Страница 11 из 21
Из темноты выплывает дневальный, интенсивно натирая пол батарейной «машкой», и предыдущий вариант сменяется третьим:
Но, немного подумав, я оставляю первоначальный.
Вот и родная шконка, быстро раздеваюсь, отбрасываю одеяло, и одновременно с мыслью, что надо бы помыть ноги, голова вдавливается в обтянутую казенной наволочкой вату. Бог сновидений Морфей стискивает ЗКВ5 в своих объятиях, из которых уже через три часа его бесцеремонно-жестоко выдергивают децибелы любимой мелодии:
Не торопясь, одеваюсь и строю взвод в центральном проходе. Иду вдоль шеренги, с удовольствием отмечая порядок во внешнем виде. А вот и Саша, радостно лучится улыбкой человека с чистой совестью. Я улыбаюсь в ответ, и почти одновременно что-то неуловимое в его внешнем виде приводит меня в легкое замешательство. Саша пострижен, поглажен, белеет подворотничок, бляха режет золотом, цвету сапог позавидует любой африканский папуас. Но что это? Петлицы пришиты вверх ногами, в результате чего золотистые мослы пушек переместились вниз, устремляясь вверх казенной частью орудий, но это полбеды. Погоны пришиты наоборот, буквами СА к воротнику. Форма погона не является прямоугольной, со стороны воротника он имеет косой срез, и так как Саша четко выдержал край этого среза по рукавному шву, буквы СА сместились на грудь. Пришиты погоны очень аккуратно, ниток не видно, но при всех достоинствах Саша представляет собой редкостное чучело. Из груди моей вырывается брачный крик истомленного марала, и карающая длань впечатывается в тщедушную грудную клетку, опрокидывая рядового Баварова на натертый малиновый пол. С детским недоумением Саша лежа взирает на окружающий мир. Я сгребаю в кулак его ворот и волоку Сашу в бытовку к зеркалу, демонстрируя по ходу коллегам сержантам. Закончив ночью белошвейные дела, он не удосужился обозреть в зеркало свое отражение. В результате Саша лишается завтрака, во время которого должен устранить ночные косяки. Это очень жестоко при духовской голодухе, большинство предпочло бы экзекуцию.
После завтрака Круглов все равно придрался, цвет рантов подошв не соответствует радикально-черному. Объяснение, что бойцы уже перемещались по территории до столовой и обратно, восприняты не были. И я, окончательно поняв, что со старлеем не сработаемся, взял курс на похуизм.
Дни проходили в занятиях, нелепых комсомольских собраниях, где мы дружно клеймили очередного нерадивого бойца, и в бесконечных работах на строительстве студенческого палаточного городка. Здесь старшекурсники, закончившие военную кафедру, будут проходить свою нелегкую сорокапятидневную службу.
30 июня домой ушли два последних дембеля – Шадрин и Карайон. Комбат сдержал свое слово, промурыжив их до самого конца. И теперь лично сопроводил на КПП, чтоб, не дай бог, не вернулись. Они уезжали домой в обычных, задрипанных парадках с рядовыми погонами, так как два месяца назад их прилюдно разжаловали. Мы обнялись, теперь мы тоже сержанты. За церемонией с завистью наблюдал наряд по КПП из свежих духов. Но сейчас они рванут к Фане, который уже второй месяц как дома. Там у них и дембельская парадка со старшинскими погонами, и чемоданы, и в военниках у них тоже все в порядке. Прощайте, ребята!
Захожу в умывалку и слышу разговор на повышенных тонах. В курилке один из черпаков пытается вместо себя зарядить в наряд моего «комода», хохла Витю Горлова. Витя уже почти сдался, все-таки над нами сильно довлеет вбитое с духовских времен преимущество в сроке службы. Но за него впрягся оказавшийся рядом Шура Молодцов, Бычков же, а это был он, резонно советовал ему не лезть не в свое дело. Мое появление решило дело в нашу пользу, так как превосходство стало троекратным и к тому же Горлов был моим «комодом», я его не отпустил и пусть Бычков сам не лезет в дела чужого взвода. Он еще что-то покричал, помахал руками, но вступить в открытый конфликт не решился. После отправки Беликова в стойроту и так хилая черпаковская команда ослабла. Вскоре они практически совсем устранились от службы, имея, в общем-то, на это полное право. Коля Бычков все лето скитался по окрестным лесам, рыбачил на озерах и ловил диковинных насекомых для сувенирной заливки в эпоксидку. Куркуль-бульбаш Гаврилович зарылся в учебном корпусе и сделал из своего класса конфетку, в результате чего уйдет на дембель в первой партии, старшим сержантом. А уже у штаба проникнувшийся благодарностью комбат будет выпрашивать для него у Горелого старшинские погоны. Москвичу Башкирову, как батарейному писарю, все будет просто по хрену. А ненавистный бандера Наконечный, с которым мы подружимся, с головой окунется в шоферские дела.
Вечером стою у входа в казарму. В десяти метрах с визгом тормозит полковой «козел», единственный оставшийся в части ГАЗ-69, машина майора Бурова, начальника штаба полка. Из-за руля вылезает мой «комод» Витя, это он проходит ходовые испытания. Хохлятская водительская диаспора все-таки пропихнула его в командирские шоферы. Через три месяца Витя черпанется, отрастит «мамон», настоящие хохлятские щеки, пересядет на 131-й, и служба его потечет равномерно и с удовольствием.
Каждое утро взводный с тупым командирским апломбом дрючит меня за то, что в нашем утлом шифоньере, кроме положенных по уставу тетрадей, конспектов, ручек, журналов и прочей канцелярии, хранятся гвоздодер, молоток, гвозди и другие необходимые в хозяйстве вещи. Он монотонно нудит, что все это должно находиться в каптерке. На мои увещевания о том, что оттуда все бесследно исчезнет на следующий день, старлей одаривает меня снисходительным взглядом. Так смотрит старый психиатр на закоренелого олигофрена. Мы ровесники, и я пытаюсь по-человечески объяснить взводному (втайне рассчитывая на заложенный высшим образованием рационализм), что за нашим взводом, как, впрочем, и за другими, закреплен определенный участок полковой территории, на котором мы ежедневно наводим образцовый порядок. На этом же участке находится отрезок огибающего территорию забора. Место глухое, поэтому именно здесь предпочитают выезжать на блядки представители взвода вооружения, просто вышибая боевой техникой раскрепленный между бетонными столбами деревянный пролет. Этой же дорогой они, как правило, возвращаются обратно, но так как происходит все по ночам и нерегулярно, установить виновных проблематично. Сначала мы пытались восстановить забор капитально, но потом, изменив тактику, предпочитали только легонько наживлять пролет, чтобы в случае необходимости он легко ложился под колеса БРДМа, а не разлетался на фрагменты. Для реанимации забора нам очевидно необходим инструмент и крепежный материал. Но взводный только презрительно улыбался, упиваясь своим офицерским превосходством, хотя регулярно получал от комбата пиздюлей, не забывая при этом свалить вину на меня. Его бестолковая суходрочка начинала раздражать, назревал конфликт.
На следующий день произошел случай, несколько разнообразивший серо-зеленые армейские будни, изрядно повеселивший как очевидцев, так и последующих слушателей. В середине дня к полковому КПП подкатил командирский «бобик». Из его недр, не дожидаясь, пока водитель откроет дверцу, поспешно вытряхнулся незнакомый генерал-майор. Быстро расстегнув налампасенные галифе, он с непередаваемым блаженством на лице приступил к омовению заднего колеса УАЗика. Мощная струя оставляла на сером баллоне и ступице автомобиля криволинейные разводы, превращающие колесо в произведение искусства, способное составить конкуренцию полотнам великих абстракционистов. Тяжелые капли, ударяясь о пыльный асфальт, разлетались на мелкие брызги, оставляя на зеркальных генеральских прохорях грязноватые звездочки причудливой формы. Непонятно, почему генерал не сделал этого раньше, в лесу, у обочины. Возможно, производя интимные манипуляции на глазах наряда по КПП, он подчеркивал значимость визита и собственной персоны.