Страница 3 из 16
– Я к ним отношения не имею, – сказал он, – у них свои волчьи законы.
Понимая основную причину корыстной преступности, генерал Воронов попытался организовать социальную адаптацию лиц, освободившихся из мест лишения свободы, планируя построить для них высотное общежитие с обеспечением их трудоустройства созданием вокруг общежития мелких предприятий. С этой идеей он пришел к криминологам Хабаровской высшей школы МВД. Но, конечно, это была утопия. Ученые не посоветовали ему строить для освободившихся жилье, сказав, что общежитие явится лишь рассадником преступности, и генерал отказался от этой идеи. Это был тот самый «один в поле воин», но в борьбе с преступностью он оказался бессильным.
Однако его идея не пропала даром. Кафедра криминологии Хабаровской высшей школы МВД, которой я тогда руководил, пришла к выводу, что борьбу с преступностью надо начинать не с рецидива, а с организации правового воспитания нового поколения. Был написан учебник для средних школ «Основы права». С помощью Главного управления народного образования СССР по Дальневосточному округу учебник был распечатан полумиллионным тиражом и бесплатно разослан по всем школам Хабаровского края. Это была последняя бесплатная миссия советской власти для молодежи. Кроме того при высшей школе МВД была создана двухлетняя «Школа юного правоведа», куда принимались школьники 8–9 классов, с выдачей по окончании обучения соответствующих удостоверений с оценками по вопросам права, истории и экологии. Прошедшим обучение предоставлялись льготные условия при поступлении в Хабаровскую высшую школу МВД СССР (ныне Дальневосточный институт МВД России).
Но и эта попытка изменить криминальную ситуацию в крае не получила развития в ельцинские смутные времена. Шел девяносто второй год. В страну пришел капитализм, но преступность в Хабаровском крае шла прежним путем. Через год выяснилось, что руководил там ворами фактически не Джем, а сам начальник уголовного розыска города по фамилии Мещеряков вместе со своим заместителем – подчиненные генерала Воронова. Мещеряков с ворами был строг и разбирался с ними без суда за разные провинности. Например, сурово наказывал за укрывательство воровских доходов от милицейского «Общака». Однако воров возмущало наличие двух видов поборов – милицейского и воровского, и они бунтовали.
Организованная группировка Мещерякова была раскрыта только после того, как он застрелил двух провинившихся перед ним членов воровской организации. Начальник уголовного розыска это сделал без особых церемоний и без особой организации своего самосуда, осознавая свою полную власть и безнаказанность, зная, что воры никогда не пойдут на него заявлять, а конкурентов им не жаль. Приходя к провинившемуся домой, когда открывалась дверь, Мещеряков стрелял в виновного, закрывал дверь и уходил. Первое уголовное дело, возбужденное по данному факту, осталось нераскрытым. И только во второй раз главарь воров прокололся. Его заметили соседи по дому, услышав выстрелы. Этому способствовал тот факт, что убийце пришлось стрелять дважды, так как при первом выстреле потерпевший успел уклониться, и пуля пришлась ему в руку. Второй выстрел был контрольным. Он и был зафиксирован соседом по квартире. Во время следствия нашлись и другие свидетели из числа квартирных воров, которые мечтали избавиться от оборотней в погонах, обиравших их на половину их воровских доходов.
Краевой суд приговорил Мещерякова к расстрелу, и приговор был приведен в исполнение. Его заместитель получил десять лет колонии строгого режима. Дело не получило громкой огласки.
С появлением частного бизнеса активизировался «рэкет», более удобный и более прибыльный вид преступности. Вскоре его взяли на вооружение даже подростки, отбирая у сверстников мелкие деньги. Формировались новые криминальные кадры. Но из взрослых создавались серьезные преступные группы и даже организации, перераставшие в сообщества. Одна из таких организаций существовала и действовала буквально на моих глазах. Руководил этой группировкой вор в законе по кличке «Михась», который жил в моем доме этажом выше прямо над моей головой. Я наблюдал эту организацию почти ежедневно. Она состояла из трех специализированных групп (цехов): примерно пятнадцать боевиков, пять «ремонтников» и десять продавцов деталей японских машин. Преступная организация существовала вполне легально под вывеской торгового бизнеса, на что имелось специальное разрешение. О том, где организация брала детали японских машин для продажи на хабаровском рынке, не спрашивал никто.
В тот период на улицах города только начали появляться российские «Жигули» и японские подержанные «Тойота». Последние привозились российскими моряками из Японии, где покупались по бросовым ценам. Во Владивостоке на берегу Тойоты ждала очередь из желающих купить машину-мечту. Покупатели этих машин были из разных регионов. На трассе Владивосток-Хабаровск и пополнялся бизнес моего предприимчивого соседа именитого вора «Михася». Боевики встречали на дороге счастливых приобретателей японских машин и, угрожая битами, отбирали машины, правда, с оформлением распиской купли-продажи с выплатой суммы, с которой потерявший машину хозяин мог доехать домой. Вор в законе не мог позволить своим боевикам действовать по методам банды. Он презирал «мокрушников». Биты предназначались для того, чтобы в случае несогласия «продать» машину, она могла быть разбита, но без насилия над потерпевшим.
Отобранные машины пригонялись в Хабаровск и в течение десяти-пятнадцати минут превращались в запасные части. Машину уже невозможно было найти. Ремонтники делали свое дело под вывеской автосервиса, а продавцы на рынке свое. Преступную организацию прикрывал начальник ГАИ городского района, проживавший в этом же доме. Он выдавал главарю разные разрешительные справки и запасные номера от автомобилей, получая ежегодную взятку не деньгами, а японскими машинами. Прямо как борзыми щенками у Гоголя.
Боевики данной преступной организации часто собирались на площадке второго этажа моего дома, ожидая, видимо, указаний главаря. Они пили пиво и что-то активно обсуждали, почти как на комсомольском собрании прошлых лет, только чувствовалось, что их интересуют совсем другие темы. Проходя домой с работы мимо них в форме полковника милиции, я спрашивал:
– Что, ребята, опять собрались?
– Так точно, – охотно отвечали они, – место встречи изменить нельзя. Но Вы не беспокойтесь, мы не мусорим и не хулиганим. Вот только пиво пьем немного, извините.
Они демонстрировали мне трехлитровую банку, наполовину наполненную пивом, и были вежливы и культурны.
Случилось так, что я принимал экзамен по уголовному праву у начальника уголовного розыска моего района, который учился заочно в школе МВД на четвертом курсе. По окончании экзамена я рассказал ему об этой организации, предложил ее проверить и принять меры. Он выслушал с живым интересом, обещал немедленно этим заняться, но никаких действий от правоохранительных органов я не увидел и пожалел, что поставил ему четверку по уголовному праву.
Не менее криминальной была обстановка и в сельской местности. Суть в том, что не только правоохранительные органы в отдаленных селах и деревнях слабо реагировали на преступные проявления криминала, но и сами граждане редко подавали заявления по фактам ограблений или применения к ним насилия, так как мало надеялись на помощь правоохранительных органов. Я тогда так для себя выразил эту ситуацию в российской глубинке:
Такими были эти так называемые «лихие» девяностые.
В те ельцинские времена, приехав в Волгоград, я нашел своего друга Николая Родина, того самого бывшего обкомовского работника, который хвалился мне раньше своим достатком, в плачевном состоянии. Оказавшись далеко от партийной кассы, он не был среди тех партийных работников, которые эту кассу делили между собой, и возглавлял редакцию оппозиционной газеты «Казак», финансируемую донским оппозиционным казачеством. Газета была крайне убыточной. Мы с супругой на своем «жигуленке» заехали к Николаю на его недостроенную дачу, расположенную на берегу Волги. Он нас радушно встретил, но угощал уже не бельгийским вином, как раньше, а Портвейном – тем вином, которое мы простые строители социализма пили в советское время. Суть конечно не в этом, а в том, что он как убежденный коммунист, категорически не принимал новую политику страны, мучился этой своей убежденностью и своим бессилием в борьбе с народившимся капитализмом. Со своим взрослым уже сыном, не нанимая рабочих, строил дачу по старинке из длинных, очень тяжелых бревен, получив, как я позже узнал, на этой трудной работе грыжу.