В сумерках мортидо

– Катя, что-то случилось?

– Нет, нет, ничего, все спокойно, прости, но уже семь, а вчера ты не пришел. Обещал!

Катя терлась низом своего живота о его и, несмотря на легкое похмелье и некоторую ночную скованность, Павел опять почувствовал прилив крови у себя под трусами.

– Сколько времени, ты сказала?

– Мы успеем, успеем, – зашептала Катя исступленно.

“Семь, – тупо прикинул Павел. – Подняться в реанимацию, обзвонить этажи, умыться, побриться. На кухню не пойду, кто-то пробу все равно снимет. Дневники тяжелым запишу потом, после рапорта”.

Он глубоко вздохнул и позволил Кате опуститься на колени и стянуть с него брюки и трусы. Голова закружилась сильнее, но уже не с похмелья, когда золотистое облако с дынным ароматом ворвалось в кабинет вместе с утренними солнечными лучами и заволокло все предметы. А когда, благодаря трудолюбивым пальцам, жадным губам и откровенному языку, буквально через несколько секунд кровенаполнение его члена завершилось и он приобрел надлежащую и нестыдную прочность, сотни искорок вспыхнули, как одна, и дождь, обильный, как из выжатой губки и такой же золотистый и сладкий, оросил их обоих. Начинался новый рабочий день.

Его ждали дела, поважнее и помельче: операции, консультации, “истории”6, кофе, родственники больных, кофе, коньяк, перевязки, коньяк, опять кофе… Все эти мелкие события, что цепляются друг за друга, плавно переходя, а иногда – переползая, сливаясь и преобразуясь одно в другое и составляют то плавное течение жизни, что движется всегда вперед, а вспять – никогда. Но сегодня, надеялся он, все будет происходить без беготни, без мучительных раздумий, без срывов и стрессов. Без напряжения.

Когда часа в четыре он вошел к себе в кабинет и устало присел за столом, он обратил внимание, что в кресле, стоящем с другой стороны стола, куда обычно присаживаются посетители, лежат то ли два, то ли три пакета.

“Приятно, – подумал Павел. – Кого я сегодня выписал? Никого. А кабинет забыл закрыть? Нет! Сестра-хозяйка, видно, открыла. Все равно – приятно”.

Он приподнялся, протянул через стол руку и, ловким движением выбросив вперед кисть, подхватил пакеты и поставил перед собой. Пакетов оказалось два. В одном – бутылка дорогого коньяку, коробка конфет и шикарная книга с репродукциями ватикановских картин. Неплохо. Второй пакет содержал презент попроще: две бутылки водки, баночка красной икры и палка сухокопченной колбасы. В любом случае, и второй безымянный страждущий вызвал у Павла расположение к нему. Только теперь Павел обратил внимание, что на кресле остался еще один сверток. Точно такой же полиэтиленовый пакет, но скрученный и перехваченный резинкой.

Через стол до него не дотянуться. Придется встать. Павел устало поднялся, поведя плечами. Обошел свой стол. Взял пакет, сорвал тонкую аптечную резинку, встряхнул мего, расправляя в воздухе, и запустил внутрь руку…

На свет появилась довольно приличная пачка денег.

– Ого, – не сдержал он возгласа. – Деньги!

И не просто обычные деньги, а обладающие двумя отличительными особенностями. Во-первых, они все имели зеленый цвет, в во-вторых, немного сместив свое изображение от центра, растрепав длинные седые волосы и поджав губы с каждой бумажки одинаково пристально взирал один и тот же человек – американский президент Франклин.

– Ого, – Павел даже присвистнул. – Это по-нашему! Круто!

В пачке, когда он пересчитал купюры, оказалось десять тысяч.

“Куваев! Молодец мужик! Не ожидал”, – после короткого раздумья сам себе объяснил происхождение денег Павел.

Сегодня Павел решил домой не возвращаться, а навестить Лену. Он позвонил жене, лаконично объяснил, что задерживается и, вероятно, на всю ночь. Купил веточку лилий и две бутылки шампанского и, оставив «Опель» у подъезда, поднялся на седьмой этаж.

Глава X

В свою прошлую жизнь Николай возвращался по утрам. Вот уже много лет он просыпался, помня один и тот же сон. С трудом стряхивал ощущение, что он – пятнадцатилетний паренек, проворный, ловкий и счастливый, легко бежит по футбольному газону, размахивая руками и что-то крича во всю силу своих молодых тренированных легких. А со всех сторон поля к нему бегут друзья, его команда. Вот они его догоняют, обнимают и валят с ног и в этот момент в сознание врывается неистовый рев стадиона, среди многоголосицы которого различимо его имя. “Котов”,– скандируют трибуны. “Ник”,– орут пацаны и знакомые девчонки. И восторг и азарт переполняют его душу…

Николай Котов родился и рос в средней советской семье. Тогда, в начале шестидесятых, девочки выскакивали замуж в двадцать. К двадцати трем рожали второго, а иногда и третьего. И на этом обычно успокаивались.

Николай считался поздним ребенком. Его мать, некрасивая и невзрачная женщина, родила своего первенца, когда ей исполнилось сорок два. А до замужества и родов, скромная тихая учительница русского языка, Татьяна Рогова, в свои сорок – чувствовала себя усталой и измотанной. Казалось, что жизнь не сложилась.

Она была единственным ребенком в семье рабочих со сталеплавильного завода. Жили они в двухкомнатной «хрущобе» в рабочем районе, на окраине города. Рядом, в таких же малогабаритных пятиэтажках, возведенных в спешке ранних шестидесятых, ютились многочисленные семьи простых работяг – с того же сталеплавильного, тракторного и силикатного заводов.

Дети заводчан, окончив школу, не раздумывая, шли по стопам родителей. И исключения здесь, безусловно, подтверждали правило.

Таким редким исключением как раз и стала Татьяна.

Еще в школе, не обладая яркими способностями, она поражала учителей своей работоспособностью и усидчивостью. И именно благодаря этим качествам, она всегда училась на отлично, и после школы легко поступила в педагогический – профессия педагога все еще оставалась престижной, особенно в той среде пожилых рабочих, что составляли большинство жителей ее района.

Учась на последнем курсе и изучая согласно институтской программе начальные элементы психологии, Татьяна вдруг с ужасом поняла, что все ее успехи, обусловленные неимоверной старательностью, имеют единственную и страшную в своей простоте причину: она – некрасива! Открытие, что словно молния опалило её сознание.

“Она некрасива и потому – неинтересна, и поэтому – успехи в учебе естественны, как наполнитель некой пустоты, подменяющий наиважнейшую, чудесную, волнительную часть женского бытия”.

По замкнутому кругу проносились теперь её мысли и не было в них ни кокетства, ни легкой иронии в ответ на восхищенный взгляд, а лишь одна горькая правда.

Где-то, в цепи логических заключений, проскальзывала методологическая ошибка, но молодая девушка, постепенно впадающая в состояние психологического шока, конечно же, не сумела ее рассмотреть. Сил, противопоставить что-то по-настоящему весомое и значительное ужасному, но неоспоримому факту, в тот момент у Татьяны не оказалось.

Закончив с отличием институт, она посчитала за благо вернуться в свой район, без обиды отвергнув более заманчивые предложения.

Вот уже пятнадцать лет она скромно трудилась учительницей русского языка в обычной средней школе, где не лучшие российские учителя практически безуспешно пытались посеять в душах нового поколения что-то “доброе и вечное”.

Родители старели и неуклонно скатывались в состояние отвратительной старческой деменции. Как-то неожиданно и одновременно они приобрели агрессивность и требовательность, беспричинно впадали в состояние ярости, балансируя, порой, на грани буйного помешательства и все больше отклонялись от норм общественного поведения. В свои семьдесят они перестали пользоваться туалетом. Мать ходила под себя, а отец, превратившийся в ссутулившегося беззубого старика, со спутанными седыми прядями редких волос и пятидневной щетиной на впалых щеках, вообще, предпочитал справлять нужду посредине комнаты, служившей когда-то залом. Не стеснясь ни такой же сумасшедшей супруги, ни молчаливой и покорной дочери, кряхтя и бессмысленно посмеиваясь, он долго разглядывал свои гениталии, издавал неприличные звуки и пытался перехватить ошеломленный от омерзения взгляд светло-серых Татьяниных глаз. Впрочем, и к этому Татьяна вскоре привыкла, безропотно ожидала окончания процедуры, а затем, так же сосредоточенно, как она выполняла любое другое дело, принималась подтирать лужи, собирать кал, мыть, стирать.

6

Работа с документацией, с «историями болезней».