Страница 4 из 16
- Поблагодарить пришёл, - сказал я и достал из мошны рубль. - Возьми, не побрезгуй. Когда давал мне зелье, не стал брать. Сейчас возьми. Набрался я там уму-разуму, остыл. Стал жизнь ценить. Я там один в лесу, все эти годы жил. Молился.
- То-то у тебя глаз глубокий стал, как бездонный колодезь. Спаси Бог, - сказал он беря у меня из рук серебряный стержень.
- Так годов-то мне уже шестьдесят пять, чаю.
- А на вид тот же.
- Тот, да не тот... Да... Я попросить тебя хотел. Оставлю я у тебя свои сумы. Не дотащу всё до хором своих. Пришлю людишек с подводой, або сам приеду.
- Чо за сумы?
- Да вон, у ворот стоят, со скарбом моим тамошним - показал я сквозь раскрытую дверь.
Старик выглянул в дверной проём, и еле внятно забормотал:
- Уволь, боярич, я дам тебе подводу. Не хочу брать грех на душу. Не искушай. Не оставляй мешки. Страшные они.
- Хорошо, отче. Давай подводу, и поеду я.
- Выпей квасу, пока я укажу сынам. Вон жбан, - показал он на стоящую в углу на колоде деревянную кадку, - а вон ковш - показал он на стол.
Старик выбежал во двор, и оттуда донеслись его покрикивания на сыновей. Я сидел и осматривал комнату. Прямо напротив входа была открытая дверь в сени, далее виднелась тяжёлая низкая дверь, ведущая в избу.
- Зажиточно живет лекарь, - подумал я, и набрал напиток в ковш. Квас был кислый и ещё пузырился. Едва отпив его, я почувствовал, как вспучило живот.
- Всё, езжай с Богом, - сказал, зашедши, ведун.
- Бывай, - сказал я, выходя на двор.
Во дворе стояла запряженная телега, груженная моими сумками.
- Куда везти, боярин? - Спросил возница, дождавшись, пока я залезу в телегу, и тронув её с места.
- На подворье боярина Патрикеева. Знаешь?
- Как не знать воеводу нашего? Но, пошла! - Резко крикнул он. Подвода сильно дёрнувшись, выехала из ворот и ухнула одним колесом в лужу, вспугнув гусей. Я едва успел поднять ноги.
Возница щёлкнул кнутом, и повозка вырвалась из густой грязи, брызнув с колёс коричневым фейерверком, потом бодро развернулась направо, и покатила по улице.
Москва пятнадцатого века умещалась вся, вместе с княжескими постройками, в треугольнике двух рек, в месте слияния Неглинной в Москву-реку. Мы ехали между домов, тянущихся вдоль берега Неглинной и крепостным валом с порушенным частоколом. То там, то тут виднелись следы пожарищ. Многие дома были собраны из обугленных и чистых брёвен вперемежку. Домишки маленькие. Дворы и хозяйства тоже.
Мы доехали до моста и повернули налево, выезжая на дорогу, ведущую через ворота за городской вал, и вливаясь в общий поток людей и повозок. Впереди, у ворот, я увидел парня моих лет, также не по-простому одетого, и шарящего взглядом по толпе идущих и едущих в кремль. По описанию Отца Михаила я узнал "своего" друга и соперника Петьку, сына Тверского боярина Бороздина. Петька, увидев меня, едущего на подводе, заорал:
- Михась, ты чо на подводе? Я тебя жду-жду. Нам же ещё к Ивану Василичу. Опоздаем, быть битыми.
- Не посмеют, - буркнул я, спрыгивая в грязь между двух луж. - Мы с тобой дети боярские, вои. Да и не служим князю московскому. Война закончена. Домой скоро.
- Ага, нашему воеводе отдадут, а он по "отечески" шкуру спустит. Нам батьки слушаться его велели.
- Не боися. Успеем. Щас сумы в свою клетушку отнесу и пойдём к Ивану.
- А что в сумах? Где взял?
- Батька прислал из дома денег немного и одежонку. Вон пищаль какую литвинскую мне подарил.
- Накой она тебе? Конному не сподручно с такой дурой управляться. - Но глаза его завистливо заблестели. - Даш стрельнуть? - С ударением на последнем слоге спросил Петька.
- Дам, если поможешь сумы затянуть, - буркнул я, зная от Деда Михаила, что Петька с самого утра этого дня мучил его, дразня "женихом-без-невесты", зная моё отношение к предстоящему завтра венчанию.
Михаил ещё раньше, когда они только встретились тут в Московии, рассказал Петьке, про свои чувства к княжне Марии. С тех пор жалел о том неоднократно. Лупил Петьку нещадно, но тот своё издевательство не прекращал.
По словам Деда Михаила, он задумывал втихаря убить Князя Ивана Васильевича в пылу сражений у устюжской крепости, но Ивана так плотно охраняли тверские бояре, что без ущерба самому себе, убить его было нельзя. Потом он сблизился с Иваном. Тому нравился высокий, широкий в кости и крепкий Михаил, который в свои пятнадцать лет уже выглядел настоящим воином, и успешно участвовал в наскоках на крепость со своей сотней.
Иван, в свои двенадцать и выглядел на двенадцать. Низкорослый, тонкокостный, стройный, как девчонка, он даже не пытался проявить себя в сражении, а сидел в шатре, окружённый охраной.
После небольшого ранения в правую руку, Михаил отвёл свою сотню в лагерь княжича и вошел в охрану Ивана. Крепость Кокшенгу взяли без него. Все бояре, окружавшие Ивана, бросились в крепость, и был момент, когда Михаил мог бы исполнить свой злой умысел, но к тому времени, он уже близко сошёлся с Иваном и на злодейство не решился.
Иван не был вредным. Он искренне восхищался Михаилом, заглядывая ему в глаза расспрашивал о сражениях, и у того не поднялась рука заколоть своего "друга". Эти двойственные чувства и направили его ноги к волхву за отравным зельем.
Сейчас от своей любви к будущей жене Ивана - Марии, Михаил, благодаря мне, "избавился". Я дышал абсолютно ровно в сторону всех девиц этого мира. Пока. Женоненавистником я не был, но жизнь меня научила, что любая женщина, это для мужика только проблема. Для себя я решил давно, что женщины - это цветы. Хочешь себе в дом цветок, - бери, холь, лелей и радуйся, но не ожидай ничего взамен.