Тэлон (ЛП)

Чуть позже навестить брата заходят Ашер и Шторм. Они сообщают, что родители приедут завтра. Откровенно говоря, я не уверена, будет ли Тэлону легче или тяжелее оттого, что рядом родители. Похоже, пока мы лишь раздражаем его всё сильнее.

— Кажется, лекарства начинают действовать, он из-за них такой вымотанный, — говорит Шторм. — Нам лучше вернуться обратно в отель.

— Вы, парни, поезжайте. Я побуду здесь еще немного.

— Тебе тоже нужно отдохнуть, — напоминает Ашер. — Завтра перед отъездом мы еще заглянем.

Шторм поворачивается в мою сторону:

— Эви просила позвонить ей, если захочешь поговорить.

— Спасибо, — улыбаюсь ему я. — Позвоню ей завтра.

После того как они уходят, я немного прибираюсь в палате и приношу мужу еще одну бутылку имбирной содовой и стакан воды, а также свежую влажную примочку на лоб. Похоже, они ему нравятся. С тех пор как медсестра принесла Тэлону выписанное врачом лекарство, рвота прекратилась, так что есть надежда, что сегодня ему удастся немного отдохнуть.

— Тебе тоже пора в гостиницу, — замечает он, когда я снова сажусь рядом с ним. — Ты, наверное, устала.

Я устала, но уходить пока не хочу. Неприятно даже думать о том, что ночью ему может стать хуже, его опять будет тошнить, и он будет лежать здесь в одиночестве.

— Не хочу оставлять тебя. Я могу остаться с тобой… только если хочешь. Вряд ли медсестры заставят меня уйти, — признаюсь я, наклоняясь, потом провожу рукой по его щеке и осторожно целую в губы.

Он в ответ слегка улыбается. Совсем немного — слабая гримаса, карикатура на его привычную неотразимую улыбку.

— Ты серьезно? Останешься здесь? Думаешь, мы вдвоем уместимся на этом подобии постели?

— Конечно.

Его темные глаза на несколько мгновений впиваются в мое лицо, как будто он не может решиться, позволить ли мне остаться или оттолкнуть от себя.

— Оставайся, — произносит он наконец.

Я быстро сбрасываю туфли и выключаю свет, пока он осторожно передвигается немного в сторону на кровати и поправляет подушки. Я забираюсь к нему и устраиваюсь рядом, а он обнимает меня и притягивает к себе. Мы обнимаемся крепко-крепко, я кладу голову ему на плечо, закидываю на него одну ногу и чувствую, как из груди у него вырывается тяжелый, вымученный вздох.

— Мне страшно, — шепчет он в темноте, и в сердце мне словно вонзается острый нож.

— Все будет хорошо, — повторяю я как можно увереннее уже заученную мантру.

— Твой голос звучит так, как будто ты очень далеко. Мне это не нравится.

— Все будет хорошо, родной, — стараюсь успокоить его я, ласково гладя рукой по щеке. — Мы вместе со всем справимся, обещаю.

Мне всегда нравилось то, каким он бывает, когда уже почти спит: трогательным и беззащитным. Но не таким как сейчас. Слышать от сильного, уверенного в себе мужчины, что ему страшно, кажется ужасно неправильно. Эти слова как будто невозможны для него.

Я мысленно клянусь сделать все, все что угодно, чтобы помочь ему справиться.

Глава 35

ТЭЛОН

Ш-ш-шух!

Ш-ш-шух!

Ш-ш-шух!

Я, помнится, любил слушать шум океана. До тех пор, пока он не поселился в моем ухе навечно.

Этот долбанный шум и время от времени легкий свистящий звон начали выматывать мне нервы пару месяцев назад. Я не обращал на них внимания, думал, что во время репетиций сидел слишком близко к усилителю или что вода попала в ухо, когда я принимал душ.

По глупости списывал непривычное чувство усталости на то, что перетренировался в зале или что с недавних пор в моей жизни очень много секса. После оргазма мне всегда хочется спать — вполне уважительная причина, разве нет? Меня все устраивало.

— Я хочу немного побыть один, — прошу я, откидываясь на подушки, прислоненные к изголовью кровати. Боже, до чего же хорошо снова лежать на собственной кровати. — Выключи, пожалуйста, потолочный вентилятор. У меня от него голова кружится.

Я зажмуриваюсь, стараясь усилием воли заставить мозг не кружиться вместе с вентилятором. Кружиться и кружиться…

— Прости. Не подумала… — Она в буквальном смысле бежит к выключателю на стене, чтобы остановить вентилятор. — Тебе что-нибудь принести? Может, что-то перекусить?

Я слегка качаю головой, не открывая глаза. Не хочу ее видеть. Не хочу не слышать половины того, что она говорит. И особенно не хочу видеть самые красивые на свете глаза грустными, зная, что это из-за меня.

— Нет. Лучше иди.

Несколько секунд я выжидаю, а потом открываю глаза, чтобы проверить, ушла ли она. Ушла.

Знаю, что веду себя как мудак. Это не специально. Я даже честно стараюсь не быть мудаком, но прямо сейчас мне нужно немного пространства, чтобы осознать и принять херню, которая перевернула мою жизнь вверх дном всего за несколько дней.

Мои родители со всей присущей им изобретательностью арендовали роскошный дом на колесах, чтобы доставить нас с Азией домой. Идея отличная, но только в теории. Комфортно, свободно, есть большая кровать, на которой можно лежать всю поездку, и Азия будет спать со мной рядом. Так, вероятно, думала моя мама. И в чем-то была права. Я очень хотел, чтобы моя жена была рядом, но только не каждую секунду из тех пятидесяти часов, что нам потребовалось, чтобы добраться домой. В доме на колесах у меня не было ни малейшего шанса хоть как-то скрыть всю убогость и неприглядность своего состояния.

Примерно на полпути мы попали в жуткую пробку, и огромная машина два часа непрерывно толкалась в плотном потоке то останавливаясь, то снова трогаясь. Головокружение тут же дало о себе знать, и я блевал без остановки. И это в очень ограниченном пространстве, где моя жена и родители были вынуждены слышать, как меня выворачивает наизнанку. А запах? Страшно вспомнить. Отец догадался зажечь какую-то хер знает откуда взявшуюся ароматическую палочку, и еще два часа после пробки они с мамой тарахтели про путешествия на машине, которые совершали в юности, в семидесятых.

Все вокруг вертелось — потолок, окна, проезжающие мимо машины. Пол и потолок иногда просто менялись местами. Отцу приходилось помогать мне добираться до туалета и держать в крошечном душе, пока я отчаянно цеплялся за стены, уверенный, что машина опрокидывается на бок.

Несколько лет назад я, бывало, закидывался кислотой, но это в разы хуже самой невероятной психоделической химии, которую я пробовал.

Удивительно, как я мог вытворять такое из соображений удовольствия. Напиться, обкуриться, натворить дел, за которые до сих пор стыдно, и называть это «отлично провести время». Я платил тысячи долларов, чтобы почувствовать слабое подобие того, от чего мучаюсь сейчас. Но когда это происходит против твоей воли и не поддается контролю? Совсем другая история.

Сегодня утром родители и Азия отвозили меня к местному ЛОРу, чтобы обсудить мой случай. Вот именно, теперь я — случай из чьей-то там практики. Случай, которому требуется аж три няньки. От мысли попробовать забраться в мой монстр-трак меня мутит. Возможно, я больше никогда не смогу водить машину.

Теперь я снова дома, с подтвержденным диагнозом; у меня болезнь, название которой я едва могу произнести и уж точно не смогу правильно написать. А еще у меня есть куча лекарств и памятка, определяющая изменения в образе жизни, которые должны помочь адаптироваться к моему состоянию.

Чтоб. Я. Сдох!

Очень трудно справиться с желанием спуститься вниз, в собственный тренажерный зал, выпустить пар, а потом запереться в студии. Это мой образ жизни. Я много лет жил именно так. Но сейчас одна только задача спуститься самостоятельно по лестнице, не грохнувшись и не свернув себе шею, кажется невыполнимой миссией. И даже просто попытаться играть или писать музыку с таким шумом в голове точно невозможно.