Страница 3 из 16
Кровника Хасана ранили во время перестрелки, но не добили, и он ушёл. Люди Хасана его искали, но найти не смогли. А я обещал привезти нукеров Хасана к месту его лесного схрона.
Я никогда ни на кого из бандитов не работал, взяток не брал, и об этом все, кому надо, знали. Поэтому, моё предложение бандиту сдать бандита за деньги, Хасаном воспринялось нормально. Пенсионер РУБОП решил подзаработать, а заодно "подчистить поляну". Всё логично. Обычная тактика спецслужб. Чему учили, как говориться...
Я не обманывал Хасана. Хафиз, там, куда мы ехали с нукерами, действительно прятался. И фото, с датой, временем, которое я показывал Хасану, действительно делалось с живого Хафиза. Правда, потом он был уже не живой, но кто об этом знал, кроме меня?
На Хафизе было так много невинных жертв, как и на Хасановских нукерах, что совесть моя была спокойна. И даже получила некоторое удовлетворение. Только сейчас надо хорошо спрятаться. Бандиты меня будут искать пока жив хоть один родственник Хасана. Теперь уже я стал его кровником. И я нашёл, куда спрятаться.
* * *
- Буде здрав, Отче.
- И ты буде здрав, Мишаня.
Он посмотрел на меня.
- Готов?
- Вроде да.
- Дело сделал?
- Сделал. Порешил лихоимцев.
- Вот и добро. Иди одевай своё платье. Или посидим чуток?
- Нет, Отче. Неча тянуть. Мандраж начинается.
Я переоделся в заготовленную заранее одёжку: шёлковые порты и рубаху, сапоги, плащ и атласный колпак, отороченный собольим мехом.
Михаил, как оказалось, был неплохим художником, и нарисовал свою одежду, в которой он ходил в молодости. По этим рисункам я и пошил себе похожую. У меня с собой были три увесистые из толстого брезента сумки на длинных ремнях. Одна - набитая, в основном, антибиотиками и вакцинами, вторая - "хасановским" серебром, "цацками" с тел нукеров, патронами, капсюлями, свинцом и порохом.
В третьей сумке была картошка и разные семена: кукуруза, арбузы, огурцы, помидоры, свёкла, морковь. Ну не мог я представить себя, жующего одну репу. Ещё у меня была стилизованная под пищаль "вертикалка" с нижним нарезным стволом, оптика к ней, сабелька деда Михаила и его же плеть. Как не странно, и то, и то в неплохом состоянии. Был ещё и АКСУ, найденный в багажнике бандитского джипа.
Я весь год гонял вес, но до размера пятнадцатилетнего парня, хоть и набравшего уже стать, всё равно не "сдулся". Одежда сдавливала меня нещадно, хотя и рассчитывалась на свободную носку, но для юноши.
- Всё, Отче, не могу больше. Прощаемся.
Мы обнялись. Он заглянул мне в глаза. Перекрестил двуперстно, передал мне флягу и бересту, распаренную над кипящим горшком.
- С Богом. Не посрами имя мое, Мишаня.
Я прочитал заклятие и сделал глоток из фляги.
* * *
Яркое солнце ударило в глаза, а уличный шум и гам в уши. Я сразу присел, под весом в несколько пудов. Пятнадцатилетнее тело, не было готово к таким перегрузкам, но я вовремя согнул колени.
Я стоял на улице перед воротами двора колдуна, отправившего Михаила в "иной мир", с флягой в одной руке и берестой, в другой. Сумки и "пищаль" были при мне. Одежда сидела справно. Нигде не давила. Я уложил бересту и флягу в мошну. Потом, оставив сумки на земле и сбросив лямки, я подошёл и забарабанил кулаком в ворота.
- Открывай, - закричал я юношеским тенором.
- Кого несёт опять!? - Послышался недовольный голос из-за ворот. Ведун был попутно и лекарем, посему, двор имел небедный.
- Сын боярский Михаил. Отворяй, собака.
- Ох, лышенько, - забормотали за забором, и ворота, скрипнув, отворились.
С трудом втянув сумки во двор и сказав: "Покарауль добро княжеское", я поднялся на высокое крыльцо и вошёл в жильё. Там на широкой, покрытой тюфяком, скамье у окна сидел дедок с бородой до колен, конец которой был заплетен в три косицы, а его седые волосы, собранные на затылке, на лбу были прибраны красной ленточкой.
- Чего вернулся, боярич? Дороги не будет.
- Не вернулся, а обернулся, - сказал я, кланяясь и крестясь на иконы. - Встречай странника из мест дальних, отче.
- Та не уж-то уже? Вернулся?
Старичок шустро соскочил со скамьи, подбежал, семеня босыми ногами вокруг меня. Потом остановился и заглянул в глаза. Охнул, и слегка присев, стал креститься.
- Ты ли это, боярич? Совсем другой стал. На вид - тот же, но внутри... Огонь Сварожий.
- Пять десятков лет там прожил, отче.
- Ох! - Вскрикнул опять старец и, вернувшись к скамье, присел. - Ничего не говори мне, про то место! Не сказывай! Свят, свят, свят, - сказал он, и опять несколько раз перекрестился.
Я со смехом сказал:
- Не блажи, дед. Сам отправляешь в края дальние, а сам крестишься,
- Никто ещё не возвращался оттель. Хоть наш там мир?
- Наш, отче. Православный! Не испоганил я душу.
- Слава тебе, Боже Правый. Говори, что пришёл? С вопросом, бедой или...?