Страница 7 из 12
- Странные грузины, - подумал я. Юлия изучала рисунок на скатерти.
Меня интересовали три вещи:
- почему заместитель директора так обрадовался моему приходу,
- почему молчат его собутыльники,
- где мы будем спать, ведь на дворе уже поздняя ночь.
Юлия повернулась к заместителю директора.
- У меня есть магнитофон, - сказала она.
Грузины, как по команде, обратили на неё свои взоры. Видимо, они понимали по-русски. Юлия полезла в сумку и вытащила плоский пластмассовый параллелепипед с серебряными клавишами.
- Hitachi, – прочитал я надпись на верхней панели.
Заместитель директора что-то крикнул в сторону дома. Налетел порыв тёплого ветра. Кроны деревьев закачались и зашумели. Давешняя старуха принесла моток витого белого провода с чёрной розеткой. Заместитель директора размотал провод и выжидающе посмотрел на Юлию.
- Удлинитель не нужен, он на батарейках, - сказала Юлия. Потом поставила магнитофон на край стола, достала из него кассету и протянула мне. Я взял кассету в руки. С одной стороны на плёнку были записаны фрагменты «Весны священной», с другой – песни в исполнении итальянского певца Челентано. Так, по крайней мере, гласил текст, сделанный от руки на каждой стороне кассеты.
Юлия отодвинула от себя тарелку.
- Эстрада или классика? – спросил я заместителя директора.
- Эстрада, - ответил он.
Юлия взяла у меня кассету. При ближайшем рассмотрении магнитофон оказался не таким уж и новым, каким показался вначале. Юлия надавила пальцем на клавишу. Челентано вырвался на свободу и радостно закричал. Насколько я понял, это была песнь о красивой женщине.
- Странная консерваторша, - подумал я.
Динамик, на мой взгляд, фонил, но, в целом, качество звука было приемлемым. Грузины прервали молчание и о чём-то возбуждённо заговорили. На музыку они не обратили никакого внимания. Я намазал маслом ещё один кусок чёрного хлеба и принялся за кинзу. Заместитель директора встал и куда-то ушёл.
Через несколько минут во дворе зажглось дополнительное освещение. Иллюминация состояла из трёх двухсотсвечёвых электрических ламп, прикрученных толстой проволокой к нижним веткам фруктового дерева, похожего на шелковицу. Часть мотыльков сразу откочевала в ту сторону. Повеяло свежестью. Я ощутил, что процесс опьянения приостановился.
Юлия выключила магнитофон и перевернула кассету. Грузины молчали. Они сидели неподвижно и слушали Стравинского. Их толстые животы мерно вздымались в такт неглубокого поверхностного дыхания. Я посмотрел на заместителя директора.
В позе курильщика он сидел на рассохшемся стуле, положив руку на край стола, но сигареты у него в руке не было. Его полуприкрытые глаза ничего не выражали. В паузах было слышно, как вдали журчит река, которую мы с Юлией героически форсировали ещё засветло. Темнота обострила ночные звуки.
- Чёрт возьми, куда мы попали? – подумал я.
Сидевший рядом со мной лысый грузин пошевелился, и стул под ним жалобно заскрипел.
- Вся Грузия, что ли, сидит на скрипучих стульях? – подумал я. Потом налил себе полстакана воды и выпил.
- Сходили за виноградом, - сказала Юлия.
- Что будем делать? – спросил я вместо ответа и поскрёб ногтями щёку.
Грузины встали и стали прощаться. Юлия выключила магнитофон и убрала его в сумку. Я тоже поднялся. Заместитель директора проводил гостей и вернулся.
-Эразм Александрович, - сказа я, - большое спасибо за угощение, мы пойдём. Юлия кивнула.
- Куда торопиться? - сказал заместитель директора, - посидите ещё.
- Поздно уже, - сказала Юлия.
Заместитель директора посмотрел на Юлию.
- До закрытия вы в пансионат всё равно не успеете, - сказал он. Пожалел Надежду Михайловну.
Запели цикады.
Я взглянул на часы. Было двадцать два часа десять минут по Москве. Юлия нерешительно посмотрела на меня.
- Постелю вам на сеновале, - сказал заместитель директора.
- Спасибо, - сказал я и вернулся за стол. Тащиться с Юлией в пансионат не хотелось.
Заместитель директора обрадовался.
- Давай, выпьем, Вало - сказал он.
Принципиальных возражений у меня не было. Мы чокнулись и выпили по стакану сухого вина.
Юлия пригубила.
На меня накатила вторая волна опьянения. Она была чуть слабее первой.
Сеновал оказался комнатой на первом этаже дома, в которой стояли два неработающих холодильника марки «ЗИЛ», а на полу лежала большая куча сухих кукурузных листьев.
- Пойдём, дам тебе бельё,- сказал заместитель директора. Я вспомнил, что кроме старухи не видел в доме ни одной женщины. Не зажигая света, мы прошли несколько комнат и остановились у шкафа. В окно светила луна. Заместитель директора вытащил из шкафа и выдал мне два солдатских одеяла и длинную диванную подушку без наволочки.
- Только не кури, - сказал он, когда мы вышли в коридор. Навстречу нам, шаркая по полу чувяками, шла старуха. Она остановилась возле меня и что-то прошептала, приблизив своё морщинистое лицо к самому моему носу.
- Не понимаю, - сказал я. Старуха сунула руку в недра своих чёрных одежд и достала большой персик, который едва умещался на её маленькой чёрной ладони.
- Спасибо, - сказал я и взял протянутый мне персик. Старуха ушла.
- Что она говорила? – спросил я заместителя директора.
- Да так, сказала, что у тебя лицо в тени.
- В какой тени? – не понял я.
Заместитель директора неопределённо хмыкнул. Видимо, он и сам толком ничего не понял. Я пожал плечами, отнёс одеяла на сеновал и пошёл умываться.
Когда я вернулся, Юлия сидела на подушке и смотрела на кучу кукурузных листьев. Сумка стояла рядом.
- Раздеваться не буду, - сообщил я, - так что можешь взять второе одеяло.
- Хорошо, - сказала Юлия и сняла очки. Я протянул ей вымытый персик. Без очков Юлия была другой. Совершенно другой.
Зелёная краска, солдатские ботинки и солдатские одеяла, Юлькины сиськи под тёмно-красным джемпером, её же очки и музыка стали выстраиваться в некую закольцованную цепочку. Мне показалось, что я начинаю понимать логику происходящих событий.
В неё встраивались белые Надькины трусики на её же загорелой заднице, мои носки на спинке стула и чайка по имени Джонатан Ливингстон. Третья волна опьянения докатилась до моих щиколоток. Лента Мёбиуса, @би её мать.
Юлия встала. Подушки нам должно было хватить на двоих.
- Ну, вот и всё, - подумал я, когда Юлия стала раздеваться. Потом пошёл и выключил свет. Юлия сняла джинсы и осталась в колготках с высоко отрезанными чулками. Не сказал бы, что неё были идеальные ноги. Изуродованные колготки привлекательности им не добавляли. Ничуть не смущаясь, Юлия стащила через голову пуловер и расстегнула рубашку. На загорелом теле хорошо была видна белая полоска лифчика. Мои глаза постепенно привыкали к темноте.
- Если хочешь, - изменил я своё решение, - вместо ночнушки надень мою рубаху.