Олдорандо

   Огромные каспиарны на склоне горы уже окружили их. Фагоры, всё ближе подходя друг к другу, сбились во внушительную толпу. Их грубое пение, издаваемое ороговевшими языками, звучало громко, переходя в жужжание, которое временами достигало оглушительного накала, а затем затихало. Юли был объят ужасом и отставал от отца всё больше и больше, он прятался за стволами, бессмысленно перебегая от дерева к дереву.

   Фагоры двигались медленно. Они казались сильно утомленными и не обращали внимания на юношу. Фагоры, взявшие Алехо в плен, смешались с остальными. Теперь за пленником никто не присматривал и он брел среди фагоров сам по себе. Юли не мог понять, почему Алехо так покорен. Почему он не пытается повернуться и просто убежать вниз по склону? Тогда он смог бы снова взять своё копьё и они вдвоем перебили бы всех этих неуклюжих фагоров. Но Алехо шел навстречу своей судьбе, он не пытался вырваться на свободу и сейчас его коренастая фигура затерялась среди толпы более рослых и крепких чем он сам фагоров в уже спустившихся на деревья сумерках.

   За деревьями показался могучий склон горы. Гудящая песня резко взметнулась вверх и снова замерла. Впереди замерцал дымчато-багровый свет, предвещавший близость какого-то жилья.

   Юли, крадучись, пробирался вперед, а затем, наклонившись, метнулся к последнему дереву. Впереди открылся грубый фасад встроенного в скалу здания с приоткрытыми деревянными воротами, за которыми был виден слабый свет огня. Фагоры что-то прокричали и ворота распахнулись шире. Они толпой повалили внутрь. Стало видно, что свет исходил от факела, который один из их рода держал в руке, высоко над головой.

   -- Отец! Отец! -- отчаянно закричал Юли, вглядываясь туда, где вместе с толпой фагоров навечно исчезал Алехо. -- Отец! Я здесь! Беги ко мне!

   Ответа не было. Слабый свет головни только подчеркивал обступивший деревья и живые существа мрак. В темноте пещеры, которая казалась ещё более плотной из-за света этого грубого факела, невозможно было рассмотреть, был ли Алехо уже за воротами или ещё нет. Несколько фагоров обернулось на крик с равнодушным видом и пугнули Юли, взмахнув копьями.

   -- Проваливай отсюда, щенок! -- крикнул один из них по-олонецки. -- Нам в рабы годятся только взрослые мужчины. Ты же скоро надорвешься и умрешь.

   Последняя рослая фигура вошла в здание и ворота гулко захлопнулись. Юли с криком подбежал к ним и стал барабанить кулаками по грубо обструганным доскам. Никто не отозвался. С той стороны ворот громыхнул задвигаемый на ночь засов.

   Юли уперся лбом в шершавое дерево и долго-долго стоял неподвижно, отказываясь поверить в то, что с ним произошло. Наконец, он опомнился и осмотрелся. Ворота были вделаны в стену из грубо обтесанных глыб. Пазы и зазоры между ними были плотно забиты длинными волокнами мха. Ни одной щели. Но выше по склону поднималась такая же грубая небольшая башня, над верхушкой которой столбом клубился густой пар. Удивленный Юли не сразу понял, что видит всего лишь дымовую трубу. Она, имея толщину в несколько обхватов, была раза в три выше его.

   Вновь взглянув на здание, Юли понял, что данное строение представляло собой не более чем вход в сложную систему подземных пещер, в которых, как говорили обитатели Равнины, и жили местные фагоры. Они были ленивыми существами и предпочитали, чтобы за них работали взятые в плен люди, которых они делали рабами.

   Какое-то время Юли топтался у ворот, собираясь с духом, затем полез вверх по грубым леденящим глыбам, цепляясь за неровные края примитивной кладки. По крутому склону возведенной в проеме пещеры стены он быстро добрался до трубы. И легко стал карабкаться наверх, поскольку она сужалась кверху в виде конуса, а плохо пригнанные грубые камни, из которых она была сложена, давали возможность упереться ногами. Камни были не так холодны, как можно было ожидать.

   Взобравшись наверх, он перебросил туловище на край трубы, неосторожно сунулся вперед -- и ему прямо в лицо ударила струя горячего древесного дыма, смешанного с застоявшимся воздухом пещер и зловонными испарениями нечистот. Юли невольно отпрянул, но тут же сорвался вниз и упал в наметенный под трубой сугроб, покатившись вниз по склону, на снег под стеной.

   К счастью, ему повезло и в этот раз. Высокий сугроб смягчил падение и Юли не получил даже синяков. Но, отдышавшись от удара, он понял, что эта дымовая труба, к которой он так стремился, была вытяжной шахтой для всех бесчисленных жилищ фагоров под землей. Нечего было и думать спуститься по ней -- он бы просто задохнулся в дыму. Это значило, ему никогда не проникнуть внутрь, и что отец безвозвратно потерян для него.

   Удрученный Юли сел на снегу, отчаянно переживая разлуку с Алехо. Его светло-коричневое, с пробивавшимся румянцем лицо страдальчески сморщилось. У него вдруг защипало в плоском носу, а рот, его широкий чувственный рот, стал непроизвольно кривиться, открывая почерневший осколок в ровном ряду белоснежных зубов, и наконец он заплакал, в бессильном отчаянии ударяя кулаком по земле.

   Вдруг он понял, что голоден. Это привычное ощущение отрезвило и одновременно напугало его -- все их скудные припасы остались на месте подлого нападения фагоров. Кто угодно мог найти и забрать их, а это значило, что он будет голодать.

   Юли поднялся и начал спускаться к воротам. Ему ничего не оставалось, как вернуться в становище к своей младшей сестре Анчал и к своей матери, Онессе. Однако он с ужасом подумал о её болезни. Когда он уходил с Алехо, она уже захлебывалась кашлем и кровавая пена кипела у неё на губах. Взгляд, который она обратила на него, когда он обернулся к ней в последний раз, уже выходя из палатки, был страшен.

   Лишь сейчас Юли понял, что означал этот страшный взгляд: она уже поняла, что не успеет вновь его увидеть. Не имело смысла искать дорогу к матери, раз она к этому времени уже наверняка была мертва. Сестру же он никогда не любил и не видел в ней пользы. Она всегда была слабым и капризным созданием, которое вечно что-то требовало от него. Лишь отец был его опорой в мире. Но отца с ним больше нет...

   Придя в отчаяние от одиночества, он яростно забарабанил в запертые ворота. В ответ не раздалось ни звука. Пошел снег, медленно, но беспрестанно.

   Коснувшись языком сломанного зуба, Юли вдруг вспомнил все побои, которые ему пришлось вынести от отца за свою короткую жизнь -- зачастую просто потому, что у того было плохое настроение. Почему же отец не побил фагоров?..

   Он замер, подняв кулаки над головой. Затем вдруг плюнул, и плевок повис на шершавой доске ворот. Это -- отцу. Юли возненавидел его за то, что тот оказался таким слабаком. Он вспомнил его парку, заляпанную жиром так, что её мех свалился в грязную массу неопрятных комков, его лицо, тоже покрытое грязными полосами, его немытые волосы, маслянисто блестевшие на висках и над воротником...