Страница 5 из 17
Жена – обвинила в беде его, моего брата.
Дескать, ты, такой-сякой, пил – вот и ребёнок никудышный!..
Брат – слушает… слушает…
И, конечно, – пьёт.
Теперь уж – сколько осталось сил…
Наконец – наконец, среди очередного скандала, хлопнул дверью… ушёл куда-то в ночь…
Тело нашлось у дверей винного магазина.
…Так вот я и говорю.
Брат мой, всесторонне-то развитой, да и, важнее важного, по природе душевный, – был мёртвым…
Был мёртвым до той минуты… пока не начал пить.
А пить он начал – когда вдруг понял, почему его ноги домой не несут.
Потому что женился он – такой-то красавец и гордец! – на бабёнке… ну, на какой-то, надо ведь же прямо сказать, – нездоровой, нездоровой…
Самолюбивая… властная… и самое страшное – неумолчная и неустанная всё и вся критикантша…
Даже и в ласках – одни резоны…
Ему бы сразу – уйти прочь! развестись!
Но – что он скажет всем на свете: родным, друзьям, знакомым?..
Учительница… с дипломом… уважаемая… хозяйственная…
Да и как это своё настроение – хотя бы самому-то себе выразить?..
И – пить.
Да тут ещё и ребёнок – не такой, вот уж подлинно, как все!
Брату – лишнее бы подтверждение и в его догадке.
Ребёнок таков – разумеется, в неё, в мать… такой же, как и его мать, нездоровый. – Только, всей и разницы с его особенной матерью, – уж особенно нездоровый.
Но, в такой ситуации, – как уйдёшь?..
Тем более, теперь он, мой брат, – нагляднее наглядного виноват.
Ну и – был съеден.
Конечно же – не женой и не вином…
А самой своей душой.
…И – что.
Правда это – смелость.
Смелость – это жизнь.
Женщина – женщина смела по сути: она приспособлена рождать собственно людей!
А мужчине… для смелости нужна, оказывается, ещё и судьба.
Ярославль, 22 декабря 2017
Мир, в котором люди побывать
Мир, в котором мечтают
Красавец кудрявый – стройный, худенький, кареглазый.
А он – Гриша Суходольский.
Самый-самый на всю школу, на всю округу!
И – честный, прямой.
Немногословный и незадиристый.
Но принципиальный – и секретарь школьной комсомольской организации.
Иначе и не могло быть – и симпатичный такой, и мать его – сама Елизавета Михайловна!
А она – фельдшер; вечно то в больнице местной на приёме, то на вызове у больного: спасительница-утешительница на весь сельсовет.
…Приехав с работы на своём редком, «дамском», велосипеде, прежде всего спрашивает старуху-мать уже возле крыльца или в прихожей:
–– А Гриша где?
И слышит ответ всегда и спокойный, и дисциплинированный:
–– Дома… В клубе…
Дома – значит, он стоит у зеркала… расчёсывает свои чудные чёрные кудри… иногда поглядывает, мимо зеркала, в окно на дорогу… напевает:
–– А у нас во дворе… Вэ-вой-ко-ма-а-а-ла…
Не зря – огромное, на тумбочке, радио, да ещё и с пластинками!
И что с того, что бабка его, мать Елизаветы Михайловны, слышит каждый день, как Гриша, придя из школы, – с плеча швыряет на пол где попало новую, с натуральным язычком, «полевую» сумку:
–– Когда хоть кончатся все эти уроки!
Зато все в школе знают: у наго по всем предметам – «четвёрки»; ну, это само собой…
Все знают, что в клубе, когда там по воскресеньям кино, он и «крутит» это кино. (Киномеханик, он же учитель рисования в школе, курит. «Беломор». Из портсигара.)
И вся деревня знает – самое выспренное, умилительное: он, Гриша Суходольский, – один из всех в округе школьников не курит, не выпивает!
Матери своей, Елизавете Михайловне, когда та с каких-то, что ли, поминок или с дня чьего-то рождения – однажды пробормотал с удивлением небудничным:
–– Мама! Да ты выпила вина!..
Главное же – все-все на свете знают, что Гриша Суходольский влюблён!..
И знают – в кого.
В восьмом его классе – это была Семёнова. Из деревни той глухой, что не все правильно говорят её название. Правда, там есть пруд с карасями – но ехать туда: грязь по колено… Она, Семёнова, была молчаливая, с толстой косой по спине и очень румяная. Жила, учебную неделю, в общежитии возле школы. В клуб ходила с подругой под ручку. А после восьмого не пошла дальше в девятый…
А в десятом и в одиннадцатом – влюблён в Зою, в Зою Смирнову, в одноклассницу.
Эта в клуб не ходит, вообще, – она серьёзная. Он, после кино, ездит на материном велосипеде в её деревню. И они – в темноте – переговариваются поверх калитки…
…И чего никто не то что не знает, а попросту не берёт в голову – хотя все это видят каждый день и каждую минуту: он, Гриша Суходольский, – весь в мать, в маму: и кудрями, и глазами, и всеми чертами.
И манерами – укромными, женственными: он рос без отца.
Мать была в разводе вскоре после его рождения.
Мир, в котором умирают
В армии, в морфлоте, он – целых четыре года…
Зато от командования, с далёкого Севера, матери, Елизавете Михайловне, как же иначе, – благодарственные письма!
Сам он, Григорий, в отпуск приезжал дважды – и по месяцу.
В первый раз – почти наголо стриженый!.. и ещё худее… и теперь со строгостью какой-то особенной.
Второй раз приезжал – уже пополневший и задумчивый…
Оба раза как-то и где-то встречался со своей Зоей. – Хотя та училась в областном городе, в пединституте.
По приезде и по уезде – выпивал. Взрослый! Красного вина.
В конце службы, к весне, было от него матери письмо: мол, командование предлагает ему остаться служить на сверхсрочной…
Тем более… тем более – у него там, в том военном городке,,. есть подруга…
Как всегда горда была Елизавета Михайловна своим сыном, но тут вдруг – испугалась безотчётно, необъяснимо…
Ответила ему в письме – так что эти слова её старуха-мать запомнила: «Дорогое дитятко, возвращайся!»
…Возвратился – и за радостном застольем вдруг попросил вполголоса у матери: нет ли у неё… «медицинского», ну, в смысле – спирта.
Как не быть, налила стопку.
Поинтересовалась тут «кое о чём» с непривычным волнением…
Сын ответил неохотно, мол, «там» был тоже спирт, правда, «другой»…
И с первого же дня – только от него и речей: жениться! жениться!
Как бы полагалось вернувшимся из армии – первое дело: устроиться на работу…
Но у Григория была другая ситуация: Зоя его, Зоя Смирнова, в это лето как раз оканчивала свой институт, и её должны были «распределить» куда-то, может быть, далеко – отрабатывать три года…
Что же, к концу лета у Григория подросли его кудри. – Но уж не такие как бывало.
Ну и – свадьба.
На свадьбе – широкой, деревенской – была даже дальняя родственница из Москвы: вся из себя городская – необыкновенная: и платье, и губы, и причёска… и самая красивая за всем столом…
Она Григорию была ровесница… Григорий поглядывал на неё грустно морщась…
…Молодые уехали на Урал.
Через три года вернулись. Уже с ребёнком.
Григорий там, в школе же, работал – поскольку он без всякого образования – физруком.
Остались бы в тех краях и навсегда – но… но Григорий стал запираться в спортзале с незамужней учительницей…
Мир, в котором мёртвые в ожидании мечтаний
…Суходольскому не дойти даже, что посреди деревни, до магазина.
Ноги болят.
А как бегал годами к его открытию – помогать продавщице-подружке ящики таскать!
Семенит – откидывает по-женски руку в сторону и вперёд ладонью: ну как, бывало, и его шустрая мать…
Лежит. На диване в зале. С какой-нибудь книжкой или просто с телевизором. Тут и спит.
Зоя Викторовна уже завуч в местной, куда деваться, в родной, школе.
Сам Григорий тоже порабатывал до недавнего времени там: учителем трудового обучения.
Теперь выходит, что называется, на улицу – только до верхней ступеньки на крыльце.