Страница 3 из 17
Но Краснов садиться не стал.
– Рассказ короток. Стоя скажу.
– Говори!
– Женюсь!
– Что?
– Под венец иду, Наталья Петровна. Проститься приехал.
– Как, как?
– Приехал проститься.
– Как ты меня назвал?
– Наталья Петровна.
– Вот оно что? Молодуху, значит, себе сыскал! Надоела старая княгиня! Ещё бы, страсть уже не та, силы её покинули! За благословением приехал? А не хочешь ли, мил дружок, прочитать, что у меня на голице написано?
И княгиня наотмашь влепила Краснову три пощёчины:
– Вот тебе благословение! Вот тебе! Вот!
– Наташа! – только и успел молвить Краснов, закрыв лицо руками.
– Ага! Сразу вспомнил!.. А теперь забудь обо мне! – Голицына подошла к столику, выдвинула ящик, выгребла из него ворох бумаг и стала швырять их в огонь камина. – Все письма твои!.. Все записочки с лживой лестью!.. Что ещё?.. Цветочки! Откупные!.. В ваших жалких подачках, господин Краснов, Голицыны не нуждаются!
И, выхватив букет из кувшина, княгиня стремительно подошла к окну, распахнула его и швырнула розы на мостовую.
– Вот где их место! И сам туда же катись! Немедля! Чтобы духу твоего здесь не было! Вон из моего дома!
Краснов круто повернулся и быстро покинул гостиную, хлопнув за собою дверью. Голицына увидела в окно, как он пулей вылетел из парадного.
Краснов подошёл к коляске. Из неё выглянул сидевший там офицер.
– Как? Порядок?
– Полный!
– И алый отпечаток на лице на долгую память?
– Не без этого, – хмуро ответил Краснов, потирая горящую от пощёчин щёку. – За всё в этой жизни приходится платить.
Он поднял валявшийся на мостовой букет.
– Хочешь предпринять вторую попытку? На другую щёку алую розочку схлопотать?
– Фавор почивший помянуть хочу! – с улыбкой произнёс Краснов. – Возложением ритуальным.
– Оригинально! – отозвался его товарищ и захохотал.
Краснов встряхнул букет.
– Стой! – донеслось из коляски. – Дай-ка мне парочку!
– Тоже возложить хочешь?
– Совсем наоборот! Отвергнутый цветок да из рук отставленного фаворита втройне ценен!
– Неужели втройне?
– Так говорят.
– Тогда уж три и бери!
Передав товарищу три розы, Краснов перекрестился и положил остальные цветы на ступень парадного входа.
Голицына, смотревшая за происходящим на улице в просвет занавески, сжала губы и сквозь зубы прошептала:
– Как на могилу возложил! Ну, Егорушка Краснов, тяжко отольётся тебе сия шалость!
А Краснов лихо вскочил в коляску и крикнул:
– Пошёл!
Экипаж рванул с места и покатил к Невскому.
Голицына ещё какое-то время молча смотрела в окно. Затем, схватив колокольчик, отчаянно зазвонила.
Вошёл Панкратий.
– Лекаря! – приказала княгиня.
– Слушаюсь!
– А здесь долой всё красное! – Голицына жестом обвела гостиную. – Занавески, скатерти, дорожки! Всё заменить!
– Заменим-с, – спокойно ответил Панкратий. – На какой цвет?
– На любой! Только не красный! Лично проследи!
– Проследим-с!
Резко повернувшись, княгиня покинула гостиную.
На плацу возле Кавалергардских казарм под непрерывную дробь барабанов в пешем строю отрабатывались элементы марш-парада. Одним из взводов командовал поручик Егор Краснов, а всем эскадроном – тот самый офицер, что сопровождал его во время недавнего визита к княгине.
С возвышенной площадки за марширующими внимательно наблюдали Великий Князь Константин Павлович, шеф кавалергардов Фёдор Уваров, а также приглашённые на учения командиры других гвардейских полков, в том числе и князь Борис Голицын.
– Веселей, веселей, ребята! – слегка повернув голову, подбодрил свой взвод Краснов.
– Чётче, чётче шаг! – весело приказал командир эскадрона.
И шагающие ряды принялись ещё яростней впечатывать сапоги в брусчатку.
– Молодцы, кавалергарды! – громко крикнул Великий Князь.
– Рады стараться, Ваше Высочество! – последовал дружный ответ.
– Сия похвала относится и к командиру! – сказал Константин, повернувшись к Уварову.
– Мерси боку, Ваше Высочество! – последовал ответ.
– По-русски, Уваров, по-русски! – с укоризной потребовал Великий Князь.
– Большущее спасибо, Ваше Высочество! – тут же поправился Уваров.
– Бонапарт опять сжёг наши корабли! – подал голос Голицын.
– Да, я слыхал! – ответил Уваров.
– Мирные, купеческие! – уточнил Константин Павлович.
– Молодец против овец! – уверенно расправил плечи Уваров. – Ничего, сколько верёвочка ни вейся… На поле брани посчитаемся!
– Думаешь, будет война? – спросил Великий Князь.
– Только она сможет этого выскочку на место поставить! – не раздумывая, заявил Уваров.
– Такого поставишь! – усомнился Голицын. – Фаворит фортуны!
– Мы с ним о мире переговоры ведём, – напомнил Константин.
– Си вис… пацем… Так, кажется?
– Да, – ответил Голицын. – Si vis pasem, para bellum. В древнем Риме так считали.
– И правильно делали! – согласился Уваров. – Хочешь мира, готовься к войне!
Великий Князь обернулся к Голицыну:
– Как ты его назвал?
– Кого? – не понял князь.
– Узурпатора. Фаворит…?
– Фаворит фортуны.
– Хорошее прозвище! И не только для Бонапарта.
А марширующий полк грянул строевую песню.
В гостиной дома княгини Голицыной кипела работа. Горничные, камердинеры, истопники и прочие слуги, исполняя волю барыни, меняли занавески, скатерти и дорожки. За происходившим присматривал Панкратий Быков. Он сидел за столом и читал принесённую секретарём газету:
– И этот Гаэтано Пекчи объявляет, что цена за вход сбавлена!
– Как хорошо! – обрадовалась горничная.
– Надо сходить, – пробасил пожилой истопник.
– У того же Гаэтано Пекчи, – продолжал читать Панкратий, – «продаются за сходные цены две фуры немецкого фасона, коляска и шесть алебастровых колонн, выкрашенных под мрамор».
– Колонны – это в имение! – предложила одна из девушек, снимавших с окон занавески.
– Дальше, дальше читай! – подал голос камердинер княгини.
– «Один молодой человек, знающий говорить и писать по-немецки, по-английски и по-французски…»
– Ого! – отозвалась девушка, менявшая абажур.
– С любой немкой или француженкой может шуры-муры заводить! – добавила вторая.
– У нас своих девок – пруд пруди! – высказалась третья.
– Цыц! – с улыбкой приструнил работавших Панкратий. – Дальше слушайте! Этот молодой человек ещё и «играет на флейте, скрыпке, фортепиано и умеет рисовать».
– Есть же умельцы! – с завистью воскликнул истопник, выносивший скатанную дорожку.
– С таким не соскучишься! – радостно отозвалась снимавшая занавески.
– Концерты б играл! Как в театре! – мечтательно произнесла другая.
– А он, – продолжал Панкратий, – «желает определиться в господский дом учителем».
– К нам бы его! – донеслось от окна.
– Научил бы чему! – подхватила девушка, сворачивавшая скатерть.
– Всяким шурам-мурам! – заметила та, что протирала пыль.
– По этой части вы сами кого хошь обучите! – высказался Панкратий. – А вот спросить о том умельце можно «на Мойке близ Синего моста в Мейеровом доме».
В гостиную вернулся выносивший дорожку истопник:
– Там лекарь барыню спрашивает.
– Да, да! – встрепенулся Панкратий и стремглав полетел встречать.
– Надо бы что-то от кашля попросить! – произнесла девушка, вешавшая новую штору.
А в гостиную в сопровождении Панкратия вошёл лейб-медик Роджерсон.
– Сюда пожалуйте! Барыня ждёт-с!
Они прошли по коридорам и остановились у двери.
– Тут-с! – сказал Панкратий и постучал. – Доктор Роджерсон!
– Входите! – послышалось из‐за двери.
Роджерсон вошёл.
Голицына сидела у окна и смотрела куда-то вдаль.