Школа

Гомеостат. Он надежно, плотно закрепил в своей голове маленький гомеостат, который говорил ему, что он не должен видеть красоту математики — она ведет слишком странными путями в слишком странные миры. Что это уродливая вещь, которую он должен ненавидеть.

Монтгомери понимал происходящее и никак не мог на это повлиять, не мог изъять гомеостат. Попытавшись мысленно это сделать, он моментально  стал жертвой паники. Теперь, с помощью Зеркала, он мог наблюдать, как она подкрадывается к нему, чувствовать, как она течет по его венам, — и изо всех сил старался не поддаваться ей. Вскоре он почувствовал, что он уже в силах смотреть на этот внутренний кошмар, и постепенно темные плещущиеся волны стали отступать, пока все они не исчезли.

Он долго сидел там, ожидая чего-то большего. Но потом понял, что на данный момент это все. Он увидел себя таким, какой он есть, и ему придется жить с этим и принимать это.

До этого он подобострастно подчинялся всем догмам, которые ему внушали, никогда не осмеливаясь их подвергать сомнению или предлагать радикально иную собственную мысль. Да он был трусом. Но теперь он мог смотреть на этот голый, неприятный факт, не впадая в истерику, потому что знал, что где-то в Зеркале он найдет способ изменить существующее положение.

5

Монтгомери позвонил в офис, где его ждал Дон Вульф, сообщил консультанту, что уходит, но таким тоном, что не Вульф не стал расспрашивать его о подробностях.

Он проигнорировал звонок, который, по словам портье, поступил от полковника Доджа. Сегодня он уже один раз отчитался, неужели этого не достаточно? Он просил портье, чтобы его не беспокоили никакими звонками в течение ночи.

Сон не шел, и он, выйдя на балкон долго стоял, глядя вниз на скалистый берег и узкую полоску песка у подножия скал. В его голове роились запутанные, мучительные мысли, и все же он, казалось, мог оценивать их как бы со стороны, объективно и без паники.

Авиационная корпорация «Файрстоун», XB-91, с них же все это началось, интересно а как дела у Сорена Гандерсона? Вряд ли опыт конструктора такой же тяжелый, как у него, ведь Гандерсон успешный творческий человек.

Постой, постой, а какова была первоначальная цель его появления в Институте? Так. Следует оценить ее заново. Представляет ли работа Института угрозу для Доджа и Спиндема настолько что следует остановить ее? Он с новым волнением подумал о том, что продемонстрировал   Мартин Норкросс, авиаинженер и конструктор. Теперь он был уверен, что в этом не было ничего фальшивого. Его собственный опыт убедил его. Годы неосознанного, но вездесущего напряжения и страха прошли. Он мог смотреть на реальность своих собственных недостатков, не уклоняясь от этого зрелища.

Нет. Цель его нахождения в Институте изменилась на противоположную. Он больше не агент Доджа, ищущий законный предлог для закрытия Института. Он стал агентом Института, который должен был найти способ убедить Доджа в том, что здесь есть что-то ценное.

Он не знал, как это сделать. Возможно, ему следует пойти к Нэглу и Беркли и признаться, зачем он пришел? Но ведь это было бы нарушением присяги. Ведь он военнослужащий и обязан подчиняться приказам полковника Доджа.

Сорен Гандерсон был в отвратительном настроении, когда Монтгомери нашел его на следующее утро. Он сидел на лужайке рядом с кортом и разговаривал с молодым человеком. Лицо Гандерсона было темным и неприятным, такого Монтгомери никогда не видел за все годы их общения, обычно лицо было спокойным и добродушным. Гандерсон представил их друг другу:

— Это еще один из новых суперменов. Майор Юджин Монтгомери из Военно-воздушных сил Соединенных Штатов, а это мистер Махлон Роквуд из корпорации «Акме Рефрижераторы».

Двое мужчин пожали друг другу руки, неловко, из-за суровости Гандерсона, улыбнувшись.

Гандерсон продолжил:

— У мистера Роквуда есть несколько интересных наблюдений по этому вопросу, который нас всех интересует, — он думает, что наш друг Нэгл в значительной степени сбит с толку, возлагая столько вины на школы за широко распространенную технологическую глупость.

Монтгомери сочувственно улыбнулся. Было очевидно, что Гандерсон борется с каким-то чрезвычайно сильным переживанием, но пока не преуспел. Он вопросительно посмотрел на молодого инженера. Тот пояснил:

— Я просто говорил, что большинство людей имеющих инженерное образование не могут рисковать. Как и в моем случае, большинство ребят работают в местах, где продажи идут хорошо по старым правилам. Они покупают дом за двадцать тысяч долларов. Они рассчитывают отправить своих собственных детей в колледж — сейчас у каждого один или два ребенка, и ожидается прибавление. Они не могут рисковать, приставая к главному инженеру, директору завода или начальнику отдела продаж, предлагая что-то новое, что может, например, расстроить весь рефрижераторный бизнес. Поэтому для новой модели они решают сделать в двери отделение в котором сливочное масло не будет сильно замерзать. Или, может быть, вставить теплообменники в стены — а в следующей модели их оттуда убрать. Затем, если они почувствуют настоящую смелость, они сделают что-нибудь радикальное, например, вращающиеся полки — внесут реальный вклад в науку о сохранении продуктов питания!

Монтгомери рассмеялся:

— Это почти так же здорово, как ситцевые занавески на дверях холодильников, которые были у нас год или два назад.

Рокуэлл кивнул:

— Но такова ситуация, в которой мы находимся, и я задаюсь вопросом, не распространяется ли она даже на авиационную промышленность в несколько другой форме. Никто ни в каком бизнесе не хочет менять свою модель, если хорошо продается старая. Это основной факт, который все упускают из виду. И когда вносятся изменения, они должны быть минимальными, а не максимальными. Каждый профессор инженерного дела в стране, похоже, полон решимости сохранить это в глубокой, мрачной тайне.

Гандерсон фыркнул:

— Разве не было бы здорово, если бы все действительно было так просто? — Он повернулся к Монтгомери. — Мне немного жаль, что ты отправился со мной в этот институт, Джек. Я действительно думал, что у этих парней что-то есть. Может быть, они уверены в своей правоте. Но, я думаю, они просто не знают, что ошибаются.

— Они ошибаются или мы?

— Когда-нибудь слышал о «времени паровых двигателей»?

— Нет. Что это?

— Какой-то мистик по имени Форт придумал этот термин. Это означает, что когда культура достигнет той точки, когда станет необходим паровой двигатель, паровой двигатель будет изобретен. Неважно, кто будет жив, чтобы сделать изобретение, будь то Герой Греции, или Джеймс Уатт [5] из Англии — паровой двигатель будет кем-то изобретен. И наоборот, если сейчас не время паровых двигателей, никто под солнцем не изобретет их, каким бы умным он ни был. Другие выразились немного изящнее, сказав, что человек не может подняться над уровнем своей культуры. Это именно то, что мы пытаемся здесь в Институте преодолеть — и мы не можем этого сделать.

— Если бы это было правдой, не было бы ничего, кроме застоя. Кто-то должен подняться и поднять культуру вместе с собой.

— Нет, нет… — Гандерсон выглядел почти сердитым. — Возьмем, к примеру, математику. Математик строит свое здание на фундаменте, который уже есть. Никто во времена Пифагора не собирался изобретать тензоры или кватернионы. Культуры для этого не существовало. Предположим, Эйнштейн родился в полинезийском племени. Как вы думаете, он бы написал свою работу по теории относительности в этой культуре? И не имеет значения, насколько мы умны или насколько наши мозги отполированы в Зеркале — мы не сможем предпринимать шаги, которые мы хотим предпринять, пока культура не будет готова к ним. Это может произойти и через пятьдесят лет. Мы не можете обойти принцип времени парового двигателя.

— Так что же мы будем с этим делать? — спросил Монтгомери. — Сидеть сложа руки и ждать, пока время паровых двигателей не догонит нас?

5

Джеймс Уатт (1736 — 1819) изобрел универсальную паровую машину (1769), усовершенствовав паровую машину Ньюкомена.