Тающее отражение

— Давай, не поедем.

— Давай, — отозвался я.

— Не смогу закапывать его…

— Я понимаю.

Мы вышли из храма, проскользнули тенью мимо родичей Романа, собирающихся сесть в автобус. Первым делом Сергей затащил меня в магазин, велел купить «хлебного вина» с колбасой и ржаным хлебом. Я безропотно выполнял его указания. Выйдя из магазина, оглянулись и по наитию пошли, куда глаза глядят. А глядели они, как оказалось, на строительство неизвестной нам церкви, затерянной среди мещанских двухэтажных особнячков, погруженных в асфальт по самые подоконники окон первого этажа.

Устроились на бетонных блоках, среди густой растительности, со всех сторон закрывшей нас от любопытных глаз. Сергей вырвал из моих рук ёмкость с прозрачным содержимым, зубами сорвал кусок фольги и, запрокинув голову, ополовинил. Жарко дыша, схватил отрезанную мной порцию хлеба с колбасой, проглотил — и только после этих манипуляций, обмяк, сгорбился и проворчал:

— Не смогу жить в этом городе без Ромки. Хочу к Палычу во Святую землю. Дашь денег?

— Дам, конечно.

— Заодно вернусь на Гору блаженств и попробую еще раз получить то, что так безобразно растоптал. Да, Мари-и-ишка!..— протянул он, терзая взлохмаченную шевелюру. — Поможешь её успокоить?

— Помогу, чем смогу. — Повернулся к Сергею, понуро взглянул на него и сказал: — Слушай, если тебе здесь так плохо, давай мы тебя отправим в Мою деревню. А? Можешь туда Палыча с Маринкой привезти. Там хорошо! и люди подобрались добрые. Детки, опять же, детдомовские, старички из Дома престарелых. По-моему, там можно не только потерю друга, но и Третью мировую пережить. Как ты?

— Отличная идея! Спасибо тебе, Платон! Только сначала — с Палычем на Гору блаженств. До сих пор тяготит меня долг — ох, и задолжал я Богу! …и всем ближним. — Выхватил ополовиненную бутылку из пакета, спросил меня: «Не будешь?» — я отрицательно мотнул головой, он решительно тряхнул ее и вылил прозрачную жидкость на землю. — Всё, Платон, начинаю новую жизнь, пора отдавать долги.

Границы, таможни… все строим и строим стеночки. Простым людям вред, а бандитам все равно не преграда… кому это нужно-то?

С. Лукьяненко. Чистовик

Сам-то он себя величал PR-менеджер (пи-ар-мэнэджэр, пиарщик, специалист по связям с общественностью). Я называл Дэна пограничник потому, что ему приходилось действовать на границе, где шантаж, взятки, вымогательство — норма, то есть в таких учреждениях, как налоговая инспекция, полиция, суд, прокуратура, городская администрация.

В трудовом коллективе (в конторе, «на ферме») Дэна, скорей всего боялись, во всяком случае, остерегались, пытаясь держаться от него на расстоянии. Вплотную занимался им майор и только в крайнем случае финансовый директор. Майора он не то, чтобы просто боялся — не боялся он скорей всего никого, психопатология такая — майора Дэн остерегался потому, что тот мог одним выстрелом несколько нарушить планы пограничника или, скажем, быть угрозой его несокрушимому, просто удивительному здоровью.

А случилось однажды вот что. Майор, как любого ответственного сотрудника, пригласил Дэна в тир, да, да в наш Политехнический тир, а там, по чистой случайности, остался придурковатый парнишка из предыдущей группы, видимо, не сумел сдать нормы ГТО, вот и решил потренироваться, пока тренер закрылся со старым другом в офисе и «несколько себе позволил». Майор сурово рявкнул на отстающего, велел удалиться, а сам принялся привычно заряжать оружие и раскладывать по огневым точкам. Парнишка обиделся, выхватил спортивный пистолет, из тех, которые обнимают ладонь со всех сторон, и направил его на обидчика. … Когда тренер, услышав выстрел, выскочил из офиса, парнишка с пулей в сердце лежал на полу в луже чего-то трагически-бордового, а майор, как ни в чем не бывало, продолжил инструктаж своей партии стрелков, бросив через плечо тренеру: «Что же ты, товарищ начальник, допускаешь нарушение техники безопасности? Теперь убирай за собой!» И своей команде: «На линию огня, товсь!» Конечно, если бы это случилось в обычном учреждении, начались бы следствие, допросы, аресты и прочие неприятности, а так как застрелили неадекватного субъекта на территории, подведомственной госбезопасности, да еще кадровым офицером, да еще под угрозой применения стрелкового оружия… В общем, дело закрыли, так и не открыв, и даже тренеру ничего не было, так, устное внушение. Но Дэн, как и другие сотрудники, этот инцидент запомнил, а на майора, невзирая на его простецкую внешность, смотрел с тех пор с уважением.

Итак, Дэн «на ферме» занимался связями с коррумпированной общественностью, чувствуя себя в этом социальном болоте, подобно голодной акуле в коралловых рифах — только пасть разевай и глотай всё что ни попадя. А попадало ему в пасть нечто настолько вкусное и в таком богатом ассортименте, что объясняло и одежду из Милана, куда он ездил «развеяться и приодеться», и спорткары по запредельной цене, которые менял раз в квартал, и счета из элитных заведений общественного питания, которые Дэн оплачивал из своего кармана, что давало ему свободу самовыражения, да и «ферме» на создавало проблем.

Разумеется, за Дэном приглядывали наши секретные агенты, да и сам майор глаз с него не спускал, но пограничник делал своё мутное дело просто виртуозно, чем удивлял и стяжал уважение руководства. Иногда, в крайнем случае, когда без этого не обойтись, он приглашал меня или кого-нибудь из Юриных профи — и устраивал показательный «парад-алле» с фейерверком. В таких случаях, парень открывался мне с такой стороны, что даже и не знал, как к тому относиться.

— Ну, сам посуди, — ворчал я Юре, который пытался вникать в наши дела на профессиональном уровне, — это не человек, а киборг, только обаятельный. Он соблазняет и насилует так, что его за это еще и благодарят. Унижает так, что его просят повторить. Грабит и вымогает так, что ему добровольно приносят все материальные средства и умоляют взять. Он умел внушить любую идею и получить желаемое у любого. Наконец, он способен взглядом или неуловимым движением руки парализовать волю, тело противника, палец на спусковом крючке — и, если нужно, направить выстрел самому противнику в сердце или в висок. Он пару раз демонстрировал мне этот фокус, хорошо, что нас было только трое, включая дрессируемого, и тот по щелчку пальцев Дэна забывал, что с ним только что произошло.

— Слушай, Платон, — урезонивал меня друг, — мне приходилось иметь дело и не с такими суперменами. Ничего такого особенного в них нет. Просто талантливые ребята. В конце концов, каждый в чем-то талантлив. Вот, например, у тебя талант в том, что тебе доверяешь бесконечно, рядом с тобой, Платон, даже дышится как-то приятно, прямо как в весеннем лесу! У Дэна талант пограничника, как ты выражаешься, ему интересно воздействовать на нечистых на руку дядь и тёть, чтоб им было хорошо, супостатам. Ты не волнуйся, друг, пока твой пограничник защищает «ферму» от негатива, он будет приносить пользу — и пусть себе развлекается. Ну, а чуть набедокурит, у нас есть, кому его подправить. Так что, не волнуйся, а лучше вспомни, из Луки: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным». По-моему, тут есть, о чем поразмышлять, особенно учитывая, что в неправедном обществе праведного богатства просто не бывает, в принципе.

— Юра, дорогой ты мой друг, — чуть не завыл я от боли, — ну как жить в этой стае гиен! Как не свихнуться?

— Так, спокойствие, только спокойствие, как говаривал Карлсон. — Он уже улыбался, только чуть печально. — Знаешь, в чем смысл прививки?

— Примерно, — кивнул я. — Это когда вкалывают ослабленный штамм вируса, пациент болеет в мягкой форме, зато потом на всю жизнь — иммунитет.