В сумерках мортидо

Павел встал.

Вдогонку ему неслось: – Открывай, ты – главный врач. Фактически. Приказывай нам. И Костин смех над понравившейся ему собственной шуткой. – И юридически.

Юридически – это слово ему определенно нравилось, его значение или просто звучание. Павел обратил на это внимание перед тем, как открыть дверь.

На пороге стоял главный врач.

“Слон! Вот, черт! Костя накаркал!”

Почему главного врача региональной онкологической больницы города Волгогорска на неформальном внутрибольничном лексиконе прозвали Слон, никто уже и не помнил. И какие свойства его характера или внешнего вида связывали с этим самым крупным из наземных млекопитающих, обитающих сейчас на земле, представить было трудно. Достоверно было известно только то, что сам он об этом прозвище знал и на него не обижался.

Павел обернулся и свирепо посмотрел на Костю, в неподдельном негодовании вращая глазами.

Но Костя, как ни в чем не бывало, вдруг сбросил половину своей нетрезвости и уже с интересом изучал литературу, в беспорядке заполнявшей книжные полки в шкафу.

“Теперь меня будут мешать с грязью”, – обречено подумал Павел.

Вновь вошедший цепко осмотрел каждого и всю обстановку в целом. Он обратил внимание и на то, на каком уровне в бутылке находится коньяк, насколько этот уровень опустился ниже заводского и соответствует ли легкая затуманенность зрачков хирургов допустимому.

“Если захочет, устроит настоящие неприятности”, – вновь понеслось в голове у Павла.

Но главный повел себя неожиданно. Он добродушно заулыбался и кивнул сидящим за столом.

“В конце концов, ничего необычного не происходит. Будто он не знает, что иногда хирурги выпивают. И я с ним за одним столом выпивал неоднократно”, – подумал Павел и успокоился.

– Ничего друзья, ничего. Я к вам присоединюсь, не прогоните?

– Проходите.

Павел все же чувствовал неловкость. И только Костя, казалось, не был ни напуган, ни смущен.

– Проходите, проходите, – подхватил он приглашение и тут же полез за четвертой рюмкой.

– Паша, рюмки у тебя чистые? – и не вслушиваясь в ответ, он наполнил пустую рюмку коньяком, а заодно – плеснул понемногу в остальные.

– Костя, у тебя все в порядке? – не глядя на него и как бы равнодушно, как бы из вежливости спросил Малова тот, кого звали Слон.

– Конечно, разве могло быть иначе?

– Вот и ладненько.

Разговаривают на равных, будто оба знают одну и ту же тайну, промелькнула нелепая мысль, и Павел поймал себя на том, ему не нравится их простенький диалог. А что именно? Этого он не знал. Чувствовалось, однако, что говорят они о чем-то конкретном – о том, что не предназначено для чужих ушей. И вопрос Слон задал не из вежливости. Очень жесткий вопрос, по существу, размышлял Павел, переваривая только что услышанное.

Но уже через секунду показалось ему, что он сам, усталый и раздраженный, все напридумывал. И ничего не обычного нет в банальной болтовне знакомых людей. И только какой-то горький осадок опустился куда-то глубоко, а черная мглистая аура взвихрилась над ним и болезненно стиснула виски. А ведь у него – все хорошо…

В тот момент, когда в дверях появился главный врач, Петр Семенович смутился еще сильнее. Он даже покраснел и, едва поздоровавшись, он тут же засобирался.

– Мне пора, – произнес он извиняющимся тоном, но поднялся из-за стола решительно, не давая остальным право его уговорить. – Спокойной ночи. А вам, Павел, спокойного дежурства.

– До свидания.

– До завтра, доц.

Тускланов вышел.

– А он-то что делает в больнице? Уж скоро десять. Жена что-ли из дома выгнала, – задал резонный вопрос Слон.

– Зачет, говорит, принимал.

Костя проговорил фразу двусмысленным тоном, вкладывая в слово зачет какое-то новое и неприличное значение. Получилось смешно. Главный прыснул.

– Зачет, – протянул он понимающе. – Вот старый пердун.

Он снова захохотал, на этот раз над своими собственными словами, а потом повторил, выговаривая неприличное слово так, словно это был некий пароль, подтверждавший их общую принадлежность к некому тайному сообществу. – Пердун.

Он рассмеялся в третий раз. Вот только глаза у него почему-то не смеялись, они смотрели сухо, настороженно, как у мертвеца.

– Ну как там Куваева? – на этот раз он обратился Павлу.

– Нормально, как обычно, без осложнений, – быстро ответил Павел.

– Я приказал не пускать мужа в реанимацию. Пусть почувствует себя простым рядовым гражданином. Опустится с небес на землю. Правильно?

– Конечно, конечно, – закивали оба хирурга, – пусть почувствует. У нас свои правила. Банкир, губернатор, президент – нам без разницы, у нас строго.

– А завтра в пять, он появится у тебя в отделении. Вот тогда, Паша, похлопочи. Не то, что бы особый режим, но посетителей на время удали. Ну, там, карантин… Тараканов, мол, будем морить… Придумай сам. Охрану в отделение не пускай, я не разрешил. Куваев знает, он не против. Пусть ждут его на лестничных клетках. Нечего больных запугивать. А больные? Как обычно, никаких ограничений. Пускай гуляют, смотрят телек, пусть кашляют, пукают, стонут. Одним словом, никаких мер строгого режима. Не зона. Больной для нас – самый главный директор и банкир. Больница существует для больного. – Он так увлекся своею риторикой, что начал жестикулировать. Он поднял указательный палец и указывал им куда-то вверх, вознося туда же умозрительного больного, “своего главного директора”. – Да!

– Да! – не искренне согласились Павел и Костя.

Он опомнился и внимательно посмотрел на палец, сделав вид, что ищет не нем заусенец, потом сжал пальцы в кулак и опустил на колено.

Возникла пауза. Пожалуй, она грозила затянуться.

Костя и Павел одновременно нашли выход. Они приподняли свои рюмки: – Ваше здоровье.

– Hет, нет, бросьте ребята, мы же – хирурги, одна семья. К чему – ваше здоровье… Наше здоровье! Правильно?

Оба хирурга согласительно кивнули и выпили.

Высокопарные выражения начинали им надоедать, но Павлу, хозяину кабинета, покинуть общество было неудобно, Костя не двигался с места, не желая оставлять друга наедине с не самым приятным и легким собутыльником, а их собеседник вдруг задумался и тоже пока не собирался уходить…

Ничего не оставалось, как снова разлить!

Бутылка закончилась. Павел нагнулся, чтобы достать из тумбочки стола еще одну. Когда он выпрямился и поднял глаза, он случайно поймал взгляд насмешливых Костиных глаз, который что-то беззвучно, но явственно сигнализировал их третьему на сегодняшний вечер компаньону. Павел посмотрел на главного… Не успел. Отпечаток начальственности и напыщенности уже пронизывал его взор – маленький капрал, пройдясь вдоль передовой, опять вскочил на бронзовый пьедестал, напялил треуголку и задрал подбородок к небу.

“Почему-то мне кажется, – вяло подумал Павел, – что скоро и у Кости Малова появится такое же выражение. Капральское. Нет, у нас оно – сержантское. Плохо. Ах, как много поводов выпить”.

Павел скосил глаза и попытался рассмотреть свое отражение в стеклянных дверцах книжного шкафа.

Корешки книг со специальными названиями – хирургия кишечника, эндокринная хирургия, общая хирургия… Они прыгали, наскакивали друг на друга, смешивая лаконичные термины, отображающие суть, преобразуя их в бессмыслицу – рак прямой молочной кишки железы…

“Бр-р! Я опьянел. Все, хватит! Я же дежурю”.

– Не забудь, Паша, про Куваева, – напомнил главный.

Он встал. Вскочил и Малов.

– Я провожу.

– Не волнуйтесь, все в порядке, – не в такт, не в тон ответил Павел и не встал, когда главный врач лишь слегка прикоснулся к его ладони, делая вид, что пожимает руку.

Утром его разбудила Катя. Набравшись смелости, она постучала в дверь и, когда заспанный и немного опухший со сна и коньяка Павел, голый по пояс, в одних только легких хлопчатобумажных операционных брюках, приоткрыл дверь, шустро протиснулась к нему в кабинет и обняла за торс.

– Доброе утро, дорогой.