Страница 98 из 106
Ребенок, кажется, совсем засыпает. Стараясь не дышать, Мари укладывает дочь в колыбель и тихо отступает в дальний угол комнаты, пугливо и воровато оглядывается, боясь быть застигнутой врасплох.
В углу она опускается на колени.
Сцена 1.2 «Ужасные дни…ночи»
Мари.
Ужасные дни,
Ужасные ночи…
Боже, защити,
От тех, кто тьму напророчил!
Ей чудится за спиною шорох и она пугливо оглядывается, но ничего не видит и снова обращается к богу.
Каждый раз я не знаю,
Вернешься ты или нет,
В страхе встаю и в нем засыпаю,
Не верб в завтрашний свет!
Медленно поднимается, опирается рукою о стену, словно бы боится упасть.
Что значит мука моя?
Ни-че-го! Я только слабость,
Но для завтрашнего дня
Я не дойду…на душе усталость.
Нерешительно отводит руку от стены и делает шаг к колыбельной, поглаживает сопящую дочку.
Ужасные дни,
Ужасные ночи,
Боже, защити
Мир, что так непрочен!
Садится рядом с колыбелью в кресло.
Хрупко…как хрупко все,
Слава и заслуги не в счет!
Падают головы вновь и еще,
И кровь без остановки льет!
Незаметно для себя Мари засыпает, не отпуская руки от колыбельки.
Боже, защити
Тех, кто лишь жить хочет…
Какие ужасные дни,
Какие ужасные ночи…
Мари роняет голову на грудь и проваливается в короткий тревожный сон.
Сцена 1.3 «Тихо ужас вползает»
Забытье длится недолго. Она слышит скрип половиц где-то совсем рядом и мгновенно просыпается, бросается к колыбели, затем тревожно оглядывается, готовая драться за свое дитя до последнего, если придется. Свеча в комнате потухла и теперь только Луна освещает комнату. Мари напряженно вглядывается в темноту, лишь слегка освещенная лунным светом.
Мари.
Стены родные и дом родной,
защити от тех, кто нам чужой,
Защити от всякого зла всех нас,
Защити от грозы, что рядом сейчас.
Тихо ужас вползает,
Сердце мое замирает,
Я боюсь, дрожу, но не за себя,
Защити, Добрая Мать, мое дитя…
скрип половиц совсем рядом. Мари вжимается в колыбельку, надеясь слиться с нею. ее голос больше похож на шепот.
Тихо ужас вползает,
Сердце мое замирает.
Кто там сегодня таится?
Кто пришел? С вестью иль поживиться?
Кто ты пришел, друг или враг?
Чей там во тьме слышен шаг?
Сердце стучит и замирает -
Тихий ужас вползает…
Слышно, как зажигают свечу, в следующее мгновение в комнате виден мужчина. В его руках зажженная свеча. Мужчина бледен, встревожен. Его лоб блестит от пота, в глазах лихорадочный блеск.
Мари с облегчением выдыхает и бросается к нему.
Мари. Муж мой! Как я ждала…
Она не успевает договорить. Жак-Рене Эбер (Эбер) – а это он, отодвигает ее в сторону, освещает комнату свечой, видит, что дочь спит и оставляет свечу в комнате.
Мари. Что с тобой? Ты сам не свой!
Эбер. Все нормально. Я не хотел тебя разбудить. Полагал, что ты спишь.
Мари. Я задремала…час уже поздний.
Эбер. Я знаю. Я не хотел разбудить. Ложись.
Не оставляя своей мрачности и темной загадочности, бледности, Эбер выходит в другую комнату – такую же бедно обставленную, лишенную всякого роскошества и содержащую лишь самое необходимое. Мари, помедлив, бросается, было, следом, но дочь снова плачет и Мари бросается к ней, начинает укачивать ее. не оглянувшись, Эбер выходит прочь, в соседнюю комнату, где садится спиною к дверям и смотрит перед собой в одну точку, потрясенный и изумленный.
Сцена 1.4 «Они забывают…»
Эбер (тихо, сам с собою, все еще не веря).
Неужели все мои заслуги не в счет?
Проклятые трусы! Они ничтожны…
Они забывают, что я шел вперед,
когда идти, казалось, невозможно!
Бешено оглядывает комнату, но не видит ее – мысли его далеко.
Они забывают легко много имен,
Они одинаковы: Робеспьер и Дантон…
Но я – Эбер, а это значит,
Что со мною будет иначе!
Встает – решительно и рвано. Ходит по комнате взад-вперед.
Они забывают, что я – герой,
Который знает народ!
Но я не постою за ценой,
Если мои заслуги будто не в счет!
Они забывают легко и без сожалений,
Что я не был революции чужим!
И я подниму весь гнев и все волнение,
Чтобы об этом напомнить им!
Сцена 1.5 «Мы восставали…» (сцена-флешбек)
Некоторое время назад. Эбер, чуть моложе, бледный, яростный и лихорадочный от удушливого ему восторга обращается с какой-то импровизированной трибуны к толпе, и толпа – разношерстная в одежде, но одинаковая в нищете и бешенстве, яростным восторгом встречает каждое его особенно удачливое слово.
Эбер.
Люди, полно страданий!
По вине алчных ртов,
По вине ничтожных имен!
Полно этого отчаяния,
И пустых лишних слов -
Мы свое возьмем!
улица, полная гнева, подхватывает радостным воплем, хлопками и боевым кличем.
Они плевали на нас!
Но мы не погибли, живем!
Восставали из нищеты,
Свет надежды еще не угас,
Мы свое возьмем,
Хватит бедности!
Толпа.
Вперед! Вместе мы!
Эбер (как триумфатор, горделиво от своего успеха).
Хватит терпеть волю тиранов,
Лжецов, подлецов и воров!
Предателей народа ждет смерть!
Они ответят за все наши раны,
Не скроет их пустота слов,
Хватит их ничтожество терпеть!
Толпа неистова.
Они плевали на нас -
Мы восставали из унижения!
Свет надежды не угас,
Нет на земле таких лишений…
Хватит! Предателям – смерть!
Хватит ничтожество терпеть!
Толпа превращается в многорукое, мноогокое, многортовое чудовище и становится единым организмом…
Вперед, мы восставали из пустоты!
Из пепла, из праха и слез идем.
И знамя нашей бедноты
С гордостью несем!
Эбер сходит со своей трибуны, со всех сторон к нему тянутся руки, похлопывая его по плечам, касаясь и преисполняясь восторга и сам Эбер как чатсь этой толпы, этого многоликого чудовища.
Вперед, друзья, вперед!
Наше право нас ждет,