Тающее отражение

Глава 1

Тающее отражение

Роман

Александр Петров

Свобода! …вас примет радостно у входа… И мне уже открывается этот вход, и свежий ветер свободы льется оттуда и зовет, зовет… Когда мы собираемся за праздничным столом, обсуждаем ни политические новости, ни курс доллара или где бы стрельнуть денег — эти мелочи всегда сами собой разрешаются. Э, нет, нас занимает именно эта божественная сила свободы, которая оказалась такой мощной и всеобъемлющей, как инструмент, с помощью которого мы обретаем способность решать любые задачи. Свобода от рабства греху, свобода от зависимости, от вранья и подлости, от страха смерти и болезни — всё это мы обретаем благодаря вере. Ведь у нас за спиной, словно незримые ангельские крылья, сияет та самая огненная всемогущая Сила, о которой апостол сказал: «если с нами Бог, кто против нас!»

Сейчас плыву по реке, крошечному притоку огромного океана, потоку теплой воды памяти, предчувствий, предзнаменований — это настолько просто, плыть по реке — и настолько непостижимо и таинственно прекрасно, как птице лететь на крыльях, не задумываясь о природе подъемной силы, как дельфину веселой стрелой пронзать воду, как человеку жить и радоваться каждому мгновенью этого величайшего счастья жизни. …Каждой ступени, поднимающей нас в дивные высоты царства совершенной любви.

Сейчас — в этот миг — пронзаю сверкающие отражения света, передо мной открываются двери прошлого и будущего — это одно целое, я путешествую по лабиринтам детства, по улицам юности, проспектам молодости, поднимаюсь на вершину зрелости, откуда открывается необозримая перспектива вечности. Я счастлив быть крошечной частицей этого океана любви, бездны мудрости, сияния святости — это мой путь, мой выбор, моя участь.

Это моя жизнь, я плыву по течению реки, устремленной в океан, мне спокойно и радостно, мне дарована высшая свобода воли, я свободен более нежели птица в небе или дельфин в море — я свободен, как дитя Божие.

Перемещаюсь со скоростью мысли, в течение минуты навещаю друга в Германии туманной, приятеля в Австралийском Брисбене, брата в Канаде, сестру в Майами, крестника в Якутске, крестницу в Иркутске, тещу в Испании, соседа на Кипре — все они здесь, рядом, в сердце моем, в уме, мы проросли душами, сплелись корнями — Дух Святой сроднил нас, связал узами великой любви.

Лишь малое время — два, три часа — на Горе Блаженств я испытал блаженство истинной божественной любви — с тех пор, как с эталоном сверяю отношение к людям, потому что не было у меня тогда врагов, всех до единого любил, как Господь любит праведников и грешников, и солнечный свет и дождик посылает на каждого. Всего на несколько мгновений Господь сделал меня святым, лишь на краткое время благодать Божия подняла меня в рай — и эти мгновения стали самыми счастливыми. Лишь на миг в красотах природы, во свете радуги, в мерцании звезд, ликах святых икон, в улыбках детей и стариков — отразился прекрасный Лик Господа моего — и с тех пор всматриваюсь в отражения света истины, ищу следы чудесных посещений, прислушиваюсь к отзвукам всеобщей молитвы благодарения и славословия — и нет-нет, но разыскиваю, и найдя, ценю как наивысшую драгоценность, как незаслуженный самый ценный богатый дар.

Блаженный Силуан, каждое слово которого прожигает ум и душу, писал:

«Господь любит всех людей, но кто ищет Его, того больше любит. «Любящие Мя — люблю, — говорит Господь, — и ищущие Мя обрящут благодать» (Пр. 8, 17). А с нею хорошо жить, весело душе, и душа говорит: «Господь Мой, я — раб Твой». В этих словах великая радость: Если Господь наш, то и все наше. Вот мы какие богатые.»

Как взыграла душа от этих слов — подобно младенцу Иоанну во чреве Елизаветы при встрече с Девой Марией! Узнало сердце Господа моего, Бога Слово, дарованное мне словом Силуана Афонского. …Внезапно я стал богатым, и рухнули границы, снесло меридианы с параллелями, часы с минутами, рубли с долларами, километры с парсеками — богатство моей души, охватив землю и космос, уничтожило тленное, распахнув бесконечные просторы вечности. С тех пор я всюду свой, мне спокойно и уютно, как дома — в любой точке вселенной. Если все наше, то всюду мой дом, все пути — прямые и правильные, ведущие домой.

Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.
Во мгле, что со мною всегда на земле.

А. Блок

За окном летят поля, перелески, мелькают дороги, дома, лошади, коровы. В небе порхают птицы, плывут облака. Занятно смотреть в окно, появляется впечатление полета, в глубину души затекает теплая струя покоя. Вспоминается нечто похожее, что я испытывал однажды. Что это было, когда и зачем?.. Не помню точно, но было.

Апостол Павел о своем посещении Третьего неба много лет тому назад — и будто сегодня утром — сказал: «не знаю — в теле, или вне тела». Ну, во-первых, мне точно известно, что я не на Небесах, а во-вторых, не «в теле» — оно, лежит на дне окопа в позе эмбриона. Правда, иногда меня посещают сомнения, а моё ли оно, или все-таки чужое — вон их сколько на поле боя, в том же эмбриональном состоянии. Почему эмбрионы? Наверное потому, что нам предстоит родиться в новую жизнь, совсем не похожую на ту земляную, что для нас завершилась. А там, в ином мире, всё иное — то, что наше иррациональное сознание отвергает и повергает в ужас — духи падшие и ангелы Божии — выходят из сумрачного марева неверия, из суетного наркоза богоборчества и обступают духовных новорожденных, как бы вопрошая: что, малыш, сюрприз? А вот с этого мгновения давай разберем твою жизнь по событиям, по словам и даже помыслам.

Похоже на то, что я опростался от тела и свободно летаю со скоростью мысли, хотя, может ли быть какая-либо точность в таком деле... Могу предположить, душа моя, покинув тело, в течение трех дней прощается с земным и готовится к итоговому суду. Вот и земное время для меня уже изменилось, поэтому вряд ли могу точно определить, который из трех дней проживаю в настоящий момент. С пространством, в привычном смысле слова, тоже всё не так… Впрочем, точность пространственно-временных координат в настоящее время меня нимало не занимает. Дело в том, что мне уже довелось на предельной скорости прокатиться по линии жизни до самого рождения и вернуться обратно — это путешествие весьма опечалило. То, что раньше казалось несущественным, обычным, распространенным, коснувшись меня лично, моей судьбы, предстало передо мной во всем преступном уродстве. …Это с одной стороны. И если бы не было «другой стороны» моей нынешней работы — спасительной, очищающей — не уверен, выдержал бы я всё это… всё это…

Вот и сейчас… или прежде? Неважно. Видимо картина с моим бездыханным телом в позе эмбриона на дне траншеи накрепко засела в голове. Видимо, чтобы животный страх смерти не остановил меня на пути самопознания, — именно сейчас… или прежде? Неважно. Независимо от последствия меня отнесло в точку рождения причины. И что самое удивительное, всё происходит на вполне будничном уровне. Вот, извольте видеть.

В управлении день выдачи зарплаты. В кассе обычная толкучка. Стою в очереди нервных, вечно куда-то опаздывающих мужчин, меня дергают за рукав, хлопают по плечу — смотри не увильни, собираемся в кабинете начальника участка. Я уныло киваю, мне все это опротивело, но вынужден терпеть. Склоняюсь к зарешеченному окошку, из толстых намоченных влажной губкой пальцев кассира получаю мятые засаленные купюры. Расписываюсь в строчке ведомости с моим именем, с обидно маленькой цифрой.

Отхожу от кассы, покидая нервную очередь, буквально выталкивающую меня — и сразу попадаю в объятия уже нетрезвого Васеньки, который цепляет меня за рукав и тащит во тьму коридоров с выключенными лампами дневного света. Не смотря на уменьшительное именование — Васенька, лапочка, малыш — детина огромен, силён, агрессивен, особенно после употребления спиртного. «Лапочка» Васенька грубо усаживает меня за длинный стол, составленный из трех обычных канцелярских, накрытых лиловыми чертежами, на которых нормальный человек ничего разобрать не сможет, будь он хоть дешифровщиком из очень специальных органов, но мы-то читаем, и более того — эту зашифрованную лиловую муть «выносим из камералки в натуру». Вот они, специалисты высокого профессионального уровня, которых с первого дня воспринимал не просто «инженеграми», а интеллектуальными суперменами, и глядел из своей мальчишеской тупости снизу вверх. Это раньше, а сегодня за столом восседают опостылевшие коллеги, сотрясая накуренное пространство взрывами сквернословия, пошлого смеха и басовитых крякающих возгласов. Чувствую собственную чужеродность на этом «празднике жизни».