В сумерках мортидо

“Правильно, нечего шляться посторонним”, – подумал он машинально и поднял дверной крючок, открывая дверь.

Поднимаясь по лестнице вверх, где-то между восьмым и девятым этажами, какая-то беспокойная мысль заерзала, засверлила у него в мозгу. Но что было не так. Но поймать, ухватить её, он так не смог.

– Вика, привет, Костя Малов здесь? – операционная сестра смотрела телевизор в комнате отдыха.

– Нет, – медленно, как-то нерешительно, словно не зная, что и ответить, протянула Вика и опустила глаза. – У нас тихо. Убираем.

Павел знал Вику довольно давно. Она работала в больнице лет десять. И ее смущение показалось ему неестественным. Что происходит? Что тут делает Костя? Зачем он пришел? Вика не могла его не заметить. Дверь распахнута. Но не ведь призналась.

Павел прошел дальше, вдоль операционных. Всего их было пять. Каждая состояла из небольшого сан. пропускника, предоперационной, моечной, и, наконец, самой операционной комнаты, посередине которой стоял операционный стол. По очереди – он заглянул во все. Четыре операционных были пусты, а в одной – торопливо суетилась санитарка. Разговаривать с нею особенного смысла не имело, ничего путного она сказать не могла и Павел лишь молча оглядел знакомое помещение. Несмотря на разобранный стол и только что помытые полы, создавалось впечатление, что здесь недавно работали. Оперировали.

“Что за черт! Почему я не знаю, – негодуя подумал Павел. – Опять аборты? Или кто-то из наших, из хирургов, занимается халтурой?”

Действительно, такая практика существовала. В вечерние часы – за деньги, разумеется – занимались тем, что сами называли мелочевкой, – оперировали грыжи, удаляли небольшие доброкачественные опухоли – фибромы, липомы, родинки, папилломы, атеромы, выполняли несложные косметические операции – накладывали новые косметические швы взамен старых безобразных рубцов, увеличивали молочные железы, гинекологи прижигали эрозии, делали аборты, восстанавливали девственность. Словом, подрабатывали.

Но сегодня Павла что-то беспокоило. То ли излишняя таинственность, то ли недоброе предчувствие. Он и сам не знал.

Он прошел до реанимации. Нет, и здесь Костя не появлялся.

– Хотя дд-да… он-н, в больнице, не-е так давно звонил поп-п-по местному… Что? Да, н-нет. Тебя спрашивал. Я-я-я и сам знаю, что делать. Ну-у-у, лад-д-дно, и ты не обижайся. С Куваевой все в порядке. Д-да, банкир появится завтра, уже в-в-в отделении, да, главный предупредил, чтобы его сюда категорически не пускали. А я откуда знаю почему? Ну, д-д-а, специально предупредил. Пока, доброй ночи, всем нам, надеюсь сегодня больше не увидимся, – дежурный анестезиолог немного заикался, но не имел по этому поводу ни единого комплекса. Он весело улыбнулся и напоследок пихнул Павла в плечо: – С-спи-и.

Надежда не увидеться до утра была обоюдной.

21.15. Только Павел вошел в кабинет, как в коридоре раздались шаги. Он выглянул. Теперь уже с противоположного конца, то есть со стороны лестницы и лифта общего пользования, приближались двое.

“Кто, – прищурился Павел. – Ага!”

Впереди на полшага шел Костя Малов, за ним, степенно и как будто с неохотой, Тускланов Петр Семенович.

– Вот видите, Петр Семенович, он на месте, как и положено дежурному врачу. Привет, наливай, – громко и бодро, полностью игнорируя шестьдесят пар ушей и их право на покой и отдых, заговорил Костя. Вечерней усталости в нем не чувствовалось вовсе.

– Добрый вечер, Петр Семенович, проходите.

– А я что? Не проходите?

Костя выглядел возбужденным, а Петр Семенович, как показалось Павлу, напротив, смущенным, не в своей тарелке.

– И ты! Куда от тебя денешься? – смирившись с неизбежным, сказал Павел, жестом приглашая за собой.

Все трое прошли в кабинет.

– Что я говорил, – завопил Костя, увидев на столе бутылку и наполненную рюмку. – Удачно зашли.

Павел пожал плечами: – Ты всегда заходишь удачно.

Делая вид, что ворчит он поставил на стол еще две рюмки.

– Вы знаете, Павел, Константин так настойчиво звал, не сумел отказаться, – робко стал объяснять Тускланов.

– Что вы, я очень рад. Дежурство спокойное. Скучно. Рад, что вы зашли, а Константин… У него интуиция, знаете какая! Если в нашем заведении где-то наливают, неважно где, на каком этаже, он этот процесс чувствует сердцем.

– Скажи, печенью, – поправил его Костя.

– Хорошо, что он человек серьезный и положительный, а то – давно бы спился, – улыбнулся Тускланов.

– Да, вы правы, – Павел посмотрел на друга. – А что ты здесь делаешь? Рабочий день давно закончился.

– Знаю, – Костя энергично закивал. – Ну и что? Я человек серьезный и положительный, и на работе – горю.

– Вижу. Вон в глазах огни какие-то шальные.

– Не обращай внимания, – отмахнулся Костя и взял рюмку. – За наше здоровье.

– Ну а все-таки, – как только они опустошили рюмки и осторожно поставили их на полированную поверхность письменного стола, раздвинув в разные стороны разбросанные по нему истории и амбулаторные карты, повторил свой вопрос Павел. – Чем ты занимаешься в такое время?

Вопрос как бы относился к обоим. Не только Малов, но и Тускланов находился в больнице в неурочное время, что казалось еще более странным.

Петр Семенович смутился окончательно, Костя же – лишь расхохотался.

– Выпиваю, – подмигивая ответил он, и после паузы загадочно добавил. – Дела. А чего мы ждем? Разливай по второй.

– А у меня, знаете ли, студенты отрабатывают пропуски, сдают зачеты, – будто оправдываясь, несвязно стал объяснять Петр Семенович.

Павел удивленно посмотрел на Тускланова. Тот определенно нервничал.

“А ведь он занимался тем же, чем и я… там, в палате, на шестом, – догадался Павел. – Ну, конечно! Что еще могло так смутить старика? Наверное, действительно студенточка. Ах, Петр Семенович, врать совсем не умеете. А как дома с женой будете разговаривать? С другой стороны, не в бордель же вам ходить”.

Да, Павел в своих подозрениях оказался абсолютно прав. Смазливая пятикурсница без больших усилий затащила Петра Семеновича в постель. То есть – в постель, говоря образно. Без излишних церемоний она удовлетворила его своим языком, присев перед ним на корточки. А когда Петр Семенович выпил кофе и немного отдохнул, она сняла колготки, легла на стол и, забросив свои бедра ему на предплечья, как на стойки гинекологического кресла, и, равнодушно, снизу вверх, поглядывая на немолодое напряженное лицо своего педагога, ерзая по полированной поверхности профессорского стола, закрепила свою уже выставленную в зачетку пятерку.

Сейчас ему было непередаваемо стыдно. С самого начала, с первой минуты, когда неровное дыхание успокоилось и сердечный ритм вернулся в рамки физиологической нормы, ему стало стыдно. Что он наделал! Как он мог! Он, Тускланов Петр Семенович, хирург, доцент, уважаемый отец семейства, да чем он занимался в течение последнего часа, возможно, самого сумбурного часа в его жизни!

А девица, получив в руки зачетку, девица вежливо сказала спасибо, лукаво улыбнулась и добавила, что если он захочет ее вновь – все возможно. Например, за деньги или за те же зачеты, но – по наиболее сложным предметам. Простые она сдает сама. Она написала свой номер телефона, под ним аккуратным почерком школьной отличницы первых трех классов указала свою фамилию, имя и номер группы и, чмокнув Петра Семеновича в залысину, небрежно опустив зачетку в сумку, исчезла.

Но не исчезло чувство вины у доцента Тускланова и потому – жег этот последний поцелуй Петру Семеновичу голову и казался ему самому дьявольской отметиной.

Разлили по третьей.

Они сидели уже минут тридцать и в этот раз Павел шагов не расслышал.

В дверь настойчиво постучали.

– Да ладно, не убирайте, кого бояться, кто здесь сейчас главный? – не то чтобы опьянев, но уже набравшись алкогольной бравады, сказал Павел своим собеседникам.

– Ты – главный! Тебе виднее. Ты – ночной главный врач, – Костя сделал паузу, как видно для того, для того, чтобы и Павел и Тускланов оценили остроумие его фразы в целом, и закончил. – Юридически.