Сестра Ноя

Такое обилие родственников в нашей семье случилось из-за отцовской работы: он «служил» геологом. Это был тот самый случай, когда не человек выбирает специальность, а специальность – человека. Еще на первом курсе института он почувствовал в себе таинственный дар: услышав о готовящейся экспедиции, он уверенно заявлял, что, где и в каком количестве найдут геологи, или не найдут… Он мог ткнуть пальцем в карту и сказать:

– В этом месте через три года будет обнаружен серный колчедан, а под этой базальтовой платформой есть кимберлитовая трубка с лучшими алмазами в мире – и, несмотря на всеобщий смех и неверие, я найду и открою это месторождение.

Поначалу, как водится, над студентом посмеивались, но когда – один за другим – предсказания стали сбываться, вызвал его к себе профессор Лейтнер и устроил персональный экзамен. Любопытные студенты, пытавшиеся подслушать разговор в закрытой аудитории, сумели разобрать лишь несколько фраз:

– Нет, нет, эту гору я лично обследовал метр за метром! Нет здесь сопутствующих пород.

– Есть! Только не у самой горы, а в полутора километрах на юго-юго-восток. Там в позапрошлом веке произошло землетрясение и горизонтальные пласты сместились. Вы искали вот где, а сопутствующие – тут, а само месторождение – в этой котловине.

– Да ты понимаешь, сколько государство потратило денег на поиски этих залежей! Эх, нам бы твои данные лет на пять пораньше! А антрацит, говоришь, на этой возвышенности? Нонсенс! Никто бы его тут и не подумал искать! Это же антинаучно!

– И все-таки там сотни миллионов тонн чистого антрацита, готового к открытой промышленной разработке. Это будет самый дешевый уголь в мире! А вот здесь – золото, а здесь – бокситы, а здесь – алмазы.

– Не может быть! Да в этих местах геологи уже двести лет копают – и ничего.

– Не там копают, уважаемый профессор. Тут, тут и тут вообще никого никогда не было. – Его пальцы порхали над картой, останавливаясь на миг над точками, казавшимися ему горячими, касаясь подушечками, и сразу улетали прочь, как от ожога. – А эти месторождения очень компактны по ареалу сопутствующих пород, да еще тектонически сдвинуты по горизонту. Это же элементарно!

Глубоким вечером, в кабинете центрального ресторана слегка возбужденный профессор совершенно непедагогично хлопал по плечу студента и, обдавая румяную щеку жаром, громко шептал на ухо:

– Стас, такой феномен, как у тебя, встречается раз в столетие, слышишь? И если ты, шельмец, свернешь с нашей дороги и увлечешься какой-нибудь ерундой – ну там, деньгами, девчонками, славой – я тебя лично!.. Слышишь, Стасик, как любимого сына, вот этими руками придушу пуховой подушкой в постели во время сна, обливаясь горючими слезами! Ты не имеешь права!.. Не можешь позволить себе этот великий дар разменять на кучу медных пятаков. Отчизна и я – мы тебе не позволим!

– Да что вы, Александр Фридрихович, – бубнил смертельно усталый воспитуемый, – мне самому геология элементарно интересна. Я чувствую себя в этой области, как в родном доме. Здесь всё моё! С чего мне бросать любимое дело и переходить туда, где меня не ждут?

– Интерес! Любовь! – ворчал старый профессор. – Это, молодой человек, категории в нашем мире преходящие. Сегодня есть, а завтра… кто его знает? Мой род обрусевших немцев, верой и правдой более двухсот лет служит Государю и Отечеству. Хоть по крови мы немцы, но по духу – давно уже! – русские. И ты, мой мальчик, должен проникнуться этим духом служения Отечеству, а всё остальное – прочь, прочь…

Профессор принялся за десерт, не переставая бурчать под нос:

– Завтра же пойду к ректору и специально для тебя выпрошу индивидуальную программу обучения. Потом выйду на академика и потребую от него группу, которой ты будешь распоряжаться по своему усмотрению. Ваше дело найти и указать точные координаты пород, а дальше разгребать будут другие. И обязательно каждое лето – в экспедицию!

Чтобы обратить внимание «партии и правительства» на талантливого геолога, профессор Лейтнер посылал экспедицию со Стасом во главе на поиски особо важных месторождений – золото, алмазы, вольфрам, уран… Разумеется, все камеральные предсказания при выносе в натуру подтверждались с точностью до десяти метров. Юный геолог будто видел сквозь землю, будто носом чуял где что лежит, в каком количестве и на какой глубине. Следом за ним на месторождение выдвигались группы, оснащенные техникой и привозили на стол начальству уникальные по чистоте и богатству образцы пород.

Конечно, таким уникумом заинтересовались соответствующие органы. Трижды его даже обследовали психиатры, но всегда поступал звонок от рассерженного высокого чиновника и Станислава отпускали в новую экспедицию, из которой он привозил блистательные результаты.

У него появились высокие покровители, деньги, квартира, первая семья, вторая, третья… Жены всегда искренне любили гения, им льстила его слава, ордена, государственные премии, приёмы на высшем уровне – но увы, его почти не видели дома, он не принадлежал семье и был неуправляем: работа и только работа!

Отец и меня пытался увлечь камнями. В краткие минуты нашего общения он открывал коробки с минералами, там в каждой ячейке, выстланной черным бархатом, лежал образец породы с крохотным номерком, на верхней грани ячейки подпись: «селенит», например, или «фуксид», «гнейс»… Отец осторожно извлекал какой-нибудь черный булыжник с розовыми вкраплениями и говорил с придыханием, как пылкий юноша о возлюбленной девушке:

– Базальт с миндалевидными полостями, заполненными агатами. Со временем основная матрица разрушается, а агаты остаются жить в виде отдельных камней.

– Это серебро? – спрашивал я, доставая из ячейки нечто дымчатое, сверкающее изнутри голубыми, розовыми и желтыми вспышками.

– Нет, сын, это полевой шпат, а сверкают кристаллы слюды, которые расположены под разными углами, поэтому и дают столь широкий спектр цветов.

– А это что за бурый уродец? – ткнул я пальцем в бугристый аляповатый камень с надписью «aurit», явно конспиративной.

– Это золотой самородок, – задумчиво ответил отец. – Видишь, какой невзрачный, пока его не отполируют?

– А эта стекляшка с надписью «графит прессованный»?

– Это и есть разновидность графита, – усмехнулся отец. – Этот уголёк недра земли основательно разогрели и спрессовали. Ну, а если его отдать ювелиру, чтобы огранить и отшлифовать, получится бриллиант, и будет стоить больших денег.

– Знаешь, пап, – говорил я, основательно порывшись в камнях, – больше всего мне нравится этот зуб акулы в магме, селенит и вот этот ле-пи-до-лит, – прочел я на крохотной табличке. – Зуб, сам понимаешь, страшно пахнет приключениями. Селенит – он будто сияет изнутри солнцем. А лепидолит – так и хочется скушать!

– Потому, что напоминает халву с мармеладом? «Пористая халва» – это слюда, содержащая литий, а «мармеладки» – кристаллы рубеллита, которые используют в производстве лазера. Очень полезный минерал и по-своему красив. – Он боднул головой и посмотрел мне в глаза. – А что же алмазы, золото, рубины, изумруды – тебе не понравились? – с ироничной улыбкой спросил отец.

– Не-а! В них нет тайны, света… Они какие-то чужие, холодные. Даже вот этот черно-серебристый пирит лучше твоего «прессованного графита», я могу его подолгу рассматривать: смотри, в нем будто в черноте ночи сверкают крохотные звездочки. …А эти – нет, пап, не то!

– Сынок, мне это в тебе очень нравится, – сказал отец. – Только, знаешь что?..

– Что?

– Я, пожалуй, отберу эти «чужие и холодные» камни и переложу в отдельный ящик и запру в сейф. Внутрь положу бумажку. Там будут имена и адреса потомственных ювелиров. Это надежные люди, которые в случае чего смогут дать за камни приличную сумму. Так что знай – это твоё наследство. Думаю, эти малоромантические «булыжники» смогут тебя до конца жизни прокормить. Запомнил, Арсюша? Ключ от сейфа я вручу единственному надежному человеку – твоему брату Юрию. Ему-то уж точно – не нужны ни деньги, ни бриллианты, ни золото. Поэтому на него можно надеяться, он не предаст, он не обворует.