Страница 4 из 17
Такие ли, по поводу его норова и его принципов, случались ситуации!
(Можно, пожалуй, вообразить атмосферу в бывшей его семье…
Да и каково было ей… кого обманывали… обманывали…)
Но дышалось ей глубоко!
Было ей так – как бывает, когда действительно больше уже ничего не надо!
Абсолютно не было сейчас в её жизни причины беспокойно не спать.
Всем своим телом, всем своим голым телом она – вот ещё как странно! – вдруг ощутила вокруг себя… весь целиком ночной огромный город…
И тут же, в ответ на это окружение, почувствовала, что сейчас – в этот вечер и в эту ночь – весь город ей чужой, зачем он ей, весь город ей чужой…
И вдруг она – вдруг она, при свете немого телевизора, вскинула над головой свои голые руки!.. и стала голыми руками – танцевать! плясать!.. танцевать! плясать!..
И ещё!
И ещё…
Никакого другого мгновения – не было.
Она спала.
…Когда в глубокой непонятной темноте он медленно отвернул с себя горячее одеяло… сел и нащупал, еле слышно, голыми ногами тапки… когда он, опахнув её лицо невидимым движением, встал и мягко пошёл, всё-таки выставив вперёд в уютной темноте руку… когда он едва включил, чтобы, наверно, попить, на кухне свет – она уже стояла за его спиной:
– Ты чего?
Утром она долго, как всегда, собиралась на работу и, на его совет посмотреть на часы, ответила – ответила, теперешним утром, интимно-радостно, что она как раз и любит долго собираться.
Когда он, уже одетый и пока ещё в домашних тапках, отвязал верёвку от батареи, взял за макушку пластмассовую и всю густо увешенную и пёстро увитую ёлку, она была ему по пояс, и вынес её, будто некое живое существо, на балкон – она молча собрала с пола упавшие несколько шариков… словно бы жалея, что сама же велела ёлку убрать… будто, в самом деле, ёлка в чём-то виновата…
Не нужно было давно – третий уже год – ей требовать, чтоб он проводил её до остановки, дождался номера её автобуса и проследил, как она войдёт и благополучно ли там сядет, или будет вынуждена ехать стоя.
Часть вторая
Мужчина
И он шёл, сейчас утром, и шёл.
Шёл по ледяным узким, среди грязного рыхлого мартовского снега, тропинкам.
Не ехал на троллейбусе три бы остановки, а двигался, как всегда, не очень-то тут и далеко, через частный сектор напрямую.
В одном месте, на пустыре, тропинка была длинная прямая, немного в гору и особенно узкая.
На самой середине, на открытом тут месте, он даже слегка качнулся…
А это фигура, того же примерно возраста, впереди оказалась ему навстречу.
На этой-то узенькой и зыбкой тропиночке…
Разойтись – разумеется, разумеется – было попросту невозможно.
Они сближались…
Осмысленно он остановился!
Между ними, пешеходами, когда было ещё шагов достаточно – он строго глянул, примеряясь, вправо и влево… и широко шагнул в сторону: в мокрый снег…
Встал, утонув, оказалось, немного обеими ногами.
Только сейчас вспомнил, что на нём ведь уже не зимние сапожки, а обычные ботинки.
Смотрел он – задумчиво – в сторону.
Встречный, наконец-то, миновал.
Он тоже ступал неуверенно… и был, кажется, тоже в чёрной кепке.
…Невозможно – невозможно для него было допустить, чтобы они, два человека, на этой тропинке вплотную сблизились!
Ведь тогда бы они, оба, лицом к лицу и в полушаге друг от друга, – замерли…
И тогда бы, пусть на самое малое мгновение, – хочешь не хочешь – в этой точке мирового пространства вдруг явилось бы понятное замешательство…
А остановится друг перед другом даже и на тот пустяковый миг – означало бы: вступить в диалог.
2 апреля 2018, Ярославль
Да, ела!
Или Рассказ моего мёртвого брата
Был – был, действительно, у меня брат.
И он действительно умер.
И рассказ тот он, мой брат, в самом деле под настроение кому-нибудь рассказывал.
Когда-то…
Так почему я сейчас не говорю: «рассказ моего умершего брата»?..
Потому что, когда брат этот рассказ декламировал – то он, мой брат, был ещё мёртвый…
А ожил он – как раз в ту минуту, когда догадался, что не нужно было, например, рассказов таких рассказывать.
Вообще.
Разве что, дурачась, – ЕЙ.
Его будущей невесте и жене.
Брат мой был в молодости с виду интересный, крайне заносчивый, а шустрый – исключительно.
Среди сверстников – всегдашний заводила и неоспоримый лидер.
Ни на кого из девочек ни в классе, ни во всей школе никогда даже не посматривал – ведь он такой красивый! такой развитой! да ещё и сын самого директора школы!
Так всё и пошло у него – на этой самоуверенности – в его жизни.
Поступил он было в институт, но скоро его, уж вовсе разгулявшегося, отчислили за пропуски занятий.
Но для брата даже и тут – словно бы ничего неприятного не случилось. По-всегдашнему был он остроумен и находчив. Тем более, теперь всё наперед было за него решено – скоро ему было в армию… потом – а потом всё самой собой пойдёт…
Пока же – отец устроил его на работу к себе в школу: хоть бы кем, учителем, что ли, физвоспитания.
И вот.
В школу в ту как раз пришла учительница новая – молодая.
Новенькая… молоденькая…
Преподаватель пения и рисования.
Но главное, самое главное – не такая, как все.
Дисциплинированная! И – молчунья.
Не покуривала, не выпивала абсолютно, не участвовала с другими молодыми учительницами ни на каких развлечениях… при всеобщей любой радости – даже не улыбалась…
Всё она – с книжками, с книгами: готовилась продолжать образование в вузе.
Да ещё – и сама она была из семьи учителей!
Ну – брат за нею, за такой особенной, и стал волочиться.
Конечно – прежде всего со своим неуёмным остроумием.
И она, разумеется, – глядя-то на всех исподлобья – словно бы должное приняла ухаживание симпатичного директорского сынка.
Хотя – как это и обычно она: насупленная и со сложенными на груди руками.
И вот рассказывает он, брат, ей, недотроге, – однажды такую историю…
…Жили мать с дочкой.
Жили вместе – до-олго, друг о друге – забо-отились…
Но дальше.
Мать умерла.
И дочь зачастила на кладбище.
Раз она вызвала даже такси ночью…
Приехала к кладбищу, велела таксисту ждать.
Таксист ждал-ждал…
Вдруг – сделалось ему ни с того ни с сего страшно…
Он, чтоб скорей уехать, включил фары…
А в свете в ярком – та самая идёт прямо на него…
Бледная… глаза вытаращенные… подбородок и грудь в крови…
И тянет к нему костлявые красные руки…
Таксист:
– Ты что?.. Людей ела?..
– Да, ела!
И – на таксиста скрюченными пятернями…
…Заорал так – мой брат.
И с пальцами с растопыренными, – на неё, на неё.
Она – замерла…
Став в один миг – хоть и строгая учительница – наивной-наивной!
И – упала на стол…
И – содрогаясь – то ли зарыдала, то ли захохотала…
А дальнейшее, и правда, – всё было именно по-известному.
Разве что – не всем понятному.
Сразу после армии брат женился.
Конечно – на ней. Разумеется – на не такой, как все.
Правда, стала она, жена брата, мало-помалу всё разговорчивее, всё речистее…
Родилась дочь.
Год за годом…
И – вдруг!
Брат – стал пить.
Страшно стал пить…
Почему?.. Почему?..
Дома от жены – упрёки и ругань.
А брат – и терпит, и всё пьёт.
Днём работает.
А вечером – домой его не тянет.
Почему?..
Дальше – больше.
Дочка растёт вроде бы здоровая – а совершенно не развивается…
Врачи – она, дочка… выяснилось… психически неполноценная!
Ах вон оно что…
От жены моему братцу – уже целые скандалы.