Жена фабриканта

– Да, погоди же ты, погоди! Пойди, лучше ко мне! – поймав блестящий взгляд жены, улыбаясь, отозвался Иван Кузьмич и, обняв ее за талию, притянул к себе, – даю голову на отсечение, что курица ускользнет от нее.

– А вот и, нет! – азартно возразила Ольга Андреевна. Она легонько уперлась своими маленькими и крепкими ладонями ему в грудь и откинула назад свою голову, – ты плохо знаешь эту девицу! Она настырная, как и твой Бармасов. Боюсь, несчастной курице придется несладко, и на обеде бедняжка окажется в нашем супнике, – но тут в голове у нее зашумело от горячих и нетерпеливых прикосновений мужа, поэтому она легонько отстранилась от него.

– Когда тебя не было, – продолжала рассказывать Ольга Андреевна, – он ко мне приходил, похлопотать за нее. Сказал, что хочет отправить осенью с нами в Москву, выучиться на учительницу. Мол, будет потом брать уроки в богатых домах, и будет его дочурка, как сыр в масле кататься…, – с ехидством прибавила Ольга Андреевна и сделала паузу, давая мужу осмыслить сказанное. Бросила взгляд на мужнин упрямый подбородок, желая увидеть эффект, но не увидела. Усмехнулась сама и продолжила громче:

– Крестьянке, да еще стать учительницей, можешь себе такое представить? – совершенно искренне возмутилась Ольга Андреевна честолюбивым замыслам бывшего крепостного. Как будто забыла, что тот живет не хуже, чем мелкий купчик.

Иван Кузьмич также как и жена, с осуждением покачал головой.

– И вот что еще, – неожиданно противореча самой себя, воскликнула Ольга Андреевна и упрямо вскинула подбородок, – сидела я тут однажды и размышляла. А знаешь, что я решила? А возьму-ка, я ее и правда в помощницы к нашей француженке, пускай присматривает за детьми. А потом на макарьиху пусть с вами поедет. А француженку я дома оставлю. В Даше же я почему-то уверена, да и тебе там с Таней будет полегче.

– Это вот эту девицу ты хочешь отправить со мной на макарьиху вместо Маруси? (Так по-русски они называли француженку, хотя имя той было Mari). – ткнул пальцем в окно Иван Кузьмич и прищурился, – по-твоему, девица понадобится ей для таких же забав, как с курицей? – в голосе мужа прозвучала насмешливая ирония. Ольга слегка покраснела. Сдерживая напряжение, она ждала ответа мужа, и ирония его была ей неприятна. Заметив ее смущение, Иван миролюбиво добавил:

– Ну, ну, не сердись на меня. Мое мнение в воспитании во всем совпадает с твоим. И ты это знаешь! – слукавил он и бросил насмешливый взгляд в сторону жены. – Если по твоему, эта девица справится с Таней лучше француженки, то и ладно.

– Но, ведь, и мы с тобой, чай не дворяне. Чего же гнушаться крестьянки? – заметила Ольга и улыбнулась, подумав, что подобное определение к ней не относится, так как сама она была дворянского сословия.

– Учти, что платить по билетам, как городским студентам, я не буду. За благодарность послужит, так и передай Бармасову.

– Хорошо. Ты лучше вот что, расскажи…, – проговорила Ольга и нетерпеливо повела покатым плечом, завернутым в белый атлас, невольное движение которого раньше сводило Ивана с ума.

– Может, отменишь свое решение взять ее с собой на ярмарку?

Прошлой зимой младшая дочь Татьяна уговорила отца взять её летом с собой на ярмарку в Нижний Новгород. Вначале разговоры об этой поездке в семье велись на уровне шуток и детских просьб. Посовещавшись, супруги решили поехать на ярмарку всем семейством. Но потом Иван передумал и объявил домочадцам, что поедет один, а с собой возьмет только младшую Татьяну. И если восторгу последней не было предела, то Ольга Андреевна потеряла сон и покой. Всю зиму отговаривала она мужа от этой затеи, из-за чего между ними постоянно вспыхивали ссоры.

– А ты что же, еще сомневаешься? – ласково переспросил Иван и внимательно поглядел на жену.

– Но ты же знаешь, как мне не хочется ее отпускать, – воскликнула Ольга Андреевна в надежде, что муж еще одумается.

– Ну, это ты зря, душа моя! Да, ты по ней и соскучиться не успеешь, как мы приедем…Да мы же зимой с тобой все решили! Зачем спрашиваешь? – непреклонно ответил тот, давая понять, что разговор на эту тему закончен. Однако потом он все же ласково погладил жену по шейке и мягко прибавил:

– Поездка решена, и отменять ее я не собираюсь.

Но та будто не замечала, ни его взгляда, ни легких поглаживаний. Ольга Андреевна стояла, всё, также нахмурившись и поджав недовольно губы. Она была расстроена его решением, как будто оно не было принято ими давно, а вот только сейчас муж решил на все лето отнять у неё – матери младшую дочь…

– Вот скажи мне, отчего ты так любишь спорить? – Иван Кузьмич убрал свою руку и, отойдя от жены, раздраженно прошелся по комнате. – До чего не люблю я в тебе этакой твоей заковыристой черты, перечить мне! Тебе, Ольга, во мне купце много не понять. В родительской семье у тебя торговым делом не занимались, и батюшка твой по бедности своей все больше по казенным местам прислуживал, и скудное жалование под старость лет выслужил. А мы – купцы, не хотим жить в нищете, и потому привыкли капиталец себе сызмальства добывать! К этому меня и брата, матушка моя Александра Васильевна и батюшка, Кузьма Арсеньевич, царствие ему небесное, почитай с люльки приучали. И приучили, как видишь, не зря! Все, что имею, – Иван довольный обвел рукой вокруг, показывая на богатое убранство спальной комнаты, – все моими руками нажито! – в подтверждение своих слов, он решительно постучал пальцем по своей голове, – имею, благодаря отцовской науке, миллионы! А имел бы я эти миллионы, если бы я, как лодырь сидел бы на печи?

Ольга Андреевна рассеянно слушала его, уже догадываясь, к чему приведет затеянный разговор.

«И где же он лодыря-то нашел? Уж, в моей-то семье никто им не был…», – с досадой подумала она, готовая возразить.

Дело в том, что между супругами давно уже продолжался их внутренний спор. И если в повседневных житейских делах они принимали в основном общие решения, то в воспитании дочерей – между ними в последнее время все чаще проявлялись глубокие разногласия. Ухтомцев был дельцом и потому руководствовался собственным представлением о жизни, в которой деньги и прибыль занимали для него первое место. Конечно, речь шла о деньгах, заработанных собственным трудом и «практическим талантом». Но не всегда, по мнению Ольги, такие деньги были «чистыми» – если таковое слово вообще могло подходить к определению денег. Кроме того, ранней этой весной она вдруг случайно узнала об амурных похождениях мужа с певичкой Сытовой, что также мешало ей удерживать душевное равновесие и уважать мужа и себя: потому что приходилось искать оправдания его постыдным поступкам, чтобы «не думалось» и не болело на душе. Она уже давно убедилась в том, что есть вопросы, в которых она никогда не будет с ним заодно. Стена непонимания пролегала между ними в разных вопросах, но особенно в отношении к деньгам и стремительному обогащению Ивана. Все это порой мешало супругам прийти к общему мнению в разных волнующих ситуациях, которые возникают в жизни любой семьи. Вот и сейчас, этот вопрос острым углом вновь вклинился в их разговор. Тем временем Иван Кузьмич приблизился и остановился перед женой, возвышаясь над ней, будто высокий и твердый утес:

– Погляди на соседа Трубина. Помещик, – а как беспечно жил! Всё за свои дворянские принципы и манеры держался, в столицах деньги спускал на ветер и пропивал! А как результат – разорился. А тут я! Не будь дураком! Подсуетился и у него почти весь лес и землю по дешевой цене ухватил! Семейные угодья расширил! Опять же, капиталец нелишний приобрел за счёт …свойственной вам, дворянам, лени и глупости, – довольный собой заключил Иван Кузьмич.

Услышав такие несправедливые слова про несуществующую «дворянскую лень и глупость», Ольга Андреевна подперла руками свои бока и наскочила на мужа:

– Это, чем же ты хвалишься? Да тебе стыдно должно было быть за такие слова! Тебе ли по твоим богатствам и чину так говорить?