Возвращение Кота

Несколько лет назад в автокатастрофе погиб любимый муж Ярослав. Тот, с которым прожила долгих (теперь они казались мигом) пятнадцать лет; тот, которого любила больше, чем любила себя. С Ярославом в бездну ушла частичка Тониной души. Муж погиб, погибла и Тоня.

А веселость и смех… Что ж, обыкновенная маска, не позволяющая окончательно поддаться беспощадной серой будничности.

…В пятницу вечером Тоня вышла на задний дворик с большой клетчатой сумкой, замызганной и пропахшей прелым картофелем. Поставив сумку на щит, сбитый из досок, Тоня, озираясь по сторонам, стала звать Мурзика.

Кот сидел на самой вершине возведенной из картонных коробок горы. Местечко считалось удачным, сверху открывался прекрасный обзор, и задний дворик был как на ладони. Кот растягивался на коробке и царственно охватывал взглядом небольшую территорию, свою личную территорию, где теперь всюду главенствовал его особый кошачий запах, неуловимый людьми, но кричащий о многом любому забредшему по ошибке или по злому умыслу бродячему собрату.

Итак, Кот лежал наверху и смотрел на Тоню. Некоторое время он сохранял спокойствие, подергивал усами, соображая, зачем понадобился хохотушке Тоне перед самым закрытием магазина. И ещё сбивала с толку клетчатая сумка, небрежно брошенная на дощатый щит. Сверху Коту показалось, сумка на миг ожила, зашевелилась и ухмыльнулась раскрытой пастью, обрамленной старой черной молнией со сломанными замками на концах. Сумка отпугивала Кота, он ей не доверял, а так как сумку принесла сюда Тона, то и к ней сейчас было минимум доверия.

– Мурзик, – торопливо выговаривала Антонина, заглядывая под ящики и коробки. – Мурзик-Мурзик-Мурзик…

На заднем дворике появилась Карина. Кивнув Тоне, девушка подошла к выходу, но, не успев дотянуться до дверной ручки, остановилась. Продавщицы начали переговариваться. Тоня выглядела растерянной и смущенной, пожимала плечами, зовя Кота чужим именем, Карина бесцветно улыбалась, поправляла на плече ремешок маленькой сумочки, часто прикладывая ко рту сжатый в ладони носовой платок.

– А что за спешка, Тонь? – спросила Карина и наконец толкнула дверь. – Не сегодня, так завтра.

– Нет уж, – Тоня хохотнула, но лицо её оставалось серьезным, с налетом волнения. – Именно сегодня. Я и так три дня спать нормально не могу.

Карина вновь бесцветно улыбнулась – иначе она просто не умела – приложила платок к подбородку, втянула плечи, отчего сделалась жалкой и хрупкой, как больной воробышек, и покинула дворик.

Тоня осталась одна.

– Мурзик! – крикнула она, в отчаянии сбросив со щита сумку.

Кот мяукнул. Тоня подняла голову и зычно рассмеялась.

– Ты сидел здесь?! Не стыдно, я весь двор облазила. Не стыдно ему, – хохотала она, постукивая пальцами по коробке. – Спускайся, мне нужна твоя помощь.

Кот начал топтаться на месте, задрав хвост. Хорошенько поразмыслив, он пришел к выводу, что Тоня не сможет его разочаровать, она не человек-обманка, она друг, и те дурные серые думы, что кратковременно вторглись в голову, испугав нехорошими намерениями, были уничтожены Котом посредством утробного урчания.

Едва Кот спрыгнул вниз, Тоня подхватила его на руки и положила в клетчатую сумку.

– Знаю, что пахнет, но потерпи. Придется потерпеть, Мурзик, – она попыталась закрыть молнию, но та была неисправна, и Тоне пришлось взять сумку не за ручки, а за дно, прижав правой рукой к себе.

Минутой позже, одевшись и заколов верх клетчатой сумки несколькими булавками, Тоня поспешила домой. Жила она на соседней улице в двенадцатиэтажном доме в однокомнатной квартире на втором этаже. Туда и принесла Тоня Кота. Принесла не просто так – с умыслом, с целью.

– Располагайся, – сказала Тоня Коту, скрывшись в ванной комнате. – Походи, освойся, пусть в квартире кошачьим духом запахнет.

Кот прошел в комнату, сделал круг почета по красивому ковру с замысловатым рисунком в восточном стиле, потерся головой о ножку круглого столика, покрытого льняной бежевой скатертью, украшенной ручной вышивкой. Прыгнул на кровать, заваленную многочисленными подушками, осторожно прошелся по шоколадно-золотому покрывалу, вдыхая приятный, хотя и немного резковатый аромат Тониных духов.

Ступить на стол Кот не посмел, одним лишь взглядом он окинул и «ощупал» изящную вазочку красного стекла и крохотную статуэтку богини, сиротливо стоявшую на самом краю. Зато не побоялся прыгнуть на трюмо. Трюмо не стол, значит, запреты на него не распространяются.

Поверхность трюмо была заставлена не баночками и тюбиками с кремами, как у Марины, а маленькими бронзовыми фигурками гномов. Каждый гном имел индивидуальную внешность и собственное выражение лица, одинаковых фигурок не встречалось. Фигурки были расставлены со смыслом, гномики дополняли друг друга, и все вместе они составляли единую композицию.

Кто-то держал в руках мяч, намериваясь бросить его стоящему рядом, а тот, другой, уже был наготове, ждал мяч и с сосредоточенным выражением лица тянул вперед руки. Один гном крутил обруч, два других стояли рядом, смеялись: крошечный гном держался за живот, большой ухахатывался, прикрывая рот бронзовой ладошкой.

Маленькие гномы сидели на скамейке, внимательно глядя на вышагивающего перед ними старого гнома; гном с короткой бородкой читал газету; чуть левее стояла бронзовая фигурка горки, к ней наперегонки бежали три гнома, четвертый уже находился наверху, собираясь скатиться вниз.

На трюмо существовал особый мир гномов. Маленькие бронзовые человечки, холодные и бездушные на первый взгляд, жили своей полумифической жизнью. Казалось, временами гномы оживают, и тогда из угла, где стояло трюмо, слышались различные звуки, напоминавшие шелест листьев, торопливые шажочки, смех и тоненькие, едва уловимые голоса. И гномы, отражаясь в зеркале, обретали магическую силу. Тот, кто кидал мяч, кидал его по-настоящему, а тот, кто должен был поймать – ловил. И три гнома, смеясь и толкая друг друга, добегали до горки, а четвертый с шумом скатывался вниз, заливаясь тоненьким смехом.

Фигурки оживали от силы мысли, от волн живого воображения, от фантазии наблюдавших за ними людей. Или животных…

Обнюхав напоследок толстого гнома, Кот спрыгнул на пол.

Странно, но Тоня не накормила Кота перед сном. Воду налила, а еду дать забыла. И в комнату не пустила, вместо этого закрыла на кухне, кивнув несколько раз на отодвинутую от стены электрическую плиту. Кот ничего не понимал, но сердиться на Тоню не было повода, есть ему почти не хотелось, подвоха он не чувствовал, поэтому полакав воду и обследовав кухню, он улегся спать на мягком стуле.

Ночью, в том самом месте, где по всем правилам должна была стоять плита, а теперь образовалась ниша, Кот услышал треск. Из-под узкой щели между стеной и кухонной тумбой вылезла мышка. Деловито добежав до следующей тумбы, мышь вильнула хвостом и встала на задние лапы. Кот молниеносно спрыгнул со стула, но на этот раз мышь оказалась проворней: пулей метнувшись к щели, она скрылась в узком пространстве словно привидение.

Кота душила досада. Как так, есть он, есть мышь, а поймать не удалось. Вот оно, значит, какие тут дела происходят, теперь понятно, зачем Тоня принесла его из магазина домой. В квартире появилась непрошеная гостья, и хозяйке не терпится от неё избавиться. Что ж… пустяшное дело.

Кот караулил мышь до утра, серая хитрюга так и не появилась. Зато осмелилась высунуть мордочку днём, потом вышла из щели наполовину, перебрала лапками, повела носиком и расхрабрилась настолько, что нахально пискнула несколько раз. И снова Кот не успел вонзить цепкие когти и острые зубы в серого зверя. Убежала второй раз. Досада нарастала.

Вечером какая-то неправильная мышь (была бы она правильной, Кот бы её давно поймал) начала откровенно издеваться над своим охотником; выбегая из одной щели и направляясь к другой, она, не опасаясь за свою жизнь, громко пищала. Коту её писк казался безудержным смехом. Чистое издевательство.

…Поймал он её вечером в воскресенье. Наверное, от злости, а может, от голода, ведь два дня Тоня его ничем не кормила, лишь воду в тарелочке меняла. А голодный кот – страшный зверь; голодный кот не чета коту сытому. Прав был дядя Жора: когда вдоволь наедаешься мясом, становишься нерасторопным настолько, что даже мыши позволяют себе над тобой издеваться.