Тающее отражение

— Ты грек?

— Верно, а как вы узнали?

— На Ближнем Востоке бывал, а там, как увидишь красивого человека, значит грек.

— Благодарю.

— По-русски говоришь без акцента…

— Таким было условие приема на работу.

— Как твое святое имя?

— Никита.

— Моё — Платон. Послушай, я тут недавно, мало чего знаю. Как думаешь, можно в какой-нибудь город съездить? Ну так, на экскурсию.

— Можно, конечно, — кивнул садовник, — только в первый раз лучше в сопровождении.

— Будешь моим сопровождающим?

— Конечно, с удовольствием.

И вот мы уже катим по серпантину двухрядной дороги вдоль морского побережья, сворачиваем в долину, а за поворотом открывается вид на небольшой городок. В лавке покупаю солнечные очки, белые шорты, просторные рубашки из невесомой ткани, маску, ласты. Загружаем в автомобиль. Угощаемся крепким кофе, заказываем салат из местных крабов. Мои глаза непрестанно скользят по окружающему пространству, словно чего-то жду, кого-нибудь ищу. …И наконец, нахожу.

Вот она, подобно «Атомной Леде» Сальватора Дали, нет не сидит — плывет над голубыми плитками пола кафе, над стеклянным квадратом стола, презирая притяжение земли, игнорируя жадные взоры мужчин. Никита проследил мой взгляд и, приоткрыв рот, даже произнес гортанное «йо-о-о-у-у», но уступив мне первенство, заставил себя умолкнуть и смущенно потупил глаза. Тем временем прекрасная незнакомка допила свой «атомный» кофе — нет, не встала — разогнулась лозой и плавной танцующей походкой тронулась в сторону серебристого кабриолета, обдав меня волнующим ароматом духов. Казалось, внутри ее гибкого тела и костей-то не было — настолько изящным и пластичным оно казалось. Прежде чем сесть за руль автомобиля, незнакомка бросила на меня взгляд пронзительно синих глаз, словно обещая вернуться и продолжить — что? — очарование, обуяние, материализацию призраков, всплески памяти?

Мы с Никитой еще трижды ездили в город, и каждый раз незнакомка появлялась в поле моего зрения, скользила по краю сознания, вызывая из памяти волны неясных воспоминаний, обдавала ароматом духов и, переливаясь бескостным телом, растворялась в жаркой дымке.

Как-то утром после традиционного бритья у старого грека и кофе у седого курда, купив на рынке пару огромных сочных персиков и гроздь винограда, отправился на свой дикий пляж. Сплавал к ноздреватому циклопическому гроту, навестил стремительную телом престарелую годами барракуду, трусливого толстого угря, робкую аляповатую каракатицу, распугал почтенное семейство ставрид, врезавшись в самую середину серебристой стайки — совершив традиционный круг почета, выполз на берег. После того, как невольно глотнул соленой воды, захотелось заесть горечь сочным персиком и лиловым виноградом, сладким как мед. Растянулся на тростниковой циновке, подставив тело в капельках морской воды и пота ослепительно-яркому солнцу — и погрузился, как только что в водяную толщу, в пучину воспоминаний.

Приезжаю как-то в Мою деревню, там вовсю кипит работа, мелькают топоры, звенят пилы, пахнет горьким битумом, сладкой древесиной, духмяной травой. У каждого работника имеется комфортабельное жилье в городе, а здесь реализуется персональное стремление людей к земле, к бревенчатым избам, к садам, огородам, лесам и полям. В конторе замечаю новое лицо — стройная брюнетка в сарафане из светлого хлопка, поднимает глаза — меня прожигают две синих молнии. Впрочем, глаза сразу опускаются, устремляясь на пачку бланков на столе. На меня накатывают дела, вопросы, раздаю зарплату «рабочим и крестьянам», пригоняю трактор, грузовик, комбайн — а в голове отголосками из юности звучит песня Хампердинка «Blue spanish eyes» («Синие испанские глаза»). Еще раз или два встречал брюнетку в офисе, на корпоративе и в «нашем придворном» ресторане, где у нас были свои обеденные столы для сотрудников и кабинет для руководства. Каждый раз удивляла яркая синева глаз девушки, но как всегда, наступали дела, заботы, впечатления, которые вытесняли, затмевали призрачную синеву и глаз, и неба, и воспоминаний.

…Выплываю из толщи памяти, ругаю себя блудником распоследним, вспоминая о своем все еще непривычном семейном статусе, слышу краем уха шорох прибрежной гальки. Кто-то весьма нежелательный крадется по краю моего пляжа. Глаз не открываю, жду, может, поймет пришелец, что он здесь лишний, чужой и оставит меня в покое. Кажется, шаги удаляются. Приоткрываю один глаз, нехотя отрываю голову от циновки, приоткрываю второй глаз, навожу резкость — ну, надо же! — та самая незнакомка из города, из кафе, из кабриолета, извиваясь гибким телом без костей, удаляется по тропинке вверх, скрываясь за кустами лавра, за оливой, каштаном.

С тех пор как застал Никиту за работой в саду, он перестал скрываться, а я на всякий случай уведомил службу безопасности, что он мой сопровождающий-охраняющий и вообще друг, к тому же мне нравится и самому руками потрудиться на досуге.

— Слушай, Никита, — обратился к нему, — ты не мог бы как-нибудь аккуратно узнать, что за незнакомка преследует меня. Ну, та самая, которую мы видели в городе. Дело в том, что сегодня она появилась на моем пляже.

— Сейчас узнаю, — кивнул головой в бандане, достал телефон, отошел на пять шагов и зашептал в трубку.

— Ну что? — спросил я, не пытаясь скрыть волнения.

— Сказали, что она кадровый сотрудник, — пожал он плечами, — из числа вновь прибывших по системе ротации.

— Значит, как минимум, не шпионка и не террористка, — выдохнул я с облегчением. — Знаешь, Никит, а давай, сегодня по этому поводу съездим в город и посетим какое-нибудь приличное заведение с местной кухней, музыкой и зажигательными танцами до утра!

— Да я не против! — улыбнулся парень. — С вами хоть куда отпустят. У вас особый статус.

— Вот и давай использовать мой статус в мирных целях. А то, знаешь ли, засиделись мы тут с тобой, заскучали, а душа праздника требует.

Заведение нашлось именно такое, как нам хотелось: на берегу моря, с нависающей прямо над столиками скалой, с прохладным бризом, обвевающим разгоряченные тела, с музыкой и танцами внутри помещения и возможностью поговорить за столом на террасе, так чтобы не пришлось кричать друг другу в ухо. Название тоже под стать — Таверна. По совету грека Никиты и веселого официанта стол заставили щедро: мусака, ягненок, сыры, блюдо с морепродуктами, ассорти из перцев, домашнее вино, целый кувшин ледяного дайкири, кофе «до того, во время того и после того».

С аппетитом набросились на еду, во рту загорелся пожар, мы его тушили прохладным вином вперемежку с дайкири, в котором льда было не меньше половины объема. Горячие острые блюда с прохладительными горячительными напитками возбудили в нас желание двигаться и танцевать.

Сравнительно бесшумную террасу с баюкающим шорохом прибоя мы решили сменить на грохочущий танцпол с живыми музыкантами, пожалуй даже слишком живыми — они прыгали по сцене, извивались с инструментами на руках, на шее, за спиной, обнаженный по пояс потный ударник, сверкая зубами и черными глазами, так залихватски лупил по тарелкам и барабанам, что казалось, медные диски улетят, а белые мембраны барабанов вот-вот лопнут — всё это сумасшествие озарялось яркими вспышками кислотных цветов, вибрировал пол, стены, потолок и даже занимающая торцевую стену часть скалы, выходящую наружу, наверное, погулять на свежем морском воздухе.

Мы с Никитой оказались в эпицентре музыкального урагана, нас окружила толпа засидевшихся людей, жаждавших подвигаться. Наши ритмичные танцевальные па, не лишенные звериного изящества, почему-то вызвали восторг танцоров, они отступили от нас насколько было возможно, а мы оказались в центре круга, стихийная публика нам аплодировала, оттопыривали в восторге большие пальцы, показывали «V» — жест победы, наверное, над скукой, по-американски тыкали в нас указательным пальцем, юные танцоры размахивали руками, изображая ветряную мельницу, и даже рок-музыканты одарили нас доброжелательными рифами на гитарах и барабанным боем, в такт нашим глиссирующим пассам…