Страница 14 из 101
Вторую неделю с разрешения профессора я самостоятельно совершаю неспешные пешие (во, закаламбурил!) прогулки. Выхожу в небольшой уютный и очень ухоженный парк при госпитале, дышу свежим воздухом. После многообразия госпитальных запахов он мне кажется прямо-таки вкусным, ободряющим Первые шаги давались мне трудно, качало сильно – но это ничего, нормально. Мышцы тела от долгого лежания на кровати одрябли и ослабли и в некоторой степени отвыкли работать с полной нагрузкой, потеряли уверенность. Мне иногда казалось, что все суставы рук и ног сгибаются и разгибаются со скрипом, без особого желания. Несмотря ни на что я продолжал свой путь, с каждым шагом приближаясь к полному исцелению. В первый день прошел сто шагов, а потом ежедневно увеличивал их количество в два раза. К исходу второй недели я делал пять кругов по парку госпиталя, это примерно три километра. Естественно, после таких прогулок, возвращался в палату мокрым. Приходилось менять пижаму и качественно мыться, «благоухать» потом несолидно.
Вчера посетил своего денщика – Матвея Шурыгина. Жить мужик будет, но к воинской службе более не пригоден. Санаев говорил, что в ходе операции удалил ему почти метр кишок, и желудок сшивал из кусков. Удивляюсь, как вообще Шурыгин жив остался. Надо будет поговорить с отцом, пусть определит куда-то моего денщика, нельзя его бросать, тем более жена у него есть, взрослые дети и малые внуки. Ему по императорскому указу положена неплохая пенсия, но заботу о хорошем человеке не помешает проявить и нашей семье.
Вечером меня посетили друзья-собутыльники – корнет Серж Сухомлинов и подпоручик Виктор Заславский. Как обычно, одна корзина наполнена шампанским и крымским коньяком, а вторая - фруктами и мясными деликатесами.
- Полюбуйся, Алекс, на этот натюрморт, - предложил Серж, разложив на столе продукты и выставив бутылки, - приобщимся к великому и мы.
- Спасибо, господа, что почтили меня своим вниманием. Натюрморт без сомнений прекрасен, и достоин стола самого изысканного ресторана. К большому сожалению, разделить с вами трапезу я не могу, здоровье не позволяет, увы.
- Алекс, не смеши народ, когда ты отказывался от шампанского? – развязно улыбался Заславский. – Этот благородный напиток исцеляет от всех болезней, это же твои слова.
- От своих слов не отказываюсь, говорил, но пить не буду. Я принимаю лекарства, а они с шампанским и коньяком не уживаются вместе, вдруг взбурлят в какой-нибудь химической реакции, кто знает, не хочу испытывать судьбу, и без этого проверяющих неперечесть.
- Дружище, мы перестаем тебя узнавать, - заметил Серж. – Ты нас пугаешь. Если ты откажешься поехать с нами в заведение несравненной мадам Мишель, то я точно поверю, что у тебя была сильная контузия, сказавшаяся на твоем мужском здоровье.
- И к девочкам не поеду, и соблюдать предписания профессора буду без пререканий.
- Ты стал скучным, Алекс. Куда подевался кураж? Ты позабыл те дни, когда шампанское лилось рекой, а девочки висли на тебе, словно гроздья спелого и сочного винограда?
- Пейте без меня шампанское и закусывайте его сладким виноградом, я вам препятствий чинить не стану.
- Серж, мне кажется, что нас отсюда выпроваживают, - возмутился Заславский. – Алекс с нами пить не желает, к девочкам не едет. Так какого черта мы у него торчим? Пусть остается со своими микстурами и дальше. Будем считать, что Алекс для нас погиб навсегда в сражении с медициной, мы же пока живы, а значит, нужно брать от жизни свое. Грузим все обратно в корзины, и рысью марш-марш к мадам Мишель, там нам организуют достойный прием.
- Оревуар, Алекс, - помахал мне рукой Сухомлинов, направляясь к двери.
– Надумаешь снова с нами общаться - звони в штаб полка.
Фу-х, наконец-то ушли. А то от их громких разговоров уже разболелась голова. Странно, я с этими офицерами сидел за одним столом, пил, вкушал пищу, и к девицам вместе заваливались, а сейчас они просто оставили меня в покое, вычеркнув из списка друзей. А вообще, мы были друзьями? Думаю, вряд ли, скорей всего обыкновенные собутыльники. Сухомлинов и Заславский, вторые баронские сыновья, им по императорскому уложению необходимо отслужить в армии не менее десяти лет, чтобы претендовать на присвоение баронского титула в дальнейшем. Многие так поступают, поскольку империя постоянно развивается. Серж и Виктор не самые ответственные офицеры, служат «спустя рукава», тяготясь службой, как таковой. До недавнего времени я с ними был согласен, и нечего предосудительного в этом не видел. Но теперь с «перемешанными» мозгами – наверное они таки стали на правильное место, все выглядит для меня чудовищно, и мне становится стыдно, что я сам пускался во все тяжкие. Как вспомнил, так, словно окунулся с головой в бочку с помоями. Нет, нелегко мне будет вернуть себе доброе имя и заслужить уважение сослуживцев и семьи. Буду стараться, но вначале надо вылечиться.
Вспомнился из прошлой жизни мой друг детства Димка Смолянинов. Мы вместе росли в одном военном городке, наши отцы летали в одном полку. В детском садике были в одной группе. Затем пошли в школу и сели за одну парту. Вместе изучали букварь, вместе учились играть в футбол в одной команде, вместе дрались с местными ребятами, да, собственно, все делали вместе. Когда на речке Димка порезал руку стеклом разбитой бутылки, я не задумываясь ни на минуту, разорвал на лоскуты новенькую футболку, чтобы перевязать рану. Мне за это даже от мамы не влетело - она как-то по-особенному посмотрела на меня, видимо в первый раз увидела во мне взрослого человека, и погладила по голове. Запомнилось мне это на всю жизнь. Когда подросли, начали готовиться к поступлению в летное училище, хотели стать продолжателями семейной традиции. Но в десятом классе в семье Димки произошла трагедия. Его отец, подполковник Смолянинов, погиб при выполнении летного задания. Удар по семье был сильнейшим, в моральном плане. Димкина мама, Елизавета Петровна, категорически запретила ему думать о небе, как она выразилась, ей достаточно одного погибшего летчика в семье. Естественно Димка старался не расстраивать мать, потерявшую мужа, но втайне готовился к поступлению в училище. Одного не учел мой друг, его мама была медиком в районной поликлинике, и смогла договориться с врачебной комиссией, которая и закрыла Димке дорогу в небо из жалости к коллеге. Я тоже не прошел в летное училище, и вынужден был отправиться в Екатеринбургский артиллерийский институт. Наши пути разошлись. В первый год еще переписывались. Потом Димка ушел проходить срочную службу матросом на противолодочном корабле на Тихом океане, и писать перестал. После этого следы его, к сожалению, затерялись где-то вдалеке. Какие-то слухи доходили о его женитьбе на хорошей девчонке и переезде на ПМЖ куда-то за тридевять земель и тридесять морей, вроде в Аргентину, что ли, к родственникам молодой жены, которые в Буэнос – этом – Айресе держат небольшой ресторанчик. Жаль, что наши жизненные пути так неожиданно и беспричинно разошлись, хороший был парень, до сих пор иногда скучаю по нему. Позже доходили до меня слухи, что мой друг покинул мир живых по неизвестной причине. Я думаю, его сердце истосковалось по небу, потому и остановилось в неподходящий момент.
Больше ни с кем я дружбу не водил. Да, были товарищи и сослуживцы, с которыми я поддерживал нормальные отношения, но никто так и не стал настоящим другом. Была попытка завести дружбу в институте с Гришкой, но не срослось. Парень в свое время окончил школу в сельской местности, и по предметам немного не успевал, зато физически был очень крепок. Я ему помогал в освоении программы обучения на первых порах. Новый год в роте решили достойно встретить, без спиртного конечно. Мне и Гришке было поручено купить пару килограммов цитрусовых в ближайшем магазине, так как в нашем институтском буфете мандарины и апельсины разбирали офицеры-преподаватели. Как вы понимаете, мы должны были сбежать в самоволку. Сбежали, затарились апельсинами, и через забор вернулись в казарму. Все шито-крыто, ребята в роте довольны. Но буквально через час я стоял перед командиром роты, и он меня распекал за самовольное оставление расположения института. В итоге я получил трое суток гауптвахты и Новый год встретил в камере. Информация в курсантской среде распространяется очень быстро и, выйдя «на волю», я узнал, что командиру роты меня «заложил» Гришка, подчеркнув, что это я его заставил пойти в самоволку. Первым желанием было набить ему морду лица, но потом я немного поостыл и просто перестал с ним общаться. И ребята из роты стали его сторониться. Своеобразный бойкот привел к тому, что Гришка годовую сессию завалил, и пошел служить рядовым в обычную артиллерийскую часть. А я после этого совершенно перестал всецело доверять людям и утратил способность к дружбе. Как говорится: обжегшись на молоке, и на воду дуть будешь.