоришь, смотришь – отвело.
– То-то же!
– А что ноне слышно о ляхах? – спросил дьяк Одоевского.
– Князь Пожарский недавно грамоту прислал, что сбираются они всем воинством воевать польских людей, сил достало. Токмо вот берегутся от казацкого воровства.
– А что так?
– Да то, сегодня казаки с ними, а завтра с Ладиславом – глядишь, все и переменится.
– А мы как же?
– Что мы? Пересидим.
Воевода Одоевский снова принял важный и надменный вид.
Дьяк Истома Карташов только хмыкнул. За свою службу видел он немало чванливых и нахальных молодых людей из знатных родов, за душой у которых кроме спеси ничего не было.
Князь Иван тоже был молод, еще недавно, в 1608 году, он служил рындой[15] у царя Василия Шуйского. Теперь, по причине родовитости и военного времени, получил быстрое повышение и отправился воеводой в Вологду.
Служба была князю не в тягость. Город торговый, богатый, много иноземных купцов и заморских товаров. Никто к воеводе без посула[16] по делу не ходит. Денег и всякого дорогого припасу вдосталь.
Любил князь Иван широкий пир и братчины[17], охоту, бани. Распутные городские девки тоже частенько бывали на воеводском подворье. На службу у него времени оставалось немного: пока суд да дело – уж вечер, а там, глядишь, и стол браный[18], и скоморохи!
Однажды кто-то – Одоевский, вспоминая это, косился на архиерея – послал князю Пожарскому кляузу про воеводские дела, и вот на тебе! – пришла грамота из Ярославля: с сентября с нового 7121 года в Вологде будет еще один воевода.
С Двины на новую службу в Вологду едет знатный боярин, окольничий[19] Григорий Борисович Долгоруков Роща. Князь Иван сразу понял: это на замену ему. Кляуза сделала свое дело. Против Долгорукова, опытного воеводы и судьи, Одоевскому тягаться немочно. Окольничих на все Московское государство пятеро, не то что стольников[20].
Григорий Долгоруков стал известен по всему Московскому государству после того, как более года стоял с малой дружиной в Троице-Сергиевой лавре против войска Тушинского Лжедмитрия, оставаясь верным царю Василию Шуйскому. Лавру отряды поляков, казаков и русских воров из Тушинского лагеря взять так и не смогли.
Еще не видя нового воеводу, Одоевский до такой силы невзлюбил его, что только при упоминании имени впадал в ярость. Чтобы дать встревоженной душе роздых, он принялся с новой силой гулять, благо праздники шли в календаре один за другим. Какая уж тут служба!
Новый воевода появился в конце первой сентябрьской седьмицы. Почти месяц добирался он до Вологды. Вместе с Долгоруковым из Холмогор прибыл целый обоз с имуществом и дворовыми служивыми людьми.
Воеводский казенный двор в городе один, и тот занят Одоевским. Хорошо, что на берегу реки, недалече от главного собора, стоят государевы палаты, бывший дворец царя Ивана Васильевича. Дьяк Карташов подумал и предложил новому воеводе временно занять бывший царский дворец. Такой шаг хоть и был весьма вызывающим, но Долгоруков не отказался и въехал в палаты со всеми людьми и скарбом.
15
Караульный чин с топориком у царского трона.
16
Взятка.
17
Разновидность гуляний с обязательным выпиванием по кругу хмельных напитков из общей ендовы – «братыни».
18
Буквально: украшенный красивой скатертью с вытканными «браными» узорами.
19
Высокий должностной чин в Московской Руси.
20
Должностной чин.