Сестра Ноя

Походкой топ-модели подошла Марина. Ослепительная белоснежная улыбка на капризном лице предлагала мужчине непременно восхищаться и преклонятся. Она присела на скамью между сестрой и Виктором, тряхнула пышными волосами и грудным обволакивающим голосом пропела:

– Добрый день!

– Здравствуй, Марина, – сухо бросил Виктор, резко встал и быстро удалился.

– О чем вы тут говорили? – спросила Марина, провожая взглядом мужчину.

– Да так, ни о чем, – пожала Маша плечами. – Кажется, он очень несчастный человек.

– С чего бы это!.. – вспыхнула Марина, но внезапно что-то вспомнив сказала: – Да, на самом деле. Говорят, у него роковая любовь. Бедный красавчик!.. Вот бы склеить такого. –Потом обернулась к Маше и медленно произнесла: – Ма-а-ашка, да ты вся светишься, как стоваттная лампочка! Ну-ка, признавайся, сестричка, он что, в любви тебе признался?

– Ну что ты, Марина, – смутилась она, – ты же сама говоришь: у него роковая любовь. Он такой грустный!..

– Ладно, скромница, не хочешь, не говори. Пойдем! Нас ждут лучшие салоны Парижа, Лондона, Нью-Йорка… и нашего города!

Приближалось главное событие года – весенний бал. Все девочки школы за несколько месяцев готовились к торжеству: шили платья, придумывали прически, «делили мальчиков», сбрасывали лишние килограммы, насмерть боролись с прыщами, драили зубы до голливудской белизны. Отец с премии с обычным ворчанием выделил дочерям деньги на вечерние платья. Маша, как всегда, пыталась отказаться и обойтись перешитым маминым, но тут папа возмутился и заставил Марину проследить, чтобы Маша купила приличное платье и не вздумала «напяливать старушечье, с рюшками, в горошек».

Сестры обошли самые лучшие магазины и только в самом дальнем и не очень-то популярном нашли то, что нужно: Маринке – крохотное красное платьице для коктейлей, Маше – льняной сарафан в русском стиле, с вышивкой. Консультант салона с полчаса уговаривал Марину купить для Маши именно этот сарафан:

– Послушайте, девочки, – напористо доказывала стильная женщина лет тридцати, – во-первых, лён – это очень модно и престижно. На Западе такие вещи стоят огромные деньги… А во-вторых, Маше необходимо одеваться в русском стиле, потому что это именно её стиль. Никаких американских шмоток в стиле Барби, никаких французских обтягивающих и обнажающих! Маша несет в себе чисто русскую красоту, и это необходимо подчеркнуть!

– Послушайте, – возражала Марина, – но ведь это не вечернее платье. В таком сарафане впору коров доить и траву косить, а нам с сестрой нужно мужчин с ног валить.

– Ничего подобного! – настаивала на своём консультант. – Все элементы вечернего платья здесь налицо, но еще имеется и тонкая стилизация под народный имидж. Вы не представляете, как такие вещи популярны на Западе! И самое главное – это платье-сарафан очень к лицу вашей сестре. Оно будто специально для неё сшито!

Маша во время этой пламенной дискуссии молча стояла и смотрела на себя в большое зеркало во весь рост. Оттуда на неё смотрела русская красавица с огромными сияющими глазами, румянцем, нежной улыбкой – вся такая притягательная… Маша с удивлением рассматривала себя и вспоминала каждое слово, сказанное ей грустным красавчиком. А ведь пожалуй в его словах есть доля правды, подумала она и… совсем уж смутилась.

«Усталые, но довольные» возвращались сестры домой. Во дворе их встретило неожиданное многолюдье. Теплая солнечная погодка выгнала домоседов на улицу. Бабушки и молодые мамаши с малышней оккупировали детскую площадку с песочницей, качелями, каруселями. Мужчины грохотали костяшками домино за длинным столом под старыми липами. Юные спортсмены бегали по футбольному полю, прыгали по волейбольной площадке, гоняли на роликах и самокатах по асфальту. У гаража, вокруг сверкающего «крайслера» кучковались «мажоры» – эти стильно одетые молодые люди в свой кружок никого не впускали, высокомерно поглядывая на окружающих.

А вблизи подъезда, на скамейке, где недавно сидели Виктор с Машей, – на той же скамейке пили пиво местные хулиганы во главе с Фрезером. Маша не обратила на эту компанию внимания. Они часто сидели тут и никогда сестер не задевали. А тут Фрезер пристально рассмотрел Машу с ног до головы, что-то тихо сказал, парни заржали по-жеребячьи. Главарь встал, сделал несколько шагов в их сторону, властно подозвал девушек и хрипло сказал:

– Маша, пора и тебе заплатить налог. Готовься!

– Какой еще налог? – спросила Маша у сестры, но та её увела в сторону.

– Я тебе дома все объясню, – прошелестела Марина и дернула Машу за рукав: – Пойдем отсюда…

О, голубка моя!
Будь со мною, молю,
В этом синем и пенном просторе,
В дальнем, родном краю!
«La Paloma» («Голубка»)

кубинская песня, перевод С.Болотина

Во дворе появилась белая голубка. Она казалась облитой светом, будто чистое непорочное сияние исходило от белоснежного оперения. Откуда, из какой приличной голубятни, из какой достойной семьи сбежала эта чаровница? Может быть, поссорилась с женихом или на родителей обиделась, а может, заскучала и погналась за приключениями? Никто не знал. Дворовые сизари – эти крылатые бродяги, дети с мамашами и бабушками, отроки с отроковицами, юноши с юницами – все принялись её опекать. Серые голуби стаей сопровождали беляночку в круговых облетах территории, охранным эскортом окружали её приземления и по очереди представлялись, надувая грудь, сотрясаясь телом от восторженного воркования:

– Мадемуазель, разрешите засвидетельствовать вам своё почтение! Вы так божественно прекрасны! Я жизнь готов положить к вашим мохнатым ножкам – только прикажите!..

– Ах, оставьте, голубчик, – фыркала блондинка, – я слишком дорожу свободой. Впрочем, может быть, когда-нибудь, в других обстоятельствах…

Дворник Руслан даже собственноручно изготовил и подвесил на старой липе домик с кормушкой. Только белокурая капризница вела себя независимо, с легким отчуждением, как баронесса в обществе простолюдинов, и принимать ухаживания вовсе не спешила. Полетает по кругу, разомнется слегка, то на черной ветви столетнего вяза посидит, то на белом изгибе плакучей березы, то на свой домик запрыгнет, то в кустарнике прогуляется. А иногда на травку и песочек среди людей опустится, поворкует, поклюет крошки батона, распушит хвост по-павлиньи, но стоит кому-нибудь приблизиться, как вздрогнут белые крылья, и вмиг унесется голубка подобно огненной стреле прочь от земли, подальше от двуногих, поближе к небу.

Только с двумя землянами голубка поддерживала дружеские отношения. Трижды в день из второго подъезда Серого дома пожилая дама в бусах и кружевном переднике выводила на прогулку золотистого лабрадора и кошку голубой русской породы.

– Господа, я зайду за вами через полчаса, – обращалась она к животным.

– Хорошо, мэм, в назначенное время мы будем ожидать вас в обычном месте, – отвечали они, степенно удаляясь на променад.

Эта парочка всегда держалась вместе. Кошка ревнивым фырканьем отгоняла от своего друга девочек, а пёс – интеллигентным рычанием – мальчишек. Когда они завершали обход своей территории, по традиции устраивались погреться на солнышке. Пёс ложился на бок, кошка сворачивалась голубым клубочком у его широкой палевой груди, и оба принимались издавать приглушенные звуки, полные истомы и удовлетворения. В такую минуту иногда слетала с небес голубка. Она сначала чуть в отдалении приглядывалась к землянам, потом бочком, бочком, как бы невзначай, подпрыгивала поближе и, наконец, вспархивала и усаживалась на спину собаки. Кошка, не прекращая урчания, слегка приподнимала симпатичную мордочку и косила на птицу зеленым глазом, а пёс и вовсе никак не реагировал. То ли представители элитных пород признают друг в друге ровню, то ли между ними существует сословная взаимопомощь, только они подружились.