Олдорандо

   -- Меня зовут Нааб. Запомните, что я вам скажу. Мы не должны оставаться беспристрастными зрителями великой битвы между Землей и Небом. Сейчас мне нужно бежать, но я вернусь и снова буду разносить слова Акха по всему Панновалу. Опомнитесь, перевоспитывайтесь, старайтесь стать лучше, пока не поздно, пока не наступило Лето и проклятый Вутра...

   Увидев милицейского, он спрыгнул с тележки и нырнул в толпу, но было уже слишком поздно. Огромный фагор, которого вел на длинном поводке офицер, был тут же отпущен. Он рванулся вперед, в толпу, и схватил Нааба за руку своими могучими ороговевшими пальцами. Проповедник вскрикнул от боли, но волосатая рука беспощадно обхватила его за шею и крик смолк. По толпе прошло волнение, но возмутиться никто не решился. Фагор потащил пленника в сторону Рынка, к Святилищу. Милицейский спокойно следовал за ним.

   -- Не стоило ему говорить подобных вещей вслух, -- пробормотал себе под нос стоящий рядом с Юли седой мужчина, когда толпа начала спешно расходиться. -- Теперь его точно казнят.

   Сам не зная, почему, Юли бросился за мужчиной, догнал его и схватил за руку.

   -- Послушайте, но ведь Нааб говорил от имени самого Акха, -- удивленно спросил он. -- Все его слова -- чистая правда. Почему же его забрала милиция, словно последнего преступника?

   Мужчина угрюмо взглянул на него.

   -- Потому, что ты дурак, иначе бы не задавал таких глупых вопросов.

   В ответ Юли поднял к его носу свой внушительный кулак.

   -- Я не глуп, иначе я бы не задал тебе этого вопроса.

   Мужчина украдкой посмотрел по сторонам. Убедившись, что рядом никого нет, он решился ответить.

   -- Если бы ты не был глуп, ты бы помалкивал, -- проворчал он, всё ещё испуганно оглядываясь. -- Раз ты такой умный, то скажи, кому, по-твоему, здесь принадлежит власть? Стаду плохо отесанных каменных болванов, про которых рассказывают одну несуразную чушь? Нет, сынок, священникам и только им! Власть -- собственность не бога, а его служителей. Ты что -- собираешься спорить с ними? Если ты посмеешь выступать против них, то разделишь участь этого умалишенного бедолаги, только и всего.

   Ещё раз оглянувшись, седой растворился во тьме. Конечно, он был кругом прав, но там, в этой всё время настороженной тьме, ощущалось присутствие чего-то жуткого, чудовищного, внушающего ужас. Акха?..

<p>

* * *</p>

   В день весеннего равноденствия в Рекке должно было состояться большое спортивное состязание. Именно в этот день смутные стремления и неосознанные чувства Юли обрели четкую конкретную форму. Вместе с Киале и Туской он спешил к месту соревнований. Сегодня в нишах туннеля горели масляные лампы, ярким светом отмечая дорогу из Вакка в Рекк.

   Толпа, увлекая Юли в своём потоке, вдруг вынесла его в каменную чашу огромного помещения. Неровный свет факелов освещал изогнутые стены гигантского партера. Сооружения такого масштаба невозможно сразу охватить взглядом и Юли увидел сначала только малую его часть между стенами коридора, по которому на праздник шел народ. Тысячи людей теснились в узких каменных проходах, с трудом поднимаясь по истертым ступеням крутых лестниц, расползались по террасам и заполняли огромный амфитеатр. Многие узнавали и окликали друг друга. Когда он сам переступил порог и оказался внутри каменной чаши, то смотрел сперва под ноги, чтобы не споткнуться на неровном полу. И в тот момент, когда Юли поднял голову, в обрамленном скалой пространстве возник сам Акха -- врезанный в свод огромного каменного купола, высоко над головами шумного людского сборища.

   Пораженный Юли уже не слушал, что говорил ему Киале. Взор Акха был устремлен прямо на него, чудовищный дух тьмы внезапно обрел зримые черты.

   Гремела музыка -- пронзительная, невыносимо подстегивающая нервы. Она играла для Акха, который парил, огромный и недоступный, с гневом во взоре. Его неподвижные каменные глаза видели всё. С его губ стекало презрение к жалкой суете ничтожного мира людей.

   Ничего подобного Юли не видел в своей безмолвной заснеженной пустыне. Слова Нааба о том, что люди могут изменить свою судьбу с помощью веры, наконец проникли в его сердце. Колени его задрожали и могучий голос внутри него, -- голос, совершенно непохожий на его собственный, -- воскликнул: "О, Акха, наконец, я верю в тебя! Ты -- властелин мира! Прости меня за то, что я сомневался в Тебе, позволь мне быть Твоим слугой!"

   И всё же, вместе с этим голосом, который молил, чтобы его поработили, звучал другой, более трезвый, но более требовательный. Он говорил: "Народ Панновала должен познать великую истину, которая открывается в служении Акха".

   Он удивился противоречивым чувствам, обуревавшим его, причем острота противоречия не смягчилась, когда они вошли в Рекк и высеченный из камня бог стал виден им во всей своей красе -- в трещинах и пятнах помета летучих мышей. Он вспомнил, что недавно безумный проповедник Нааб сказал: "Мы не должны оставаться безучастными зрителями в битве между Небом и Землей". Сейчас Юли понял эти слова, почувствовал, что эта битва идет внутри его души.

   Игры в честь равноденствия были захватывающими. За состязаниями в беге и метании копья последовали выступления борцов, в которых принимали участие и люди, и фагоры, причем у последних рога были спилены. Борцы уступили место лучникам. Они демонстрировали своё мастерство в стрельбе по колонии летучих мышей. Юли боялся летучих мышей, и, отбросив на время свои благочестивые мысли, стал с интересом наблюдать. Высоко над толпой потолок Рекка был унизан пушистыми тварями. Разбуженные шумом, они недовольно размахивали своими перепончатыми крыльями, издавая почти неслышные из-за своей высоты крики. Лучники выходили на арену и по очереди выпускали в летучих мышей стрелы с яркими перьями притов. К стрелам были привязаны шелковые нити -- чтобы потом просто подтягивать их, а не бегать за каждой под хохот толпы. Пораженные стрелами мыши трепеща, с шумом падали вниз и забирались меткими стрелками в качестве трофеев. Они считались деликатесом в Панновале.

   В этом состязании победила девушка в ярко-красном платье, которое плотно обхватывало её шею и свободными складками ниспадало вниз до самого пола. Натягивая лук, она тщательно прицеливалась и сбивала одну мышь за другой. Волосы у неё были длинные и темные, как и у самого Юли. Звали её Искадор. Толпа бурно приветствовала её, но никто, наверное, не радовался её победе больше, чем Юли.