Тающее отражение

— А как же я?

— Твоя карьера боксера, Платон, кажется, завершилась. Но как хорошо — нокаутом! Юра твой тоже, как выиграл первый бой, так и его попросили с вещами на выход. Зато боевые навыки — на всю оставшуюся жизнь.

Года через два Юра пригласил меня на чемпионат страны — хоть мне и нравился бокс, но участвовать в боях в качестве зрителя не любил. Там и встретились с Мастером. Он взял мое предплечье в стальной захват и спросил:

— Тебя в милицию больше не вызывали?

— Нет, а зачем? Боксом не занимаюсь, навыки не применяю…

— А меня еще трижды допрашивали. Только новое спортивное начальство заступилось — видишь, вырастил чемпиона страны.

— Не понимаю, почему вызывали?

— Парнишка тот, которого ты нокаутировал, пролежал в больнице с полгода, потом в санатории. Ну там, сотрясение мозга – ерунда, но твой удар в зону сердца, видимо, спровоцировал микроинфаркт. А через два года после боя с тобой у него оторвался тромб, и он в больнице скончался. Конечно, сам виноват — диету не соблюдал, тренировался так себе, лениво. У него этих тромбов было — по всему телу. Тромбоз! Ему вообще боксировать нельзя было. Но там такой папа, что многим жизнь испортить может. Так что поставь свечку за упокой Владимира — так парнишку звали. А что еще…

Итак, я убийца. И неважно, что Вова был при жизни больным и капризным, не важно, кто у него папа. Главное в этой беде — мой смертельный удар, и то, что я убийца. Господи, помилуй и прости!

Войска собирает «Зарница» –

Военная наша игра.

БДХ п/у В. С. Попова

С тех пор в моей жизни всё не просто так. Вот и сейчас, еду, лечу, несусь на поезде, теряясь в догадках, отгоняя помыслы, мешающие сосредоточиться на главном. Один из них твердит: «Видишь, как весело проводят время соседи по вагону, подсядь к ним, выпей, закуси, и тебе веселей станет»; другой, тихо так шепчет: «Сейчас самое время кое-что вспомнить, давай, друг, погрузись в себя, поройся в запасниках памяти — точно, что-то найдешь полезное». Пить-закусывать не пошел, зато погрузился… куда?.. в себя, конечно, в «запасники», так сказать.

Иногда, оглядываясь назад, кажется, что моё детство было не таким уж безоблачным, как хочется, как рассказываю близким. Чем дальше уходит время начала жизни, тем ярче всплывают ощущения холода, пронизывающего каждый день. Это страх получить двойку в школе, получить перелом позвоночника на тренировке, страх смерти родителей, после чего сироты попадают в детский дом — об этом мрачном заведении рассказывали такие ужасные вещи, после которых тюрьма покажется курортом. Страх сковывал меня с ног до головы, холодными цепями — не всегда, но гораздо чаще, чем хотелось.

Вот почему я хотел освободиться от противного чувства, накатывающего на меня, — будто стою босиком на снегу, а мороз сковывает мое тщедушное голое тело, по которому хлещет колючий ветер, вот почему мечтал о душевном комфорте, в тепле и уюте.

Может поэтому мальчишки сбивались в стаи, которые взрослые называли презрительно «бандами», хоть ничего криминального мы не делали и даже не помышляли. Видимо, нам требовалось чувство спины друга.

Вот и потянуло меня в чертоги детства, в места, где «чувство спины друга» достигало наиболее приятных значений. Словно за руку привел меня невидимый путеводитель в гущу лесной чащобы, где с времен войны сохранились оборонительные сооружения. К войне готовились очень серьезно. Окопы, ДОТы, даже спустя десятилетия, внушали ощущение солидной несокрушимости. Среди сооружений оборонительного комплекса мы подобрали для своих военных утех самое глубокое и обширное. На глубине трех метров, под железобетонным покрытием мы обнаружили целый подземный замок. Стальная ударопрочная дверь, как ни странно, после очистки от мусора, открылась довольно просто и почти без скрипа. За дверью луч фонарика высветил горы мусора и цепочку комнат, уходящих во тьму. В результате ударного труда, нам удалось очистить от мусора только две самые близкие к выходу. Их-то мы и стали использовать для военных игр.

Впрочем, дальние комнаты, заваленные мусором, нет-нет, да звали к себе, рисуя в нашем воображении штабеля ящиков с боеприпасами, аккуратные пирамиды автоматов и даже пушки, упирающиеся стволами в щели метровой глубины, закрытые бронированными дверцами — это чтобы откинуть заслонку и сразу открыть огонь по окружающему наших героев противнику. На стенах очищенных от мусора комнат нам удалось прочитать надписи: «Проверено. Мин нет!» Как ни высматривали такие же надписи в соседних комнатах, не обнаружили. Это сильно настораживало. Много раз пытались и там убрать мусор — интересно же, что там? Но каждый раз среди нас находился мудрый товарищ, который глубокомысленно изрекал: «Опасно! Это вам не за мороженым в ларек бегать — это отголоски войны. Там могут быть мины — а это уже не шутки!» И мы благоразумно останавливались.

В нашей военной команде был самый маленький мальчик по имени Сёма. Он больше всех старался подбить нас на продолжение «поисковых работ». Ему зачем-то нужно было, во что бы то ни стало найти автомат с патронами и спрятать «на случай начала боевых действий». Однажды мы пришли после уроков в наш ДОТ и обнаружили перед входом кучу мусора, а внутри Сёмку, который, обливаясь потом, с громким кряхтением, вовсю ковырял слежавшийся мусор в соседней комнате, третьей по счету. Наш командир, самый старший из нас, по имени Юра, накричал на малого, надавал подзатыльников, да еще запретил появляться на глаза в течение месяца. Сёмка обиделся до слез, убежал, выкрикивая угрозы, мы же, помолчав для солидности, приступили к разработке военной операции по нападению на вражеский контингент соседней школы, что за горкой, на берегу реки устроили себе подобный штаб, чуть меньших размеров.

Не прошло и трех недель, как в мою дверь постучал Сёмка и сообщил, что сегодня ночью они переезжают в другой город.

— Ну что поделать, — произнес я с трагизмом в голосе, — счастливого пути!

— Ты мне друг или кто? — вскричал самый маленький боец нашего военного отряда.

— Ну, друг, и что? — спросил я, чувствуя неладное. Его настырность иногда удивляла.

— Я тебе подарю кляссер с марками, теми, которые тебе понравились. Ну, африканские, американские — помнишь?

— И что я должен сделать? — всё более настораживаясь, спросил я.

— А еще, еще в придачу, — подпрыгивал Сёмка от возбуждения, — подарю тебе старинную лупу, позолоченную.

— Я что, должен кого-нибудь убить за это? — Криво усмехнулся я.

— Да нет, только пусти меня в ДОТ. Мне осталось метра два прокопать до стены. Там точно, в нише автоматы есть! Ну и ты себе парочку ППШ возьмешь, да еще патронов ящик! Пойми, сегодня ночью я уезжаю, все равно никто не узнает.

Он протянул мне толстый кляссер с марками, полистал перед моим носом для большей убедительности, достал из кармана позолоченную лупу и вложил в кармашек снаружи обложки. …И я сдался! Метнулся в свою комнату, закрыл марки в ящике стола, взял ключ от навесного замка двери ДОТа, и мы побежали в лес.

Сёмка сразу нырнул в третью комнату и сходу принялся долбить лопатой по спрессованной куче. Я включил свет, сел за штабной стол, развернул карту местности и принялся водить по маршруту наступления курвиметром. Мне Юра приказал просчитать по минутам время наступления. Увлекся, конечно, в моей голове прокручивался ход военных действий, блокнот покрылся метрами дистанций, расчетами скорости выдвижения и прочих серьезных офицерских дел.

…Вдруг в соседней комнате раздался хлопок взрыва, блеснуло пламя красного огня, дохнуло противным серным дымом. Я пытался крикнуть «Сёмка, ты живой?!», но горло сдавил спазм, и оттуда вырвался лишь хрип. От едкого дыма, от напавшего смертельного страха, как безумный, выскочил наружу и побежал домой.